В ноябре 2022 года Южный окружной военный суд в российском Ростове-на-Дону вынес приговор пятерым крымским татарам по «делу крымских мусульман». Гражданского журналиста Руслана Сулейманова суд приговорил к 14 годам колонии строгого режима. Спустя год Норвежский Хельсинский комитет призвал его освободить. Активист находится за решеткой до сих пор. Редакция Крым.Реалии публикует письма Сулемайнова из-за решетки.
Обычное утро на спецблоке ничего не предвещало. И, как обычно, меня вывели на прогулку. На дворе декабрь месяц, но погода непривычная для данного времени, напоминает осень. Наслаждаюсь свежим воздухом на границах прогулочного дворика с размером чуть больше одиночной камеры. Только почувствовал вкус свежести и вдруг, из глубины коридора спецблока послышался звук отворяющихся тяжелых металлических дверей. И кто-то торопливо последовал по коридору, все приближаясь. Возле прогулочных двориков шаги притихли.
– Кто Сулейманов?
– Я здесь!
Отворилась дверь. Я вышел из дворика. Незнакомый сотрудник ничего не объясняя, принялся обыскивать меня – стандартная процедура после прогулки. После также ничего не объясняя, в его сопровождении последовали по коридору.
– Куда ведете?
– К тебе пришли, – последовала непродолжительная пауза, будто не договаривая. Затем продолжил:
– Из ОНК (общественная наблюдательная комиссия – КР). Ты им писал?
– Нет. Наверное, по жалобе моего защитника пришли. Тогда переоденусь. Дайте 5 минут!
Сотрудник согласился. Меня завели в камеру. Быстро собравшись, я вышел оттуда с папкой, где хранились все записи о нарушениях. Через двор территории СИЗО мы пришли в другое здание. Поднялись на этаж, где обычно выдают посылки. Остановились у двери с подписью «Комната для обрядов».
В комнате на стенах плотным рядом висело множество икон, была расставлена мебель и утварь, соответствующая церковному стилю. По вероисповеданию я мусульманин, поэтому я впервые оказался в такой обстановке. Хотя мне было любопытно, но не стал осматриваться, чтобы никто не принял это за плохой тон. Поэтому прошел немного вперед. Не останавливался, пока не заметил слева за углом, ожидая на разных деревянных стульях сидели двое мужчин: один в черной рясе с длинной бородой, пышными усами, чуть длинными пепельного цвета волосами, собранными в пучок на затылке, лет шестидесяти. Это был священник. Другой, того же возраста, в серых брюках фасона из девяностых, в легкой светлой курточке, коротко подстриженной местами сединой на голове, наголо выбритыми лицом. Он всегда молчал, только слушал и все его внимание было приковано ко мне. Оба мне показались простыми людьми из народа. Меня оставили с ними наедине.
СИЗО в России. Иллюстративное фото
Я поприветствовал визитеров. В тот момент священник стал суетиться, даже привстал со стула, предлагая мне свое место:
– Присаживайтесь, – пригласил меня он.
–Нет, нет! Что вы, я постою.
Мне было очень неудобно, что человек старше меня, пытался уступить мне место. Рядом были свободные стулья. Один из них потянул к себе, присев напротив собеседников. Место нашлось для всех.
– Ну! Как вас величать? – в своем стиле, волнительным голосом, начал беседу священник. Я назвал фамилию, имя, отчество.
– Мы пришли по жалобе вашего адвоката. Он там такое написал. Расскажите теперь вы, – сообщил священник.
– Все верно. Все, о чем писал мой адвокат, так и было. Только после его жалобы уже некоторые вопросы разрешились, осталось содержание меня в одиночной камере. Я с этим не согласен! – подробно рассказал о профучетах, которые незаконно пришли ко мне, а в итоге из-за которых оказался в одиночке.
Священник показался мне знакомым. В разговоре выяснилось, что в 2013 году он посещал всех нас, политзаключенных по делу 25-ти, в том числе и меня. Тогда я содержался в СИЗО-4 в Ростове-на-Дону, которое было при ФСБ. Он сказал, что только один священник в ОНК по Ростовской области. Как раз священник тогда меня и посетил.
– Ваше право было нарушено в том, что вам не сообщили о постановке на профучеты? А где вам их поставили?
– Могу лишь предположить. Вероятно, в СИЗО-4. Узнал об учетах со слов конвойного, когда меня этапировали в Крым.
– Я съезжу в этот СИЗО, узнаю у начальника почему тебя поставили на учет. У них вся информация остается. Вас могли еще через суд поставить на учет, по мотивам госбезопасности.
–В каком смысле – по госбезопасности? – не ожидал такого разговора. Думаю, преувеличивает, тем более это предположение.
– Мало ли что с вами может случиться! – еще более загадочно продолжил священник.
Так мне не удалось выяснить что имел в виду священник. Он лишь только добавил:
– Вам здесь учет не снимут, только на лагере. Там это сделать легко. Понаблюдают за вами какое-то время и снимут.
То же самое мне говорил человек из управления. Но никто не хочет связываться с этим почему-то. Поэтому у всех одинаковый ответ, что только там снимут.
– Хорошо. Если здесь не решить с профучетами, то зачем меня содержать в одиночке? Это оказывает психическое давление. Человек существо социальное. Ему необходимо общение. Даже просто, когда среди людей находишься, пусть даже не общаясь – уже легче. Согласитесь?!
Возразить мне было нечем, священнику лишь осталось заверить меня, что поговорит с начальником о переводе в общую камеру.
– А какая у вас статья? – неожиданно полюбопытствовал священник.
Мне казалось, ему известно. Наверное, знают к кому идут заранее – 205-я и 278-я через 30-ю. Все дело сфабриковано. Я политический заключенный! Никакого отношения не имею к обвинению. По делу все свидетели скрытые. Их четверо. Адвокаты на суде назвали их истинные данные. Оказалось эти люди нам незнакомы. На апелляционном суде мы заявили, что в одном протоколе один из них своим голосом называет свои настоящие данные. Мы, ссылаясь на протокол, просили суд вызвать на допрос этого человека и тогда вся правда откроется. Выслушав меня, священник засмеялся, а потом тут же добавил:
– Наверное, – продолжая улыбаться над ситуацией, – кого-то поймали, а он на тебя наговорил.
– То же самое с профутчетами. Мне их "навесили" незаконно!
– Я узнаю, но если там фейс... – резко оборвав речь, священник чуть было не оговорился, затем продолжил, исправив:
– Если там ФСБ, то мы бессильны что-либо сделать. Но попробуем. У вас еще кроме этого есть что-нибудь?
– Да, магазин. До сих пор не выдали. Два заказа мои родные сделали, а выдали другому. Для проверки принесли две накладные, предназначенные мне, а там чужие подписи. И еще меня необходимо вывести к стоматологу. До этого вывели, запломбировали зуб. Через 8 дней вылетела пломба. – Накинул я, пока есть возможность.
– Выведут, конечно. Лучше сразу зуб пролечить пока проблема небольшая, чем потом, когда ещё хуже станет.
Про себя я думаю, неужели они такие наивные, что верят - "выведут". Потом думаю, они же с вами пришли, и им кажется здесь также. Нет, здесь все по-жестче.
– А где вы родились?
– В Узбекистане. В депортации. Моих дедушку и бабушку в 44-ом депортировали. Я – крымский татарин!
– А, а вот тогда понятно! – подвел черту священник. Что он понял для меня осталось загадкой. А мне было неудобно спросить. К тому же они поспешили закончить беседу. Их ждала еще одна встреча с заключенным. Мы попрощались.
– Можете идти, – сказал священник.
– Я не могу самостоятельно выйти. Мало ли еще какой-нибудь профучет пришьют! – засомневался я.
– Выходите! Все нормально, ничего не будет!
Мне оставалось лишь довериться. Но я с осторожностью вышел из комнаты для обрядов. Где-то в коридоре беззаботно расхаживал сотрудник. Увидев меня, подошел ко мне и удостоверился, что все закончилось. Увел меня обратно в одиночество.
После встречи с представителями ОНК прошло достаточно времени... Ни один вопрос, поставленный мной, не решился. В камеру общего содержания не перевели, магазин не принесли, зуб не пролечили, не вывели... Кушать приходится с одной стороны. А ночью иногда просыпаюсь от ноющей зубной боли, нерв живой.
В этот момент особо остро осознаю бессилие ОНК. Может время сейчас такое – что там мой зуб, тем более магазин и одиночная камера! Велика ли моя проблема, когда гибнут люди сегодня? И на воле, и на свободе! Здесь от условий и неоказания вовремя лечения и помощи. А когда гибнут люди продолжительно, к этому привыкают настолько, что обесценивается человеческая жизнь, и люди вокруг становятся более обозленными. Поэтому все мною предпринятые меры по защите моих прав выглядят в нынешней реальности лишь имитацией бурной деятельности. Но бездействовать тоже не выход. Все начинается с малого. Игнорирование малого нарушения права приводит к большому. Главное я озвучил проблему, указал на нарушение, а рано или поздно время настанет, когда увидим и плоды! Пока готовил текст по радио шла передача про одиночество. Оказывается, ВОЗ (всемирной организации здравоохранения) признала одиночество глобальной проблемой. В этой же передаче один специалист, психотерапевт сказал: "Одиночная камера – является вынужденной мерой. Содержание в ней человека, меняет его психику. Длительное содержание приводит к возникновению чувства тревоги, к стрессу, что в итоге влияет на сердце и сосуды человека. Одиночество – это негативный фактор. Но в то же время личностный рост человека происходит эффективно в одиночестве".
Руслан Сулейманов, гражданский журналист, активист, правозащитными организациями признан политическим заключенным
Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Роскомнадзор пытается заблокировать доступ к сайту Крым.Реалии. Беспрепятственно читать Крым.Реалии можно с помощью зеркального сайта: https://d12s35ozj9k0jj.cloudfront.net/следите за основными новостями в Telegram, Instagram и Viber Крым.Реалии. Рекомендуем вам установить VPN.
Крымские «дела Хизб ут-Тахрир»
Представители международной исламской политической организации «Хизб ут-Тахрир» называют своей миссией объединение всех мусульманских стран в исламском халифате, но они отвергают террористические методы достижения этого и говорят, что подвергаются несправедливому преследованию в России и в оккупированном ею в 2014 году Крыму. Верховный суд России запретил «Хизб ут-Тахрир» в 2003 году, включив в список объединений, названных «террористическими».
Защитники арестованных и осужденных по «делу Хизб ут-Тахрир» крымчан считают их преследование мотивированным по религиозному признаку. Адвокаты отмечают, что преследуемые по этому делу российскими правоохранительными органами – преимущественно крымские татары, а также украинцы, русские, таджики, азербайджанцы и крымчане другого этнического происхождения, исповедующие ислам. Международное право запрещает вводить на оккупированной территории законодательство оккупирующего государства.