В Украине 18 мая – День памяти жертв геноцида крымскотатарского народа. По решению Государственного комитета обороны СССР в ходе спецоперации НКВД-НКГБ 18-20 мая 1944 года из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары, по официальным данным – 194111 человек. Результатом общенародной акции «Унутма» («Помни»), проведенной в 2004-2011 годах в Крыму, стал сбор около 950 воспоминаний очевидцев совершенного над крымскими татарами геноцида. В рамках 73-й годовщины депортации Крым.Реалии, совместно со Специальной комиссией Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий, публикуют уникальные свидетельства из этих исторических архивов.
Я, Нусрет Ганиев, крымский татарин, родился 5 марта 1942 года в городе Карасувбазаре (в 1945 году переименован Белогорск – КР) Крымской АССР.
Дом на улице Боданинского (сейчас улица Серова, 7), в котором я родился, принадлежал моему деду со стороны матери. Сейчас в этом доме живут 4 русские семьи. Домовая книга находится у моего дяди Зеки Зиядинова, который проживает в Симферополе.
Отец мой Иззет Ганиев (1907 г.р.) был учителем. Во время войны у него была бронь: он преподавал в танковом училище в городе Евпатория, готовил танкистов. Семья наша в это время была в Евпатории: мама Айше Гафарова (1918 г.р.), брат Шевкет (1938 г.р.), сестра Диляра (1940 г.р.) и я – Нусрет.
Но, когда немцы вошли в Крым, и отца вызвали в военкомат города Карасувбазар, с ним вернулась вся семья. Во время сбора призывников во дворе военкомата началась бомбежка немецкими самолетами. Военкомат разбомбили, оставшиеся в живых люди разбежались. После этого отец два раза собирал группы молодых парней с целью прорваться в Севастополь, но безуспешно, везде на дорогах были немцы. В 1941 году отец угодил в облаву, и его вместе с остальными погрузили в баржу для отправки в Германию. Моего рождения отец уже не видел. Потом мать с тремя детьми на руках переехала жить в деревню Барын (в 1948 году переименована в Туровку, сейчас относится к категории исчезнувших – КР) Карасувбазарского района, где жили наши дедушка и бабушка и родные со стороны отца.
Мать, тогда еще совсем юная, с тремя малолетними детьми на руках, ошалела, не знала, что делать: не то детей оберегать, не то продукты брать, не то вещи собирать
Депортировали нас 18 мая 1944 года из деревни Барын. Мать, тогда еще совсем юная, с тремя малолетними детьми на руках, ошалела, не знала, что делать: не то детей оберегать, не то продукты брать, не то вещи собирать. К тому времени она успела обзавестись хозяйством: коровы мычали не доеные, куры разлетелись по двору, слезы на глазах… Какой-то сердобольный солдат схватил подушки, сорвал с них наволочки и велел матери побросать туда продукты и что-то из одежды.
По рассказам матери, везли нас долго в «телячьих» вагонах. Я не смогу описать, к сожалению, как нас везли, но, по воспоминаниям ныне покойной матери, это было ужасно. Она все время боялась, что потеряет кого-нибудь из нас. Наконец, пошел слух, что нас привезли в Марийскую АССР. По дороге начали отцеплять то один, то два вагона от эшелона и, таким образом, нас выгрузили на 19-м километре Суслонгерского района (скорее всего, речь идет о Семеновском районе, в состав которого входил тогда поселок Суслонгер – КР).
Здесь был лесоповал. Рядом с одноколейной железнодорожной дорогой в лесу стояли два деревянных барака, туда нас и поселили. Люди, каждые посемейно, отделили себе тряпками по закутку. Во дворе из глины выложили печки, где варили кофе и еду – благо дров в лесу хватало.
Мать сразу мобилизовали на лесоповал. Мы оставались целыми днями одни, постоянно голодали, грызли прессованный жмых, который предварительно жарили на печке.
Мы оставались целыми днями одни, постоянно голодали, грызли прессованный жмых, который предварительно жарили на печке
Мы не знали, что кушать, но нас «кушали» и кусали клопы и вши, которых ничем нельзя было уничтожить. Мать, брат и сестра сразу заболели тифом. Их увезли куда-то в больницу. Я остался один, меня мама доверила соседке. Когда они вернулись, их невозможно было узнать: худые, изможденные, но, слава Аллаху, живые. Живым остался и я, но за это время все запасы продуктов исчезли.
До сих пор перед глазами, как мать зимой одевала какие-то ватные штаны, что-то на себя одевала сверху, брала торбу на спину, шла куда-то в деревню к марийцам и меняла свои чудом сохранившиеся украшения и одежду на картошку. В 1945 году, после войны, нас нашел отец. В военных действиях он не участвовал, так как во время облавы и отправки в Германию был контужен, оглох и до конца жизни больше не слышал. Отец, узнав, что всех крымских татар выселили, поехал нас искать в Узбекистан, но там от родственников узнал, что мы попали в Марийскую АССР, где нас и нашел.
Семья Ганиевых, слева направо: родители Айше и Иззет, дети Диляра, Шевкет и Нусрет. Барак. Марийская АССР, поселок Суслонгер. 30 июля 1946 года
В 1946 году семья пополнилась младшей сестренкой. В 1949 году, после обращения в нужные инстанции, нам разрешили воссоединиться с родными. В Узбекистан нас сопровождал конвойный, там он нас сдал коменданту. В то время, когда поезда трогались, сильно дергались вагоны: так, однажды, я упал с верхней полки и приехал в Узбекистан с разбитой и перевязанной головой.
В городе Янгиюле пустила нас жить к себе тетя Риане, сестра нашей бабушки по матери. У нее была комнатка размером 3х3 м в глиняном доме, сама она перебралась в закуток, где хранила уголь. Вынесли уголь во двор, комнату побелили, земляной пол промазали коровяком. Отец с матерью спали на деревянных топчанах, мы расположились на полу. Зимой от копоти и сажи воняло, летом от жары задыхались и поэтому спали во дворе на земле.
Под стенами и расщелинами жили скорпионы и всякая нечисть. Однажды, когда мне уже было лет 12, ночью во дворе, где мы спали, меня ужалил в живот скорпион. Мать повела в скорую помощь, там, не зная, что делать, развели руками, но посоветовали маме повести меня в ресторан и дать мне выпить водки. Водку я выпил, все обошлось. Через год опять ужалил скорпион в руку, но я уже никуда не ходил.
Часто воду пили прямо с арыков, нас никто не лечил
В 1949 году я пошел учиться в школу. Мне почему-то выдали справку о том, что я состою на учете в спецкомендатуре, для предъявления в школу. Я учился на русском языке, были школы и на узбекском языке. До 4-го класса в школе каждую осень работали во дворе, раскрывая нераскрывшиеся коробочки хлопка, который привозили и вываливали во двор школы из колхозов. Пальцы постоянно болели и под ногтями гноились. Начиная с 4-го класса, нас уже осенью вывозили в колхозы с ночевкой. Расселяли в сараях, собирали хлопок и с нераскрывшимися коробочками. Нам устанавливали нормы.
Надо сказать, что одевать было нечего: до 7-го класса я ходил в школу в узбекских калошах. Я часто, как и другие дети, болел. Директор школы, кстати, кореец, говорил, что я симулирую. У меня на животе появлялись фурункулы – от холода и от грязи. Часто воду пили прямо с арыков, нас никто не лечил. На свой страх и риск убегал домой, после лечения возвращался и получал взбучку от директора школы, он позорил меня на школьной линейке.
Летом помогали родителям зарабатывать деньги. Продавали на рынке воду с родника. В 1952 году мама родила пятого ребенка – Шукрета. С 16 лет пошел работать. Два года не учился, потом понял, что надо учиться и пошел в вечернюю школу. В 1963 году поступил учиться в сельхозтехникум на очное отделение, но осенью забрали служить в советскую армию. Отслужив в армии, я заочно в 1971 году закончил техникум, продолжая работать. В армии в 1965 году наградили медалью «20 лет Победы над фашистской Германией», после на работе награждали медалью «100 лет со дня рождения Ленина».
Семья Ганиевых, слева направо: 1 ряд – Айше (мама), дети Эльмира и Шукрет, Иззет (отец); 2-ой ряд – дети Диляра, Нусрет и Шевкет. Узбекистан, город Янгиюль Ташкентской области. 1956 год
Надо сказать, что в 1957 году на окраине города Янгиюля вымерз яблоневый сад. Землю раздали людям, в основном рабочим МТС, по 6 соток для строительства жилых домов. Отец устроился работать в МТС сварщиком, получил участок и он. Но, чтобы получить этот участок, отец работал у директора МТС Анатолия Мешкова. В его частном доме отец белил, красил. А я носил на рынок километров три на своем горбу овощи из огорода этого директора, где мама их реализовывала. Мне тогда было 14-15 лет. В общем батрачили…
В 1969 году я с другом Мамбетом поехал в Ташкент на процесс крымских татар (политический судебный процесс над 10 участниками Национального движения крымских татар – КР), там познакомился с будущей своей женой Абибе. В 1970 году мы поженились. У нас родились три сына: Султан (1971 г.р.), Руслан (1974 г.р.), Арсен (1978 г.р.). Жена работала учителем немецкого языка, я проработал в ряде организаций завгаром. Собрали денег, купили свой дом.
С другом Мамбетом помогали инициативникам (членам инициативных групп Национального движения крымских татар – КР): развозили листовки, почту и выполняли другие поручения.
Родители очень желали вернуться на родину. В 1987 году я приехал в Крым, договорился о покупке дома в городе Саки, дал задаток. Через два месяца хозяин дома передал обратно задаток – продал дом дороже другому
Родители, как и другие крымские татары, очень желали вернуться на родину. В 1987 году я приехал в Крым, договорился о покупке дома в городе Саки, дал задаток. Сразу оформить дом не было возможности в связи с политической ситуацией в Крыму. Я вернулся в Узбекистан готовиться в переезду, но, через два месяца хозяин дома передал обратно задаток – продал дом дороже другому.
Я снова в декабре 1987 года приехал в Крым и нашел для покупки переселенческий домик в селе Михайловка Сакского района. В начале 1988 года я с семьей переехал в Крым. Мы с женой устроились на работу в совхоз «Саки» тепличниками. Тогдашние руководители паспортного стола и Ореховского исполкома приходили к нам домой, принимали решение о прописке и требовали гарантии о том, что мы не привезем к себе родителей. Нас прописали.
На траурном митинге: слева направо: 1 ряд – Акиме (троюродная сестра), Зеки Зиядинов (дядя), Диляра (сестра), Шукрет (брат); 2-ой ряд – Амет (двоюродный брат), Шевкет (брат) и Нусрет. Симферополь, 18 мая 2005 года
Директора совхоза Кубрака я просил перевести меня на работу по специальности в гараж. Он обещал, но не выполнял. Тогда я, проработав в теплице три года, уволился, так как больше не мог работать в сырости. Раньше я два раза болел пневмонией, работая в теплицах, несколько раз попадал в больницу с воспалением легких. В медицинской карточке у меня крупными буквами написано «пневмония». Больше на работу меня никуда не взяли, узнав, что я – крымский татарин – отказывали. Я решил заняться домашним хозяйством и строить дом. До сих пор строю. Тогда наши деньги сгорели в сберкассе по милости Кравчука.
Сейчас мы с женой пенсионеры. Являюсь депутатом Ореховского сельского совета последних двух созывов. Ветеран Национального движения. Читаю Коран на арабском языке, имам села.
Родители мои – отец Иззет Ганиев и Айше Гафарова – умерли один за другим в течение трех месяцев в 1990 году в Узбекистане, так и не увидев Родину. На похороны отца я попал, а на похороны мамы не смог купить билет на самолет…
(Воспоминание датировано 20 октября 2009 года)
Подготовил к публикации Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий