Кевсер Асанова: «Отцовский дом стоит цел и невредим…»

18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал депортировали всех крымских татар (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годы Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.

Я, Кевсер Асанова (Решитова), крымская татарка, родилась 9 ноября 1936 года. Уроженка г. Симферополь Крымской АССР.

На момент выселения в состав семьи входили: мать, Сабрие Решитова (1907 г.р.), сестра, Гульнар Решитова (1943 г.р.) и брат, Ресуль Решитов (1943 г.р.). Семья проживала в деревне Татарский Сарабуз Симферопольского района Крымской АССР. Жили в доме из 5 комнат, построенном моим отцом. В деревне имели приусадебный участок, скотину (бараны, коровы) и домашнюю птицу.

18 мая 1944 года, днем в 15.30, подъехала машина к дому, на которой уже сидели односельчане. Никаких указов нам не зачитывали, просто сказали, чтобы сели в машину. В это время прибежала Ирина Писарева, квартировавшая у нас лейтенант внутренних войск, и закинула сама два мешка пшеницы, которые спасли нас от голодной смерти. Привезли нас на станцию Русский Сарабуз (ныне Остряково) и погрузили в какой-то вагон, где оставалось немного места. Родственники, семья Темир агъа, которые жили в совхозе буквально на другом берегу тогдашнего Салгира, попали в Узбекистан, а мы – на Урал, в Молотовскую область, г. Краснокамск, поселок Рейда.

Вагон наш был переполнен, нас всех впихнули в него, нам досталось место на втором ярусе. Тут же закрыли двери на засов и отправили. Ехали долго, по-моему, около 20 дней. В вагоне стояла духота, не было туалета, питания, и, самое главное, воды. Долго двери не открывались. Поезд останавливался обычно в пустынных местах, где не было воды и вообще ничего не было.

На остановках люди выбегали и старались что-нибудь приготовить, найти воды. Обычно не предупреждали об отъезде поезда, и часто люди отставали от эшелона. На одной из остановок отстала и наша мама. В этот раз поезд медленно ехал. На наше счастье люди из последнего вагона подобрали нашу маму.

За время пути мы не видели ни одного представителя медперсонала. Кормить начали, если можно так сказать, супом из пшена – два ведра на вагон. Двери не разрешали открывать, люди задыхались и поползли вши, ведь везли людей в скотских условиях.

Хоронить умерших не разрешали, их оставляли прямо у вагонов или выбрасывали в окна. Очень мучились женщины из-за отсутствия туалетов, ведь по своей природе мусульманки очень стеснительные, поэтому мужская половина (это старики и подрастающее поколение) собиралась в углу вагона и стояла, отвернувшись к стене, пока женщины справляли нужду, в вагоне была выдрана доска.

По прибытию в г. Краснокамск всех трудоспособных определили на работу на Краснокамский бумкомбинат, а часть семей, у кого не было трудоспособных, отправили на станцию Очер, так мы разлучились еще с одними родственниками. В связи с тем, что мама была грамотной, но инвалидом II группы, ее определили техничкой в спецкомендатуру.

Прибыв в Узбекистан, в совхоз имени пятилетия УзССР, мы стали обустраиваться, но никаких денег или другой помощи от государства мы не получали. Я поступила в 4 класс, но с октября по декабрь школу закрыли и всех отправили на сбор хлопка-сырца.

С 5 по 10 класс я ходила в школу №33 им. Калинина за 5 км. Обучение для тех, кто жил на отделениях, было во 2 смену, а до учебы мы работали на хлопковых полях.

Закончив 7 классов на отлично, я решила поступить в горный техникум, но документы мне выдать отказались. Я поступила в техникум по похвальной грамоте, но учиться мне там не пришлось, комендант не дал разрешения на выезд. Пришлось заканчивать учебу в школе.

По окончании 10 класса, с трудом получив паспорт, где стоял штамп «За пределы Нижнечирчикского района выезд запрещен», я самовольно отвезла документы в сельхозтехнику. Хотела поступить на факультет «хлопководство», но помешала «плохая» 5-я графа (имеется ввиду национальность – КР), так как столько лет проработала на полях. У меня неплохо получалось с языками, и преподаватель немецкого языка Дашевский помог сдать документы в институт иностранных языков.

Так я стала студенткой 1 курса факультета немецкого языка, который окончила в 1959 году. Набрала 24 балла из 25 (проходной бал был 21 по Ташкентской области), но меня не приняли по национальному признаку. Но в жизни бывают встречи и с хорошими людьми. Я не была принята, в списках не значилась, но жила в общежитии, получала стипендию. На 2 курсе попала в список студентов. Комендант по г. Ташкенту (не помню фамилии, армянин) на карборундовом заводе арестовал меня за то, что я не ходила на подписку о невыезде с места жительства и сутки продержал в комендатуре. На утро весь комитет комсомола прибежал в комендатуру выручать меня, так как арестовали меня прямо на спортплощадке во время тренировки.

Мой двоюродный брат Айдер Заитов был осужден на 20 лет по статье «об уголовной ответственности за побеги из обязательного и постоянного места проживания лиц, выселенных в отдаленные районы СССР в период великой отечественной войны» (указ Президиума Верховного Совета СССР от 28.11.1948 г.), только за то, что в 1949 году из совхоза «Пятилетия УзССР» выехал в Ташкент к своему отцу. Отбывал срок в Воркуте и вернулся в 1956 году.

Никаких условий в местах спецпоселений для развития крымскотатарского языка, культуры искусства вообще не было. Когда в 1957 году образовался ансамбль «Хайтарма», предела радости крымских татар не было.

Еще дважды помешала мне пятая графа. Уже проработав 5 лет преподавателем немецкого языка, я решила съездить в страну изучаемого языка. Но не тут-то было. В отделе профсоюзов народного образования ответили: «А крымским татарам и мечтать нечего». Вот так-то. Но в то время была хрущевская оттепель, главредом «Известий» работал Аджубей, он помог мне в 1964 году съездить в ГДР по турпутевке.

Но даже в 1987 году опять напомнили мне, что я человек другого сорта. В Узбекистан пришла путевка из ГДР на учебу. Многие преподаватели, которых приглашали в минпрос на беседу к министру Шермухамедову, не прошли собеседование. Очередь пришла и ко мне. Я прошла собеседование, но в отделе кадров, где надо было заполнить анкету, мне предложили в графе «национальность» написать, что я узбечка. Я отказалась. Так «накрылась» моя поездка.

В Крым я приезжала со всей семьей отдыхать, начиная с 1962 года, в гостиницу нас не принимали. Мы жили у знакомых, у частников.

По первой вербовке моя сестра с семьей и родителями в 1968 году переехала в Крым. Я пыталась устроиться на работу, уже имея довольно большой стаж и на инспекторской работе, меня нигде не приняли, хотя преподаватели были нужны в школах.

Я переехала на Родину в 1993 году, супруг с 1990 года стоял на «захвате» (самовольно занятые крымскими татарами земли ввиду незаконных отказов местных властей Крыма предоставить ее – КР) и построил дом. От государства мы ничего не получали, все делали сами. В те годы даже было тяжело купить кирпич. Деньги превращались в купоны. А отцовский дом стоит цел и невредим… На нашем участке построен еще один дом (у нас был большой участок). Адрес: село Укромное, ул. Кадровая, дом 79.

Крымскотатарский народ пережил депортацию, унижения, всякие препоны преодолел, но в большинстве своем вернулся в Крым, где опять терпит унижения.

В 1993 году, имея на руках 3 диплома о высшем образовании, я не смогла никуда устроиться на работу. Но ничего поднялись. Но очень обидно за то, что братик остался на Урале, родители – в Узбекистане. Даже на могилы не можем съездить в существующих условиях...

(Воспоминание от 18 ноября 2009 года)

К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий