«Заключенные голоса» Крыма: истории гражданских журналистов и правозащитников с полуострова

Как Россия не только преследует и лишает свободы крымских татар, но и пытается заставить их молчать. Истории гражданских журналистов и правозащитников.

Впервые к крымскому правозащитнику Эмир-Усеину Куку российские силовики пришли с обыском в апреле 2015 года. «Когда весь дом перевернули, а на Эмира надели наручники, мой девятилетний сын спросил: «Это они так же приходили к дедушке в 1944 году, да? Только сейчас к нам пришли ФСБ, а тогда НКВД...» ‒ рассказывает Мерьем Куку, жена Эмир-Усеина. ‒ Даже детям все было понятно. История сделала новый виток: в 1944 году на крымских татар вешали ярлык «предатели», а теперь ‒ «экстремисты» и «террористы». Так же, как и тогда, нас оклеветали и оговорили. Не знаю, чем мы так мешаем России. Просто желанием жить на своей земле?»

Мерьем Куку

После аннексии полуострова Россией в 2014 году в Крыму начали преследовать тех, кто имел иную позицию, чем официальная позиция российских властей. Репрессиям подверглись, прежде всего, общественные активисты, независимые журналисты и все, кто не боялся говорить и публично осуждать деятельность подконтрольных Москве властей в Крыму.

Сегодня в списках украинских правозащитных организаций ‒ 92 человека, которых считают политическими заключенными. Это украинские граждане, находящиеся в заключении на территории России и аннексированного Крыма. Против части из них были сфабрикованы дела за их журналистскую и правозащитную деятельность, а также за их религиозные убеждения, говорит правозащитница, председатель правления ОО «Центр информации о правах человека» Татьяна Печончик.

«Из этих 92 человек 88 ‒ это крымчане или люди, арестованные в Крыму. Среди них 70 ‒ это крымские татары, обвиненные в «терроризме» и причастности к движению «Хизб ут-Тахрир», которое считается в России террористической организацией, а в Украине действует легально, ‒ рассказывает она. ‒ Почему мы выделяем дела гражданских журналистов, активистов и правозащитников? Часть этих людей, по нашему убеждению, была заключена только потому, что очень раздражала оккупационную власть, фиксируя нарушения прав человека и преследования крымскотатарской общины, освещая политически мотивированные судебные процессы, обыски и аресты. И хотя их обвиняют в якобы террористической деятельности, но настоящей причиной является их активная гражданская позиция. Мы считаем, что их случайно выбрали среди многих других крымских мусульман ‒ чтобы оказывать давление и чтобы информация, фиксируемая ими, не была распространена».

Татьяна Печончик

Не бояться и не молчать: гражданская журналистика в Крыму

Татьяна Печончик рассказывает, что «Центр информации о правах человека» зафиксировал более 300 случаев преследований журналистов в Крыму за шесть лет аннексии.

«Профессиональная независимая журналистика в Крыму фактически исчезла как явление. Отдельные редакции и журналисты были вынуждены уехать на материк. Мы посчитали, что около 10 изданий целыми редакциями покинули оккупированный Крым и работают в изгнании. Другие профессиональные журналисты, оставшиеся на полуострове, просто ушли из профессии, потому что не смогли работать в условиях давления и цензуры. Но есть и те, кто искренне приветствовал «русскую весну» и оккупацию Крыма: они работают как пропагандисты и не дают объективной картины того, что там происходит», ‒ объясняет правозащитница.

Российские власти ограничили въезд и украинским журналистам в Крым, как Тарасу Ибрагимову ‒ на несколько десятков лет.

«Крым фактически превратился в информационное гетто, где работа профессиональных журналистов и профессиональных медиа очень осложнена и опасна. Но спрос на информацию все равно есть, и кто-то должен рассказывать о репрессиях, преследованиях и давлении», ‒ объясняет Татьяна Печончик.

Обыск в Бахчисарае, март 2020 года (иллюстрационное фото)

Так в условиях аннексии в Крыму возникла гражданская журналистика. Люди, никогда не имевшие никакого отношения к СМИ, взяли телефоны, планшеты, фотоаппараты и начали снимать и делиться в интернете тем, что происходит на полуострове. Очень быстро они стали практически единственным источником правдивой информации с полуострова.

Татьяна Печончик рассказывает, что прежде всего гражданские журналисты в Крыму рискуют своей безопасностью, жизнью и свободой.

«Десять гражданских журналистов сейчас в заключении в Российской Федерации и оккупированном ею Крыму. Оккупационные власти обвинили их в терроризме и экстремизме. Это особенно касается крымскотатарских гражданских журналистов инициативы «Крымская солидарность», ‒ говорит правозащитница. ‒ Мы считаем, что причиной преследования именно этих людей была их активная информационная деятельность и то, что они пытались через площадки «Крымской солидарности» и собственные паблики в социальных сетях освещать преследования крымских татар».

Хотя в международной практике сегодня не существует единого четкого определения гражданской журналистики, правозащитники и медиаэксперты определяют основные черты этого явления.

«Гражданские журналисты ‒ это люди без профессионального журналистского опыта, использующие современные инструменты и интернет-технологии, чтобы создавать и распространять информацию. Они также могут проверять достоверность информации, распространяемой традиционными СМИ, ‒ говорит Александра Матвийчук, правозащитница, глава организации «Центр гражданских свобод». ‒ Как правило, они выступают от первого лица, что подчеркивает субъективный характер их публикаций. Эти люди могут вообще не знать о существовании журналистских стандартов или принципов журналистской этики. Но при определенных условиях именно гражданская журналистика становится более эффективной, чем профессиональные медиа. И оккупированный Крым ‒ яркий тому пример».

Александра Матвийчук

Некоторые сравнивают деятельность гражданских журналистов с блогерством, но это не тождественные вещи. Правозащитники и медиаэксперты объясняют: блогерство предусматривает выражение собственного мнения, комментирование тех или иных событий, в то время как гражданская журналистика включает в себя репортерство, когда человек просто фиксирует и передает то, что наблюдает. Быть гражданским журналистом, как и общественным активистом или правозащитником в Крыму ‒ опасно. У тебя могут отобрать или сломать технику, тебя могут избить, задержать, посадить на долгий срок по сфабрикованным обвинениям, ты можешь просто исчезнуть.

«Оккупационные власти преследуют любое инакомыслие и любые попытки нарушить официальный нарратив о «счастливых улыбающихся людях» в Крыму. Именно гражданские журналисты, правозащитники и общественные активисты, а также любые активные люди в Крыму, публично выражающие свою позицию или защищающие права и свободы человека, и даже те, кто просто помогает другим (приходят в дома, когда идут обыски, передают передачи в СИЗО или собирают средства для семей, оставшихся без кормильца), оказываются под ударом репрессивной машины, ‒ объясняет Александра Матвийчук. ‒ И гражданские журналисты выполняют там чрезвычайно важную функцию ‒ служение обществу. Они взялись за это дело именно потому, что кто-то должен был взять на себя эти функции и эту ответственность».

История Наримана Мемедеминова

«Когда рано утром приходят к твоему другу, знакомому, соседу, выбивают двери, одевают на него наручники, обвиняют в страшных вещах, которые являются ложью, ‒ как можно быть в стороне? Видимо, есть люди, которые в такой ситуации могут только молча наблюдать, но это точно не Нариман, ‒ говорит Лемара Мемедеминова, жена заключенного гражданского журналиста Наримана Мемедеминова. ‒ Когда он приходил и стоял во время обысков у знакомых и соседей, то понимал, что это видим только мы, потому как независимых журналистов здесь уже не было. Тогда он просто взял телефон и начал все это снимать и выкладывать в интернет».

Нариман Мемедеминов

Нариман Мемедеминов ‒ экономист, гражданский журналист инициативы «Крымская солидарность». С 2014-го снимал на телефон и распространял онлайн преследования крымских татар. Несколько раз у него дома происходили обыски. Российские силовики задержали Наримана в марте 2018 года. Его обвинили в «публичных призывах к осуществлению террористической деятельности, совершенных с использованием сети интернет». Поводом для ареста стал видеоблог на YouTube, который Мемедеминов вел с 2013-го до 2015 года. В нем ‒ несколько десятков видеороликов с комментариями политических событий и призывами соблюдать нормы ислама, сюжеты о культуре и истории крымских татар. Российская прокуратура просила для Наримана 6 лет заключения. 2 октября 2019 года российский суд объявил приговор: 2 года и 6 месяцев колонии-поселения. Нариман своей вины не признал.

«На самом деле у меня нет никаких иллюзий. Самое главное, я убежден, что я прав, я убежден в том, что крымские татары ‒ они не террористы и не экстремисты. Преследование является политически мотивированным только потому, что я говорил и показывал, что происходит в Крыму», ‒ сказал в суде Нариман Мемедеминов и призвал журналистов и в дальнейшем рассказывать о том, что происходит на полуострове.

Впервые российские силовики пришли в дом Наримана и Лемары Мемедеминовых в феврале 2016 года. Тогда, вспоминает Лемара, обыск проходил более или менее спокойно ‒ никто не выламывал дверь, не врывался в дом, не бросал никого на пол. Хотя была попытка подбросить им литературу, которой у них дома никогда не было, говорит она. По словам Лемары, это был обыск-предупреждение, первый звоночек для семьи Мемедеминовых, что они попали в поле зрения российских силовиков.

«Мы понимали, что уже под наблюдением и любое наше действие может привести к аресту. Родственники спрашивали нас, что мы будем делать, если что-то произойдет? Но у нас даже не возникла мысль покинуть Крым. Здесь наш дом. Почему мы должны покидать его, мы не сделали ничего плохого? ‒ говорит Лемара. ‒ И Нариман не смог бы уехать, чтобы защитить только свою семью. Он не такой. Такие люди не покинут свой народ в трудные времена».

Лемара Мемедеминова

Лемара Мемедеминова рассказывает, что преимущественно обыски в домах крымских татар происходили по четвергам. «Просыпаясь утром и готовясь к молитве, первое, что делал каждый из нас ‒ это смотрел в окно. Сразу. Машинально, ‒ вспоминает она. ‒ Не пришли ли сегодня к нам? А к соседу? А потом уже брались просматривать ленту в Facebook ‒ пока ты спишь, у твоих друзей может идти обыск».

Лемара Мемедеминова с детьми

Во второй раз сотрудники ФСБ появились на пороге дома Мемедеминовых через два года ‒ в марте 2018-го. И этот визит был уже другим.

«Это просто пришли звери ‒ иначе их не назовешь, ‒ воспроизводит хронологию событий Лемара. ‒ Было утро. Мы проснулись от того, что ломом выбивают наши двери. Они ворвались и бросили Наримана на пол, навалились сверху на него. Я не представляю, по какой причине и с какими мыслями можно так поступать. Зная, что в доме есть маленькие дети... Я была испугана и потеряла сознание».

Наримана Мемедеминова арестовали. Пока он находился в симферопольском СИЗО, не имел свиданий с женой. Впервые Лемара поехала к нему уже в Ростов-на-Дону, куда Наримана этапировали из Крыма. Она ездит к мужу на свидание раз в месяц.

«Виделась с мужем 10 февраля, он тогда находился в СИЗО в городе Шахты. В марте уже не поехала, потому что карантин, ‒ рассказывает Лемара. ‒ Выглядит он нормально. Но проблемы со здоровьем у него есть. Его начали беспокоить суставы, болит поясница и колени. Мы постоянно передаем ему обезболивающие препараты, мази».

Сейчас Нариман снова находится в СИЗО в Ростове-на-Дону. 14 мая этого года военный апелляционный суд города Власиха Московской области России оставил в силе решение суда о 2,5 годах лишения свободы в колонии-поселении. Он также подтвердил запрет Нариману в течение двух лет администрировать веб-страницы. Адвокат Мемедеминова Эдем Семедляев говорит, что сейчас они готовят материалы для подачи в Европейский суд по правам человека.

Нариману Мемедеминову осталось четыре месяца заключения.

Истории Османа Арифмеметова, Рустема Шейхалиева, Ремзи Бекирова и Руслана Сулейманова

27 марта 2019 года российские силовики в Крыму провели массовые обыски в 26 домах крымских татар. В тот день были задержаны и было объявлено подозрение в терроризме 20 крымским татарам, среди них ‒ Рустем Шейхалиев и Руслан Сулейманов. На следующий день в Ростове-на-Дону задержали еще троих крымских татар, в частности, Османа Арифмеметова и Ремзи Бекирова, регулярно ездивших в Россию, чтобы освещать судебные процессы над крымскими татарами и отвозить им передачи от родных.

Сотни силовиков на улицах Крыма. Массовые обыски у крымских татар (фотогалерея)

Сегодня «вторая симферопольская группа Хизб ут-Тахрир» является самой массовой по количеству людей, одновременно проходящих по одному уголовному делу в Крыму. Правозащитники считают, что это ‒ преследование по религиозному признаку. А в случае с Османом Арифмеметовым, Рустемом Шейхалиевым, Ремзи Бекировым и Русланом Сулеймановым ‒ еще и наступление на свободу слова. Все четверо ‒ гражданские журналисты «Крымской солидарности».

«Не двигаться!» ‒ услышал я крик. Поднял голову и увидел людей в черном, в черных масках, которые выстроились клином. Первая мысль была, что это какая-то постановочная сценка. Выпученные глаза первого в клине и направленный на нас в вытянутых руках пистолет внесли ясность, что этот крик был адресован мне. Следующая мысль ‒ это некий пранк. Видеокамеры в «Макдональдсе», построенные клином при входе боевики и мы, сидящие за столиком в конце зала.

(...) Отвели в микроавтобус. Разместили грубо между рядами сидений коленями и лбом в пол. Пока куда-то ехали, били дубинками по спине, ходили по нашим спинам, ковырялись в карманах и в моей барсетке. Достали оттуда дорожный коврик для молитвы. Раскрыли его, показывают друг другу: «Смотри, флаг какой-то. Что это? Флаг?» ‒ спросили меня грубо и резко. Я ответил, что это дорожный коврик. Сняли часы с руки. Все это сопровождалось матом и издевательскими выражениями».

Это отрывок из документального рассказа «Моя депортация», который Осман Арифмеметов написал в СИЗО и осенью 2019 года через адвоката передал на литературный конкурс «Крымский инжир». В рассказе Осман описывает, как его вместе с другими крымскими татарами задерживали в Ростове-на-Дону, как их жестоко избивали, а затем вывезли в лес и продолжили пытать.

Осман Арифмеметов

Осман Арифмеметов ‒ преподаватель математики и информатики, отец двоих детей. Когда в Крыму начались преследования и аресты крымских татар, он фиксировал все это на видео и выкладывал в интернет. Сейчас его обвиняют в причастности к запрещенной в России и не запрещенной в Украине организации «Хизб ут-Тахрир». Ему грозит до 20 лет заключения.

Гражданском журналисту «Крымской солидарности» и Крымской контактной группы по правам человека, отцу троих детей Рустему Шейхалиеву также грозит 20 лет заключения.

А Ремзи Бекирову ‒ пожизненное. Его обвиняют в так называемой «организации деятельности террористического сообщества».

«По Ремзи Бекирову до сих пор продолжается предварительное следствие. Уже больше года он находится в следственном изоляторе в нечеловеческих условиях. В Крыму есть только один следственный изолятор ‒ в Симферополе. Он был построен во времена Екатерины II, там очень долго не делался капитальный ремонт. Это разрушающиеся стены, это плесень, это старые кровати, от которых у многих начинают болеть спины, это недостаток солнечного света, вызывающий проблемы с кожей и зубами. Там содержится гораздо больше людей, чем следовало бы. Питание не соответствует никаким нормам ‒ ни религиозным, ни просто человеческим. Медицинское обслуживание практически отсутствует. В таких условиях находятся все наши ребята», ‒ рассказывает адвокат Эдем Семедляев.

Эдем Семедляев

Пожизненное заключение грозит и Руслану Сулейманову. Он ‒ физик по образованию, до момента ареста давал частные уроки, занимался репетиторством.

«С Русланом мы познакомились гораздо раньше, чем началось его уголовное преследование. Мы очень часто встречались во время судов, он снимал на телефон. Я представляла его интересы еще с начала его активизма ‒ Руслана неоднократно задерживали правоохранители, в частности, когда он выходил с одиночными пикетами с плакатом «Крымские татары ‒ не террористы», ‒ рассказывает крымский адвокат Лиля Гемеджи, защищающая Руслана Сулейманова в суде. ‒ Он всегда был очень активным, всегда переживал за судьбу народа и тех, кого преследуют по политическим мотивам».

Лиля Гемеджи

Лиля Гемеджи вспоминает, как 27 марта 2019 года утром ей позвонила жена Руслана и сказала, что у них дома обыск. Сулейманова задержали и через несколько дней вместе с другими фигурантами дела этапировали в Ростов-на-Дону. 26 марта этого года его перевели обратно в Крым и только сейчас начали относительно него следственные действия.

«Руслан ‒ очень сильный, он заряжает позитивом, он не сломлен. Предложение следователя отказаться от переводчика в обмен на возможность увидеться с женой Руслан не принял. Он сказал: «Я этим не торгуюсь, я буду доказывать свою невиновность и идти тем путем, который считаю правильным». Хотя он больше года не виделся с женой и детьми, не имеет возможности с ними созваниваться, а письма не всегда до него доходят», ‒ рассказывает Лиля Гемеджи.

Руслан Сулейманов

После того как Руслан прибыл в следственный изолятор Симферополя, он несколько дней находился в карантинной камере, рассказывает адвокат. Это камера с куполообразным потолком, где в полный рост можно стоять только в центре помещения. «Я его посещала в симферопольском СИЗО дважды. Условия, в которых он находится, не соответствуют санитарным нормам. Также это был период карантина, но для общения со мной и в суд его выводили без средств индивидуальной защиты», ‒ говорит Гемеджи.

Истории Эмир-Усеина Куку и Сервера Мустафаева

11 февраля 2016 года в доме крымского правозащитника, члена Крымской контактной группы по правам человека Эмира-Усеина Куку состоялся обыск. Его арестовали и открыли против него уголовное дело по факту «террористической деятельности».

«В тот день мы проснулись от ужасного топота. Я говорю: «Эмир, это они?» А он: «Да, пришли». За две минуты нам выбили двери, выломали часть стены. Ворвались, положили Эмира на пол, надели наручники. Читая постановление об обыске, они уже, по сути, объявляли приговор. Потому что весь этот суд, все это следствие ‒ большая формальность, этих людей уже назначили террористами, ‒ вспоминает Мерьем Куку, жена Эмир-Усеина. ‒ В постановлении они зачитывали, что ищут взрывчатые вещества, оружие, боеприпасы, наркотические вещества и все, что может быть связано с терроризмом. Но ничего, кроме книг, не нашли».

Крымский правозащитник стал героем ролика Amnesty International (видео)

Почти через четыре года после ареста ‒ 12 ноября 2019 года ‒ суд объявил приговор Эмир-Усеину Куку: 12 лет лишения свободы.

«Ничего плохо те, кого посадили, не делали. Осудили тех, кого все знают как людей добропорядочных. Настоящих лидеров, вокруг которых собирался народ, которые делали что-то хорошее в своей общине. Никто из нас никогда не поверит ни в какой терроризм среди крымских татар», ‒ говорит Мерьем Куку.

Два года назад ‒ 21 мая 2018 года ‒ задержали еще одного крымского правозащитника, координатора «Крымской солидарности» Сервера Мустафаева. Его так же, как и других, обвиняют в терроризме.

«Провели в тот день обыск в его доме ‒ и он уже свободы не видел. Никакой запрещенной литературы, оружия, запрещенных веществ во время обыска изъято у него не было. В течение этого времени было завершено следствие, теперь дело рассматривает Южный окружной военный суд в Ростове-на-Дону. Сервер находится там в следственном изоляторе», ‒ рассказывает адвокат Лиля Гемеджи, защищающая в суде Сервера Мустафаева.

Одно из судебных заседаний назначили на 18 мая 2020 года. «Я вижу неслучайную привязку к дате, ‒ замечает Гемеджи. ‒ В траурный для всех крымских татар день происходят судебные заседания над лучшими их представителями».

Говорить

Лиля Гемеджи считает, что жесткие обыски и аресты являются ничем иным, как запугиванием. «И происходит запугивание не одного конкретного человека, а целого народа, ‒ говорит она. ‒ Чтобы не было тех, кто после ареста одного правозащитника или журналиста вышел бы на его место и продолжил его деятельность. Нужна серая масса, которая будет подчиняться общему вектору в Крыму. В течение многих лет крымскотатарский народ осуществляет свою мирную и ненасильственную борьбу. Сначала это было право за возвращение на Родину, впоследствии отстаивание имущественных прав, а теперь это происходит в другом контексте, но никогда крымскотатарский народ не брал в руки оружия и не переходил границу. Это народ-диссидент, народ, мирно доказывающий свои идеи».

Правозащитники связывают нынешние уголовные дела с тем, что крымские татары в своем большинстве не согласились с тем, что произошло с Крымом в 2014 году.

«Я думаю, что это своеобразная месть со стороны России. Когда Меджлис крымскотатарского народа избрал жесткую позицию ‒ его просто признали экстремистской организацией, ‒ отмечает адвокат Эдем Семедляев. ‒ Сегодня «крымские террористы» ‒ это люди, у которых нашли несколько книг религиозного направления. Ни о каких бомбах, оружии, взрывчатке, которые предусматривает терроризм, вообще речи нет. Это политически мотивированные дела. И, конечно, мы говорим, что это преследование по религиозному признаку. А гражданских журналистов преследуют за то, что они просто освещают события в Крыму».

По словам правозащитников, важно подчеркивать, что среди заключенных и осужденных крымских татар есть гражданские журналисты и правозащитники. Это придает делам совсем другой оттенок, говорят они.

«Привлечение внимания к ним как к журналистам, к их деятельности, которую они вели до момента своего ареста, ломает картину о том, что эти люди являются террористами, что они способны на убийства или захват власти, ‒ отмечает Лилия Гемеджи. ‒ А еще это влияет на отношение к ним сотрудников СИЗО. Они опасаются, что будут проблемы, если вдруг будут какие-то негативные последствия для этих людей, и поэтому не допускается физическое насилие».

Правозащитники отмечают, что нужно привлекать внимание к судебным процессам над политическими заключенными и по возможности ‒ посещать их.

Опубликовано с разрешения PEN Ukraine