Ястреб расправил крылья. Чем может быть опасен новый президент Ирана

Чем грозят самим иранцам и всему миру очередные президентские выборы в Иране, прошедшие 18 июня? Почему сегодня в Иране либералы и реформаторы, даже самые умеренные, пользуются все меньшей популярностью? И почему в президентском кресле в Иране в ближайшие годы почти неизбежно будет сидеть ультраконсервативный и жестокий политик, который позднее может стать новым Великим аятоллой, истинным властителем страны?

Главный фон нынешних президентских выборов – попытки Тегерана, "сохранив лицо", добиться возвращения к "ядерной сделке" с Западом. Страна переживает глубочайший экономический кризис, вызванный в том числе санкционным давлением, который усугубляется глубинным общественным недовольством властями. Оппозиция, в том числе некоторые бывшие и даже действующие высокопоставленные чиновники, не раз призывала бойкотировать голосование.

В конце мая один из высших государственных органов Исламской республики Иран, Совет стражей конституции, оставил в президентской гонке лишь семерых кандидатов – из сотен, пытавшихся выставить свою кандидатуру. Совет стражей – особый надпарламентский орган власти, по сути исполняющий функции Конституционного суда, – состоит из 12 человек. Из них 6 (клерики) назначаются Высшим руководителем страны, рахбаром (владыкой-богословом), Великим аятоллой 82-летним Али Хаменеи, и еще шесть – Меджлисом (парламентом).

С самого начала президентской кампании в стране определился один "главный кандидат", безусловный фаворит самого Хаменеи, нынешний главный судья 60-летний Ибрагим Раиси. Согласно всем исследованиям, шансы остальных кандидатов настолько малы, что упоминать их не имеет смысла, если только не произойдет какого-то чуда.

Раиси – человек, имеющий репутацию крайне жестокого и ультрарелигиозного выходца из среды спецслужб. Этот политик пользуется поддержкой могущественного шиитского духовенства и ненавидит, судя по всему, всё западное. Сможет ли Ибрагим Раиси подвинуть, в случае победы, Тегеран еще ближе к Пекину и Москве? Или он все-таки пойдет на переговоры с нынешней администрацией США? А главное, насколько его приход к власти обострит ситуацию в самом Иране, где большая часть населения, очевидно, активно сопротивляется новому откату в средневековый религиозно-милитаристский мрак?

Об этом в беседе с Радио Свобода рассуждает политолог-востоковед, обозреватель агентства "Росбалт" Михаил Магид:

– Об Ибрагиме Раиси говорят как о фаворите нынешней избирательной кампании в Иране. Известно, что его поддерживает Иранская государственная телерадиокомпания IRIB, напрямую связанная с верховным лидером Ирана Али Хаменеи. Что можно сказать об этом человеке, насколько он популярен в Иране? И верно ли, что именно на него Хаменеи делает ставку?

– По поводу Раиси одна моя знакомая, которая живет в Иране, рассказала следующее. Она спросила своих друзей, что будет, если он станет президентом? И они ей ответили: "Вероятно, тебе придется ходить по улицам, плотно закутав голову платком, а не сдвигая платок на затылок". Ведь так сегодня ходят многие иранские женщины, демонстрируя фактически свои прически и лишь формально соблюдая религиозные каноны. Вот это отличная характеристика Ибрагима Раиси. Это жесткий консерватор, сторонник максимально возможного полного отделения мужчин от женщин – на работе и в публичных местах – и радикального усиления роли религии во внутренней и внешней политике.

Ибрагим Раиси

Кроме того, он известен как жестокий человек. Его карьера была связана на протяжении всей жизни с правоохранительными органами. Он был главным прокурором Тегерана, потом главным прокурором Ирана. Его критики говорят о его ответственности за очень серьезные преступления, в частности, за массовые казни оппонентов режима в 1988 году. Он считается одним из организаторов массовых репрессий и политических убийств, когда был еще совсем молодым человеком. И действительно, есть признаки того, что Высший руководитель делает ставку на этого человека. Ибрагим Раиси, скорее всего, эти выборы выиграет, но не потому, что он сильно популярен. Он уже участвовал в выборах в 2017 году и проиграл кандидату-"реформисту" Хасану Роухани, выдвинувшемуся на второй срок. Однако в нынешних условиях в Иране популярность в народе – это не самое главное, чтобы прийти к власти.

– Президентские выборы в Иране всегда выглядят довольно своеобразно. Известно, что один из высших органов власти в стране – так называемый Совет стражей – разрешил участвовать в нынешних выборах только семи политикам из 592 кандидатов, которые хотели побороться за президентское кресло. Причем среди них вообще нет сколько-нибудь заметных фигур из условного "либерально-реформаторского" лагеря. Значит ли это, что власти Ирана фактически давно превратили выборы в некую имитационную процедуру?

– Важно подчеркнуть, что вообще выборы президента в Иране не имеют такого значения для политической системы страны, как, например, выборы в США. В Иране почти абсолютная власть принадлежит не президенту, а Высшему руководителю, рахбару – в настоящее время это Великий аятолла Али Хаменеи. Кстати, и само название Иранского государства, "велаят-е факих", то есть "Государство владыки-богослова" (которое на иностранные языки не совсем точно переводят как "Исламская республика"), означает, что этот духовный лидер, которого практически нельзя сместить, обладает почти абсолютной властью, полным контролем над силовиками, с правом вмешиваться в решение любого вопроса. А президент официально – это лицо, которое выполняет указания Высшего руководителя и старается привести политическую систему в соответствие с его указаниями. Ну, и еще курирует экономический блок и подписывает международные договоры.

Михаил Магид

Президент в Иране в реальности – что-то вроде слабого премьер-министра при очень сильном авторитарном лидере. Но дело не только в этом. Нынешнее голосование – это действительно что-то из ряда вон выходящее, потому что с выборов были сняты почти все кандидаты. Из почти 600 человек осталось только 7! А самое главное, что по приказу Хаменеи из президентской гонки исключили всех наиболее известных представителей либерально-реформистского крыла, включая даже умереннейшего Али Лариджани, бывшего председателя Меджлиса. Он вообще никаким реформистом не является, просто лишь выступает за усиление функций парламента. И даже ему не позволили участвовать в этих выборах! Также убрали и яркого консервативного политика Махмуда Ахмадинежада, бывшего президента. Он очень консервативный, религиозный человек, которого многие обвиняют в жестоком подавлении массовых протестов в Иране в 2009 году. Его ненавидят миллионы людей, но тем не менее Ахмадинежад пользуется поддержкой других миллионов, потому что он популист, сторонник большей помощи бедным, рабочему классу. Так вот, и он был снят с выборов! Фактически у Раиси не осталось серьезных конкурентов.

Высший руководитель Ирана, Великий аятолла Али Хаменеи на пресс-конференции в Тегеране в день голосования. 18 июня 2021 года

Важно подчеркнуть, что в Иране действует мощный административный ресурс. На выборы мобилизуют бюджетников и работников госсектора, которые приходят и голосуют так, как им велят. В данном случае они, конечно, будут голосовать за Ибрагима Раиси. Многие иранцы просто не придут на избирательные участки. Скорее, все это уже выглядит как просто назначение президента Верховным аятоллой.

– А по какой причине популярность лагеря условных "реформаторов" в Иране сегодня вообще столь низка? Это потому, что реформаторский лагерь несколько лет назад надеялся на снятие американских санкций в обмен на отказ Ирана от программы ядерных вооружений и сделал на это ставку? А Дональд Трамп, предыдущий президент США, вышел в 2018 году из "ядерной сделки" и снова ввел санкции. И вот этот слабый, условный лагерь "либералов" в Иране оказался совсем в плохом положении?

– Я в целом согласен с этой точкой зрения. Действительно, реформаторы делали ставку на "ядерную сделку", а после действий Трампа все надежды рухнули. Нынешний президент Ирана Хасан Роухани, который обошел того же Ибрагима Раиси на выборах 2017 года, конечно, утратил популярность, как и многие его сторонники, еще и потому, что в Иране периодически случаются довольно серьезные волны репрессий против критиков режима – и при этом "реформаторы" никак не помогают тем, кто подвергается преследованию. Но здесь нужно понимать важную вещь. Значительная потеря популярности "реформаторами" не означает, что народ проникся симпатией к представителям консервативного крыла, таким людям, как Раиси. Если вы флиртовали с двумя девушками и потом вдруг утратили чувства к одной из них, это же не означает, что вы автоматически немедленно всем сердцем полюбили другую? Колоссальное падение популярности легальных "реформаторов" тоже не означает, что иранский народ полюбил консерваторов.

– Если иранцы в принципе разочарованы всем происходящим и результаты этих выборов, похоже, известны заранее, то явка, наверное, может быть очень низкой? Я видел прогнозы, согласно предварительным данным социологов, она будет не более 40 процентов. Не несет ли это опасности для иранского режима в целом, в связи с общим разочарованием людей, усталостью их от политической и общественной системы? Особенно на фоне усугубляющейся экономической катастрофы, которая вызвана и американскими санкциями, и пандемией?

– Явка около 40 процентов наблюдалась и на парламентских выборах прошлого года. Правда, тогда был сильнее страх перед пандемией. Но еще нужно иметь в виду, что из этих 40 процентов громадная часть – бюджетники, которых гонят на выборы. Так что в действительности явка может быть даже и значительно ниже – по подсчетам иранской оппозиции, вообще только около 30 процентов избирателей участвовали в парламентских выборах. Есть анализ американских социологов, которые изучали иранские массовые протесты 2019 года, когда сотни тысяч людей, протестуя против роста цен на топливо, вышли на улицы, перекрыли трассы, стали поджигать правительственные офисы. Так вот, выяснилось, что самыми протестными являются наиболее густонаселенные округа, те регионы, где меньше всего людей принимают участие в выборах, а наиболее протестной группой – молодежь.

Поэтому, безусловно, существует непосредственная связь между отказом от участия в выборах, то есть низкой явкой, и внесистемным и довольно радикальным протестом. Я думаю, что иранский режим это понимает. Но в Тегеране идут тем не менее на эти риски. Вероятно, власти считают, что могут просто силой продолжить подавлять недовольство, как в 2019 году, когда они за неделю убили около тысячи человек на улицах, чтобы сбить протестную волну. Кроме того, у них есть и другие соображения о своих выгодах, которые их толкают на риск.

– Так поясните, если существуют такие серьезные риски, то почему все же руководство Ирана и Высший руководитель Али Хаменеи на них идут? И какова, кстати, во всем этом роль другой могущественной силы в Иране, а именно КСИР (Корпуса стражей Исламской революции), в том числе в продвижении Ибрагима Раиси?

– Существует несколько причин, по которым иранские власти явно превращают эти выборы в фарс. Прежде всего, имеет значение то, что Али Хаменеи уже очень пожилой человек, ему 82 года, и со здоровьем у него плохо. Естественно, что в Иране обсуждают вопрос о преемнике и о том, как будет меняться режим после неизбежной смены Высшего руководителя. Согласно одной из точек зрения, Хаменеи поддерживает Раиси, потому что именно в нем видит преемника. Ведь в свое время сам Али Хаменеи стал Высшим руководителем, до этого занимая пост президента. Это произошло в 1989 году. Возможно, в Иране этот пост является своего рода трамплином для прыжка на должность руководителя Ирана. Совершенно не обязательно, что именно так будет, но, возможно, Верховный аятолла исходит из таких соображений. А другая причина выдвижения Ибрагима Раиси – это, да, безусловно, поддержка Корпуса стражей Исламской революции. Это самая мощная в Иране политическая структура (конечно, после Канцелярии Высшего руководителя), по сути вторая иранская армия, куда берут наиболее религиозных солдат и офицеров, это сеть спецслужб, это структура ополчения, которая подавляет народные протесты (она называется Басиджи), и, наконец, это еще и гигантская экономическая империя, которая контролирует военную промышленность Ирана, атомную промышленность и ряд других секторов, и около трети в целом иранской экономики.

И эта огромная империя КСИР сейчас активно укрепляет свои позиции, исходя из того, что в Иране предстоит смена, возможно, уже в обозримом будущем, Высшего руководителя. Они провели своих кандидатов в прошлом году на парламентских выборах, и точно так же, административным путем, сняли кандидатуры всех видных реформистов. И сейчас две трети иранских парламентариев – это люди, связанные с КСИР. И они делают ставку на близкого им Раиси, исходя из похожих соображений. То, что они его поддерживают сейчас, – несомненно.

– В Иране во властных кругах в настоящее время много говорят о том, что симпатии большинства населения вообще не важны для политических назначений и будущего страны. Некоторые политики предлагают равняться на так называемую "китайскую модель". Ведь в КНР народ никогда не выбирал руководителя страны, его назначает руководство правящей Компартии. Насколько серьезно можно говорить о заимствовании "китайской модели" в нынешнем иранском варианте?

– Это в определенной степени верно. Это происходит потому, что режим в Иране чувствует себя все менее уверенным, особенно когда дело касается общественного мнения. Раньше об Иране говорили, что это очень жесткий авторитарный режим, но "внутри этого железного скелета бьется маленькое демократическое сердце". И с помощью всех этих президентских и парламентских выборов, ранее относительно честных, где имела место конкуренция, режим обеспечил себе определенную легитимность. Но очень похоже, что режим настолько сейчас утратил популярность, что сам уже не верит в эти механизмы и идет практически на назначение президента и депутатов в парламентах.

Голосование в иранском городе Семнан. 18 июня 2021 года

Естественно, в этих условиях представители режима начинают говорить о том, что мнение большинства не имеет значения, а вот "китайская модель", когда КПК назначает руководителя страны, им подходит. Но здесь есть один очень важный момент. Действительно, в современном мире существует такая вещь, как "китайская модель", или "сингапурская модель". Есть очень известный современный экономист, бывший руководитель Всемирного банка Бранко Миланович, который это называет системой "политического капитализма". Имеется в виду, что правящая верхушка не с помощью выборов утверждает свою легитимность и поддерживает свою популярность, а, отказываясь от выборов, делает ставку на бурное экономическое развитие, на развитие науки и промышленности (как частной, так и государственной), на создание миллионов рабочих мест и, конечно, на массивные социальные программы, то есть строит школы, больницы, университеты для обычных людей.

В принципе, китайское правительство (и не только оно) это делает и таким образом обеспечивает функционирование системы. Но проблема в том, что с этой составляющей у нынешних руководителей Ирана очень все плохо, потому что в стране бушует тяжелейший экономический кризис. Уже около половины населения живет за чертой бедности. Инфляция составляет не менее 40–45 процентов. Громадная молодежная безработица – что-то около 20–30 процентов. Это создает в стране очень высокую политическую турбулентность. Иранское руководство не может выполнять в этих условиях тот "социальный контракт", благодаря которому Исламская республика и существовала 40 лет. Они не могут обеспечить пресловутую "стабильность", хорошее, качественное дешевое образование и медицину для большинства населения.

Раньше у них это получалось в значительной мере благодаря высоким доходам от нефти, но сейчас с этим все обстоит крайне скверно. И для того, чтобы хоть в какой-то мере реализовать "китайскую модель", ставшую для них особенно актуальной, они должны будут, конечно, пойти на новую "ядерную сделку" с США, на ее восстановление. Иного пути, как добиться снятия санкций в обмен на отказ от ядерных вооружений, у Тегерана нет. Иначе все разговоры о "китайской модели" повисают в воздухе, потому что без эффективного развития экономики и социального государства разговор о таких вещах совершенно лишен смысла.

– Насколько могут повлиять нынешние выборы на ход переговоров между Ираном и США по возврату к "ядерной сделке"?

– Ибрагим Раиси уже заявил, что поддерживает идею возврата к "ядерной сделке". Каким бы ни было руководство Ирана, оно в ней нуждается, именно в рамках их симпатий к "китайской модели". А что касается США, то они в свою очередь заинтересованы в том, чтобы направить свои основные ресурсы на Восточную Азию, для того чтобы конкурировать там с новой сверхдержавой в лице КНР. Вашингтон хочет примирения с Тегераном, хочет разрядки в отношениях. Это одна из главных задач администрации Джо Байдена. И с учетом того, что оба государства стремятся к "ядерной сделке", я думаю, вероятность того, что она будет заключена, очень высокая. И сейчас есть прогнозы, что это может произойти уже в августе.

– А что в таком случае можно предсказать по поводу сейчас очень плотного иранского сотрудничества с Россией? Как на все это могут повлиять эти выборы?

– Иран и Россия очень тесно связаны, прежде всего, в Сирии. Они там вместе поддерживают режим Башара Асада. Они вместе участвуют в противостоянии антиасадовским боевикам и американским силам, которые контролируют часть северной и восточной Сирии. Также Россия и Иран сдерживают Турцию в Сирии, которая оккупирует значительную часть регионов этой страны. Поэтому, если одна из сторон прекратит активное участие в событиях в Сирии, то для другой стороны сирийская операция станет очень дорогой и очень рискованной. Москва и Тегеран просто вынуждены поддерживать друг друга в Сирии, это важный геополитический военный проект и для России, и для Ирана. Думаю, что в отношениях между Россией и Ираном ничего не изменится вне зависимости от того, станет Раиси президентом или нет (но я думаю, что станет). Но, с другой стороны, если будет возобновлена "ядерная сделка" с Западом, для Кремля это может иметь неприятные последствия. Иранские чиновники уже пообещали в этом случае нарастить в течение нескольких месяцев экспорт нефти до 3,3 миллиона баррелей в сутки – это примерно в 1,5–2 раза больше, чем сейчас. Что, конечно, может толкнуть цены на нефть вниз – и для России это может быть неприятно.

Голосование на избирательном участке в одной из мечетей в Тегеране. 18 июня 2021 года

– Я читал, что пишут по поводу предстоящих выборов в Иране в российских официальных СМИ. Эти прогнозы очень радужные. Вывод делается в основном один: неизбежно Иран все больше и больше будет дрейфовать в объятия Китая и России. Да, прогнозы делать, конечно, дело неблагодарное. Но мне интересно, какое новое обострение может ждать весь Большой Ближний Восток, а не только Сирию, если в Тегеране к власти придет такой вот жестокий ультраконсерватор? Вспомним хотя бы зоологическую ненависть иранского режима к Израилю.

– Мне кажется, что опасность для всего "большого" Ближнего Востока и самого Ирана будет связана в этом случае скорее не с его будущей внешней политикой, а с внутренней. Иранское политическое руководство довольно опытно. Оно всегда действует исходя из принципа, который знаменитая современная исследовательница Ирана Ариан Табатабаи определила как "ни захватов, ни поражений". Иран после ирано-иракской войны действует не напрямую, путем военных вторжений, а прежде всего через своих прокси, стараясь избегать прямой опасности.

Что касается Израиля, то там сейчас пришло к власти новое руководство, создана очень хрупкая политическая коалиция, которая будет избегать или, во всяком случае, постарается избегать любых вооруженных столкновений, из-за угрозы распада этой коалиции. Поэтому мне кажется, что нам сейчас стоит ожидать не каких-то внешних потрясений, связанных с президентством Ибрагима Раиси и укреплением лагеря ультраконсерваторов, а внутренних потрясений в стране. Потому что все-таки фигура Раиси для многих иранцев совершенно неприемлема. Иранцы в последние годы привыкли к гораздо большей свободе, чем к той системе, которую явно собирается им предлагать Раиси. Я бы ожидал роста напряженности скорее внутри Ирана, чем вовне.