«Картины нищеты часто ужасают». Владислав Иноземцев – о перспективах доходов россиян

Около четверти россиян рискуют столкнуться с бедностью – таковы результаты исследования, проведенного компанией "Финэкспертиза" по итогам прошлого года. Тех, кто уже переступил черту относительной бедности, чуть меньше – 17,6% или около 26 млн человек. Однако официальная российская статистика не знает таких показателей. По данным Росстата, за чертой бедности находятся лишь 12,1 % граждан страны.

Чертой бедности в России служит прожиточный минимум. Сегодня он установлен на уровне 11300 рублей. Все, что выше, бедностью не считается. Однако за рубежом оперируют другими социально-экономическими показателями. Критерием бедности в мире выступает медианный доход. В России его почти не вспоминают, чаще используя "средний заработок" – среднеарифметическое между самым высоким и самым низким доходом. Объективного понимания уровня жизни большинства этот показатель не дает. Более точную картину отражает именно медианный доход – серединная цифра, ниже которой располагаются доходы одной половины граждан, а выше – другой. Если ваш доход составляет от 60-50% от медианного значения, вы балансируете на грани бедности. От 50 до 40 % – это бедность, а ниже 40 % – крайняя степень бедности.

Наибольшая доля населения с доходами ниже 60% от медианного (меньше 16200 руб.) проживает в богатых нефтегазовых регионах – "лидерство" держит Ямало-Ненецкий автономный округ. Есть в этом списке и другие "лидеры" – там живет самое бедное население, с низким медианным доходом и с минимальным уровнем социального расслоения. Это, в частности, Карачаево-Черкесия, Костромская область, ЕАО. В интервью Сибирь.Реалии экономист Владислав Иноземцев высказал мнение, что в ближайшее время в России не будет экономических потрясений. Но и экономического роста тоже. А значит, ждать увеличения доходов граждан – бессмысленно.

Владислав Иноземцев

– Владислав, а можно ли вообще доверять этим цифрам? Ведь у многих россиян есть серые доходы, которые никак не учесть…

– Доходы россиян, конечно, безумно низки по стандартам развитых стран. Прожиточный минимум при этом установлен достаточно произвольно, исходя из стоимости "корзины" с искусственно отобранными товарами. Поэтому метод, который предложили коллеги из "Финэкспертизы" – с бедностью, определяемой на уровне 60% от медианной зарплаты – это нормальный цивилизованный подход. Если мы применяем линейную шкалу, единое значение уровня бедности ко всей стране, то получаем одну картину – если же применяем их подход, картина совершенно иная. Бедные регионы оказываются равномерно бедными, зато регионы, которые считаются благополучными, выглядят проблемными, демонстрируя существенный разрыв по доходам. Этот момент я почти никогда не вижу в российской аналитике. Что до "серых" доходов, мне кажется, они ситуацию радикально не меняют. Они есть лишь у части населения – далеко не у основной. Даже за небольшие зарплаты людям приходится работать полный рабочий день, фрилансеров, самозанятых у нас не так много, думаю, несколько миллионов человек. Так что проблема бедности – одна из наиболее серьезных среди социально-экономических проблем России.

– Как вы думаете, она тревожит российскую власть?

– Я бы сказал, что нет. Есть момент, который мне очень интересен как исследователю. Практика показывает, что в отличие от Запада в России и на постсоветском пространстве вообще нет прецедентов серьезной социальной мобилизации на экономической основе. Люди могут выходить из-за украденных выборов, как у нас было в 2011-м, в Грузии в 2003-м, в Украине в 2004-м. По внешнеполитическим причинам, как в Украине из-за ассоциации с ЕС в 2013 году. По экологическим проблемам (Шиес), и даже в защиту Навального. Но чисто экономические темы никогда не становятся серьезным поводом для протеста. Я не помню такого с 2005 года. Пикалево не в счет, там был точечный случай. Но вот общенациональная мобилизация на хозяйственной почве, кои встречаются часто и в Германии, и во Франции, в России не случалась пока ни разу. Бедность здесь – вещь "индивидуальная", а не общественная. Бедные будут выживать или не выживать сами. А правительство об этом задумывается мало и имеет на это основания. Потому что никто эту тему в качестве общенациональной повестки дня не раскручивает.

– Выходит, россиянам это безразлично?

– Сознание россиян несколько архаично. В мире экономика воспринимается как элемент политического пространства. Мы видели, что на Западе во время пандемии правительства влили в экономику средства, порой достигавшие 20 % ВВП, причём часть из них просто раздали людям – у нас этого вообще не произошло. Там все понимают, что экономика и политика – зона ответственности, в том числе, государства. У нас политику воспринимают как сферу, где можно кричать, топать ногами и махать флагами, а экономика – это то, над чем никто не властен. Ну, упали цены на нефть – всем стало плохо, но не Путин же их уронил? Рухнул рубль – так это ж санкции ввели, это ж враги на Западе нам стремятся навредить, Путин тут причем? Он нам Крым принес, а там против него санкции ввели. Экономические процессы воспринимаются как объективные и такие, которые давят на всех. Подорожал бензин – так он у всех подорожал, чего я пойду выступать? Тем более что ни дядя Вася, ни тетя Маня не пойдут. Так какой смысл? Кроме того, мы давно ушли из советской реальности, но ментально от нее что-то осталось. Тогда человек, получив зарплату, приходил в магазин и не мог ничего купить – он понимал, что система сгнила. Но в нынешней ситуации у человека пустой кошелек, а в магазине есть абсолютно все. Оттуда выходят приятной наружности люди с тележками еды, а он покупает сухарики и два гнилых яблока. То есть система как бы работает, все есть, но другие устраиваются, а ты – нет. Так что дело в тебе, а не в системе!

– Это такой вид самоуничижения?

– Это не самоуничижение, это объективное восприятие реальности. Люди прекрасно понимают, что их однокурсники-троечники сейчас сидят чиновниками и пилят бабло. А вы занимаетесь не пойми чем.

– То есть ты сам виноват в том, что не пилишь бабло – так люди воспринимают ситуацию?

– Я думаю, да. Во всяком случае этот момент определенно присутствует. Раньше были виноваты только люди в Кремле. А сейчас как минимум наполовину виноват ты сам. Если ты сам дурак, чего ты пойдешь манифестировать? Заметьте, что пенсионеры не слишком бузят, потому что, как выяснили недавно эксперты Левада-центра, по итогам прошлого года их удовлетворенность властью выросла больше всех. Их дети получили на внуков дополнительные пособия, они достигли бабушек, которые сидят с детьми, пенсии платятся вовремя, чего недовольничать? У пенсионеров рост популярности Путина самый высокий за последние годы, а у молодежи он падает. Бедность в этой ситуации не является для власти угрозой политического порядка.

– А все же почему в российской статистике не используется показатель относительной бедности и медианная зарплата? Не для того ли, чтобы цифры симпатичнее смотрелись?

– Во-первых, традиция. Так всегда было принято. Так идет и едет, зачем что-то менять? К тому же любая позиция, черта, линия, которую можно кроить росчерком пера премьер-министра – это всегда лучше и безопаснее, чем то, что может само собой колебаться. Медианная зарплата колеблется сама по себе. Ну, и общий итог становится гораздо хуже, это тоже принимается во внимание, это никому не нужно. Мне кажется, власть будет продолжать манипулировать цифрами, все эти показатели будут индексироваться на официальную инфляцию. Хотя все прекрасно знают, что для бедных инфляционный шок всегда бывает самым сильным, по базовым продуктам и товарам повышение цен идет в полтора раза быстрее обычного. Поэтому мне кажется, что официальный показатель прожиточного минимума, если уж он у нас застолблён административно, стоило бы индексировать вдвое быстрее уровня официальной инфляции. Этого никто не делает, естественно. Это некая игра, призванная поддерживать правильный имидж власти.

– Согласно исследованию "Финэкспертизы", в богатых регионах наиболее сильное имущественное расслоение, в бедных – расслоение минимальное, все примерно одинаково бедны. Какая из этих ситуаций менее патологична?

– Расслоение, конечно. В нормальной экономике вы имеете разные регионы, но как правило во всех них, за исключением очень немногих дотационных, есть успешные бизнесы и неуспешные. Есть низкооплачиваемые и высокооплачиваемые люди. И в Калифорнии, и в Иллинойсе, и во Флориде разрыв в доходах будет самый большой. Такова динамичная экономика. Если нет выигравших, это хуже, чем если есть много проигравших. Всех сделать бедными – это советский подход. Лучше некоторых сделать богатыми. Если где-то все причесано под гребенку, значит, регион живет на дотациях. Лучше там никогда не станет, потому что если там невозможно заработать, зарабатывать будут в других местах. Проблема в самой разнице. В ЕС, насколько я помню, разрыв между подушевым валовым региональным продуктом в отдельных странах (если исключить нерепрезентативный Люксембург) составляет 9 раз – но там всё же мы имеет объединение разных стран. В федеративных Соединённых Штатах этот разрыв всего 2,3 раза. А в "единой" России – почти 17 (!) раз. Такого быть не должно. Учитывая, сколько идет федеральных дотаций на бюджетную сбалансированность территорий – даже если после этого у вас такой разрыв, ребята, здесь явно что-то не так.

– В марте прошлого года, когда мир входил в пандемию, мы с вами разговаривали, и вы сказали, что кризис для России будет сильнее того, что был в 2008-м. Вы изменили свое мнение с тех пор?

– Да, я сильно ошибся, как и многие мои коллеги. Кризис не стал таким радикальным. Не могу сказать, что российская экономика прошла его очень хорошо. Но она опустилась к некоему дну, где ее крайне сложно добить. В 2008-2009 годы, когда перед этим почти десять лет росло потребление, народ стремился к роскоши и считал, что так будет всегда, все очень быстро рухнуло, несмотря на то, что правительство дало тогда много денег. Даже реальные доходы в 2009 году выросли на 0,7%, а ВВП рухнул на 8%. То, что сейчас этого не произошло, показывает, что мы остановились на некоем уровне потребления, который нельзя сильно уменьшить. Люди тратят около 45% доходов на еду и бытовые принадлежности, что-то на самую простую обувь и одежду, немного на бензин, и на этом все, приехали. Сократить это потребление радикально нельзя. Кремль не забудет своих дружков и по-прежнему будет давать им заказы на инфраструктуру, на трубы, прочую продукцию, военные заказы. В этих отраслях тоже не будет сильного сокращения спроса. Вот в таком состоянии нынешняя экономика и находится. Ее невозможно сильно уронить. Но и разогнать ее тоже невозможно – в этом вся проблема. Мы находимся в коридоре, в который пришли после 2015 года, и, честно говоря, я не жду особых кризисов в будущем. Но и подъема тоже.

– Начиная с 2014 года и по первый квартал 2021-го реальные доходы россиян падают. Исключением стал 2019-й, когда они выросли на 0,8 %. В этом году реальные доходы россиян упали до самого низкого уровня за 10 лет, сообщает Bloomberg со ссылкой на расчеты Института стран с развивающейся экономикой Банка Финляндии. За счет чего сформировалась эта столь устойчивая негативная тенденция, и чего ждать от этого года?

– Рост замедлился еще до крымской эпопеи. Почему? Государство все давит, регулирование ужасно, налоги растут, как и влияние силовиков, инвесторы боятся всего на свете. Это началось с возвращением Путина в 2012 году. В 2010 и 2011 годах было очень бурное восстановление, в 2013-м ВВП вырос всего на 1,3%, несмотря на все инвестиции в олимпийские объекты и прочую инфраструктуру. С 2011 по 2020 год средний прирост ВВП оставил 0,8% в год. Учитывая особенности нашей статистики, можно считать, что его нет вообще. Рост 2000-х годов был связан с отраслями, которые раньше отсутствовали. Две трети того экономического роста дала вовсе не нефтянка. Это были жилищное строительство, ритейл, логистика, гостиницы, рестораны, телекоммуникации, интернет, банки, страхование. Эти сферы отсутствовали в 1990-е, появились, очень быстро выросли, и народ это воспринял. У нас самые низкие тарифы на сотовую связь, у нас самый прекрасный интернет-банкинг на земле, это правда. Люди привыкли к этой жизни, цены на все это упали, рынок насыщен. А что еще здесь может произойти такого выдающегося? Обычно идет серьезная индустриализация. Но ее у нас нет и не предвидится. То есть дальнейшей базы экономического роста нет. Нет базы расширения производства – нет и причины для роста доходов. Возник застой, экономика работает на холостых, не растет. И в этом нет ничего страшного, никакой катастрофы от такого вот стояния на месте я не жду. Модернизация может быть начата на любом уровне экономического развития – но она должна быть обязательно востребована населением. Все начнет развиваться, когда люди поймут, что без этого они не могут выжить – именно так было в Корее (понятное дело, не в Северной), и на Тайване, и в Китае. Но так такого понимания нет, всё идет по-прежнему. Особых рисков я не вижу, просто движения вперед ждать не приходится. А реальные доходы в этом году вырастут, просто потому что в прошлом году фактор локдаунов был существенен, и сейчас будет отскок. Я не думаю, что они превысят уровень 2019 года, но вырастут наверняка. Упали в прошлом году на 3,4 %, вот на 2,5-3% и вырастут.

– А дальше?

– Я думаю, в Америке и Европе мы увидим новые 8-10 лет подъема, а мы пойдем в том же нулевом диапазоне. Как было после самого глубокого падения ВВП в 2015 году (на 2,8%, доходы упали на 3,3%), потом спад сократился до 0,2%, потом начался вялый рост.

Владимир Путин, Михаил Мишустин и Сергей Собянин

– Россия в прошлом году вводила локдаун на крайне незначительный срок по сравнению с другими странами, в том числе ЕС и США. Это дало какое-то преимущество российской экономике?

– Мы упали гораздо меньше. Европейцы вводили самые жесткие локдауны, потеряли 8% ВВП в прошлом году, мы – три. И власти, конечно, будут долго показывать, что мы прошло кризис хорошо. Это правда. Более того, мы фактически не потратили резервы, что для власти тоже большой плюс. Но на Западе влили в экономику очень много денег, около 20% ВВП, эти деньги в значительной части ушли в активы. Вся американская программа помощи была около 5 трлн долларов – но суммарная капитализация фондового рынка с марта 2020 года по апрель 2021-го прибавила 18 трлн. То есть вы увеличиваете госдолг на 5, а национальное богатство – почти на 20. Это очень неплохой вариант. Плюс растут цены на недвижимость, на прочие активы. Это проявится, когда локдауны снимутся окончательно, экономика начнет приходить в себя, эти деньги потихоньку начнут перетекать в потребление, что станет двигателем развития как минимум лет на пять. Тот факт, что ЕС и США в 2023-2024 годах прибавят по 10% к уровням 2019 года, у меня не вызывает сомнений. Достигнет ли того же самого Россия – сомнения есть.

– А если бы российские власти проводили ту же самую политику, вливая в экономику деньги, Россия пожинала бы те же плоды, что вы сулите Западу?

– Пожинать те же самые плоды мы не смогли бы точно. Эффект вливания в периферийную и ведущую экономики различен. Когда вы вливаете в Америку, сосуд наполняется, растёт внутреннее потребление. Импорт США сейчас – чуть больше 2 трлн долларов при ВВП в 22 трлн – всего 9%. У нас намного больше. То есть у них деньги остаются в собственной экономике, плюс – у них развиты инструменты капитализации – такие, как фондовый рынок, которого у нас нет, по большому счету. Ну, и третий момент: доллары и евро – "конечный пункт валютных назначений". То есть одни влили, другие влили, на курсы это не повлияло. Если бы мы влили 5 трлн рублей (а это в 4 раза меньше, чем американцы, если считать как долю от ВВП), доллар стоил бы 100 рублей, инфляция скакнула, деньги ушли на валютный рынок, и на этом бы все закончилось. Вливать можно, но делать это надо крайне осторожно. Если мы хотим запускать экономику, метод должен быть примитивный. Вы увеличиваете госдолг примерно на 2% ВВП ежегодно, этот госдолг вы тратите на соцпрограммы. Не на горячее школьное питание – т.е. в карман Пригожину – а на повышение пенсий, пособий, оплату больничных, прямые денежные дотации малоимущим. Эти ОФЗ выкупаются российскими банками, те перезакладывают их в ЦБ, проценты по платежам уходят в банки, банки получают комиссию, передают в ЦБ, а Центральный банк на следующий год 75 процентов прибыли по закону отдает обратно в Минфин. То есть фактически вы занимаете эти деньги под 1,5% годовых в рублях, что как минимум в три раза ниже инфляции, и помогаете людям. На протяжении 5-6 лет рост долга на 10% ВВП вообще не составляет никакой проблемы. Это дает улучшение социального климата в низовых слоях, рост потребления – в первую очередь, продукции, производимой в России, потому что бедные потребляют, в основном, не импортное. Это не спровоцирует взрывной рост ВВП, но гарантированно добавит к нему хотя бы 1% в год. Ничего более масштабного сейчас не придумать.

– Вы понимаете, какова сейчас стратегия российских властей по восстановлению экономики?

– Они просто стоят на месте и вполне довольны. Я видел пост, по-моему, в Телеграм, о том, что нынешнее послание Путина Федеральному собранию – самое жадное с 2000 года. Это правда. Они видят, что возмущений нет, все спокойно. Что детские пособия, которые они в прошлом году выдали, имели хорошие социологические результаты. Они пытаются угадать, что будет дальше и всего боятся. Они не понимают, пришел черный день или не пришел. Что будет с восстановлением, с нефтью. Какие тренды в мире сложатся. Мы же так зависим от внешней конъюнктуры, что у нас возникает оцепенение, мы боимся что-то делать, потому что не понимаем, какая неприятность придет извне.

– Рекрутинговый сервис Head Hunter провел опрос, согласно которому 25 процентов россиян могут искать работу менее недели, дальше начнутся финансовые проблемы. То есть у них почти нет накоплений. Четверть страны – это много или мало?

– Если мы возьмем 10 процентов наименее состоятельных американцев, их "сальдо" – активы за вычетом долгов – это минус 600 млрд долларов. Они не то, что не имеют накоплений, у них долги, которые больше всего их имущества. Это около 30 млн человек в самой богатой стране мира. Так что тот факт, что у 25 процентов россиян нет накоплений – печален, но не удивителен.

– Не все так плохо, как кажется…

– Да, я в целом оптимистичен. Не жду глобальных кризисов. Понимаю, как людям тяжело живется, и картины нищеты по России часто ужасают, на месте власти я бы делал многое, чтобы исправить это. Но в целом режиму это не угрожает, экономике тоже. В связи с этим серьезных перемен ждать не приходится.

– Отсутствие новостей – тоже хорошие новости.

– Именно! Это я бы и хотел сказать. Потому что большинство коллег, с которыми я был солидарен прошлой весной, продолжают говорить, что вот-вот случится какой-то коллапс. Я уже не разделяю эту точку зрения. Мы попали в глубокую колею, и по ней можно ехать довольно долго...