В Санкт-Петербурге, в Открытом пространстве, проходит выставка “Творчество политзаключенных”. У этой выставки 18 героев – и известных, таких как Сергей Мохнаткин или Олег Сенцов, и подзабытых, таких как Роман Сущенко или Максим Иванкин. Несмотря на спартанское оформление – фотографии сидельцев, их рисунки, стихи, рассказы, фрагменты писем на волю скомпонованы предельно просто и повешены вдоль стен, как белье на веревке, – они производят сильное впечатление.
Придумали и создали эту выставку журналист Юлия Шалгалиева и координатор гуманитарного проекта “Сказки для политзаключенных” Елена Эфрос. “Стремление к искусству, созиданию, творчеству является неотделимой частью жизни каждого человека. В местах заключения люди лишены, в том числе, и возможности творить. У них нет права использовать краски, цветные карандаши, фломастеры. Им можно иметь только синюю или черную шариковую ручку. Но и в условиях тотального контроля, цензуры, пыток и морального подавления многим из политических заключенных всё же удаётся писать стихи, рассказы, рисовать, вести дневник. И мы решили обнародовать произведения узников наших дней и тех, кто совсем недавно вышел на свободу”, – так объясняют свою идею устроители выставки.
Возможно, она получилась такой эмоционально наполненной не только потому, что зрители знают: авторы этих работ – за решеткой, но и потому, что Юлия Шалгалиева и Елена Эфрос общаются с политзаключенными, переписываются с ними, и в самом расположении материала им удалось поделиться своей причастностью к судьбам этих людей. В оформлении участвовала арт-группа “ЯВЬ” и архангельская художница Анна Данилова, нарисовавшая портреты Мохнаткина, Сенцова, Филинкова и других участников выставки.
По словам Елены Эфрос, с Сергеем Мохнаткиным ей недавно удалось познакомиться лично – после его освобождения, а до этого три года она с ним переписывалась. Недавно он приезжал в Петербург и теперь уже сам звонит ей из Котласа, где знакомится со своим новым уголовным делом, по его мнению и по мнению Елены, таким же сфабрикованным, как и прежние дела. На выставке можно увидеть фрагменты рассказа Мохнаткина про кота Изека. Сюжет простой, про взаимоотношения двух хвостатых, сиамского и ангорского, но Елена ценит мягкий юмор автора и вспоминает другую “кошачью историю”: во время своей первой отсидки Мохнаткин приручил в колонии кошку Цыгу, а когда вышел на свободу, ему ее не отдали, так что целая акция всколыхнулась в соцсетях за их воссоединение, люди фотографировали своих котов с надписями “Свободу Цыге!” По словам Елены Эфрос, на кошачьей теме она сошлась со многими политзаключенными, и вывод был такой: “Чем более оппозиционер крутой и радикальный, тем больше он любит котов. Любовь к собакам более свойственна людям законопослушным и лояльным власти, а вот людям, внутренне свободным, ближе коты, это я давно заметила”.
Рисунок Романа Сущенко
Мохнаткин – не единственный кошатник, представленный на выставке. Второй – не менее страстный – Борис Стомахин. Елена Эфрос подчеркивает, что он сидит исключительно за слова – за сильные выражения против империи и сторонников имперского пути. Она узнала, что сидит он в одиночной камере, в так называемой “крытке” в Саратовской области, и тюремщики 3 раза в неделю устраивают ему "шмоны", разрывая пакеты с вещами и разбрасывая все пожитки по камере. Стомахин, который должен освободиться в конце этого года, боится, что его просто провоцируют – ждут, что он, человек горячий, вспылит, сорвется – и тогда ему добавят срок. Группа поддержки оппозиционера написала жалобу во ФСИН, указав, что пакеты стоят 135 рублей в месяц, а для ничего не зарабатывающего арестанта это деньги. Елена сравнивает Стомахина с Новодворской – по силе убеждений и темпераменту, она надеется, что, выйдя на свободу, он увидится с ее кошкой Верочкой, которой регулярно передает приветы из зоны.
Среди графических работ выделяются рисунки Романа Сущенко – бабочка, собор, набережная Фонтанки. Они цветные, и зрители вряд ли догадаются, что рисовал он их не пастелью, которую ему передали гораздо позже, а подручными средствами – свекольным соком, фурацилином, чаем, киселем.
Рисунок Виктора Шура
Переписывается Елена и с другим тюремным художником, Виктором Шуром, она считает, что ему бы хорошо иллюстрировать сказки: сюжеты его графики – фантастические. По ее словам, он сидит по “шпионской” статье – фотографировал пастбище, где 40 лет назад был аэродром: “Но это было в 2014 году, когда надо было представить Украину как врага, вот тогда и наловили этих “шпионов”. Шур – украинский гражданин, из его писем Елена узнала, что ему не дают общаться с украинским консулом: “Как только приезжает консул, его немедленно прячут в сырой подвал, где он сидит, пока консул не уедет”.
Но особенно переживает Елена Эфрос еще за одного своего корреспондента – украинца Валерия Селянина, несправедливо, по ее мнению, не включенного “Мемориалом” в число политзаключенных. По ее словам, он сотрудничал с московской фирмой, возглавляемой иранцем, и легально, через интернет купил для нее некие импульсные лампы, применяющиеся в разных отраслях промышленности, а тут как раз кому-то понадобилось ради звездочек на погонах поймать шпиона, и поймали Валерия Петровича: якобы он купил секретное стратегическое вооружение с целью усилению иранской армии и ослабления российской – в случае возможного военного конфликта с Ираном. Валерию Селянину дали 15 лет – когда он выйдет, ему будет 70. На выставке есть его слова о том, как все начиналось: “После ареста я сидел несколько дней в одиночке в Лефортово. Как потом рассказывал мне один сведущий сиделец, на месте той камеры, где я находился, раньше были кабинеты следователей НКВД. Там мне впервые встретился призрак, потрясший и напугавший меня почти до паралича, но уже не вызвавший никакого удивления при повторном своем появлении. Не без этой мистики в голове начали тогда рождаться строчки...” Эти строчки – о том, что на него глядят “сидельцы прошлых лет”:
“Страданиями близкие по сути мне,
Миражный строй израненных калек,
Им важно знать: за что сидят при Путине?
Принес ли правду двадцать первый век?”
Елена Эфрос отмечает, что затянутый шестеренками правоохранительной машины Валерий Селянин был вполне лояльным и законопослушным человеком, но под действием вопиющего произвола взгляды его меняются.
Рисунок Виктора Филинкова
Есть на выставке и одна “кошачья” картинка – кот на паучьих лапках, “паукот”, существо из бестиария антифашиста Виктора Филинкова, фигуранта дела “Сети”. Елена проводит параллель между его бестиарием и бестиарием Борхеса, хотя не знает, читал ли его Виктор. Елена радуется, что, несмотря на пытки, через которые ему пришлось пройти, он сохранил замечательное чувство юмора, которое спасает на зоне, а в пример приводит Олега Навального, отсидевшего 3,5 года заложником за своего брата и выпустившего книгу о своем заключении. На выставке есть его рисунки, самый выразительный из которых – Йода, сидящий в камере за решеткой.
Из 18 участников выставки шестеро – фигуранты печально известного дела “Сети”. Так получилось не специально, просто люди подобрались творческие. И вот они – рисунки Виктора Филинкова, Юлия Бояршинова. Дмитрия Пчелинцева, стихи Василия Куксова, Ильи Шаурского и Максима Иванкина. По словам Елены Эфрос, стихи у всех ученические, но все же выделяет Максима Иванкина, которому она часто присылает в письмах стихи, поскольку он очень интересуется литературой и искусством. На стихотворение Максима Иванкина “Дорога” музыкант из Минска Мария Гавриленко написала песню, которая заканчивается словами: “Мне идти по останкам предков, пока сам не стану дорогой”.
Рисунок Юлия Бояршинова
Карандашные рисунки Юлия Бояршинова, в основном, представляют окружающий тюремный быт, и к этим наброскам стоит присмотреться, ведь он более полугода отсидел в СИЗО в Горелове, которое считается пыточным. Выйдя оттуда, он подробно описал все физические и психологические механизмы подавления личности, которые там применяются. Юлий – сын художников, его отец Николай Бояршинов каждую пятницу стоит на Невском проспекте в одиночном пикете в поддержку своего сына. На открытии выставки он побывать не смог, его свалил грипп, но он хорошо знает, в каких условиях сын создавал эти рисунки.
По его словам, он не представляет, как Юлий выдержал обрушившийся на него прессинг, ведь у него условия были намного тяжелее, чем у остальных, тем не менее он никого не оговорил, правда, кое-что взять на себя ему пришлось – Николай Николаевич уверен, что иначе его сын просто не вышел бы из Горелова живым: “Он говорил мне на нашем единственном свидании в Горелово, что им проще время от времени выносить оттуда трупы, чем информацию о своих порядках”. Зато летом, когда его этапировали в Пензу, этап, которого все боятся, показался ему “круизом в номере люкс”. Николай Бояршинов считает за счастье, что Петербурге есть члены ОНК Яна Теплицкая и Екатерина Косаревская: когда Юлий оказался в СИЗО №3, они пришли к нему и записали его рассказ о Горелове, в частности, почему никакая информация о пыточных условиях не выходит наружу.
По словам Николая Николаевича, Юлий Бояршинов всегда любил рисовать, но в Горелове он был таком подавленном состоянии, что об этом не могло быть и речи. И только на этапе в Пензу он снова начал рисовать. Эти рисунки не всегда пропускали цензоры: то они подозревали, что он рисует план побега, то – что готовит какую-то диверсию в интернете, от которого он, естественно, давно отлучен.
Рисунок Юлия Бояршинова
Бояршинов-отец очень ценит то, что даже в тюрьме его сын сохраняет чувство юмора и позитивный взгляд на вещи, в доказательство приводит слова из его письма: “Я не особо стремился к стабильности, накоплению материальных благ, “успешности”… Но зато у меня оказалось немало друзей, я много путешествовал и вообще жил довольно счастливо. Возможно, в какой-то момент это обернулось бы для меня экзистенциальным кризисом, и, возможно, лет в 30 я бы ужаснулся, что у меня нет жены, отдельного жилья и работы, на которой я официально трудоустроен. К счастью, тюремное заключение оградило меня от столь тяжелых размышлений”. До тюрьмы Юлий хорошо зарабатывал промышленным альпинизмом, был востребован, имея при этом свободный график – его все устраивало. А Николай Бояршинов теперь радуется даже малому – ему спокойнее, когда Юлий здесь, в Петербурге, в СИЗО №3, “куда, если что, к нему всегда могут прибежать Катя с Яной”.
Свои рисунки Юлий передавал на волю в письмах или через адвоката. Уголок Бояршинова, уголок Сенцова, уголок Мохнаткина, Филинкова, Стомахина, Селянина – 18 миров, пославших свои отсветы из заключения, чтобы люди восприняли эти сигналы как необходимость помнить о тех, кому сегодня приходится плохо. Это и есть цель выставки – поддержание трезвой и деятельной памяти общества о политзаключенных.
Именно в эти дни стало известно, что Европейский суд по правам человека принял жалобу Виктора Филинкова на пытки и на пыточные условия содержания в СИЗО.