Триумф «ястребов». Выборы в Иране, опасные для всех

В Иране 21 февраля проходят выборы в парламент, после которых и внешняя, и внутренняя политика Исламской Республики должна сильно измениться, а точнее – ужесточиться. По всем прогнозам, уверенную победу впервые за довольно долгое время одержат представители самых консервативных сил, притом что и существующих иранских "реформистов" можно называть таковыми весьма условно. Какие опасности сулит миру и в первую очередь всему региону Большого Ближнего Востока предсказуемый исход нынешнего голосования?

Высший руководитель Ирана (рахбар), великий аятолла Али Хаменеи незадолго до выборов в парламент 21 февраля заявил, что они пройдут в самое критическое время, когда "США, Израиль и другие злые силы всего мира пытаются расколоть страну и вбить клин между народом и властью". Хаменеи добавил, что вскоре США неизбежно постигнет самая печальная судьба: "Все великолепие знаменитого корабля "Титаник" не спасло его от катастрофы. Америка утонет точно так же! Никакие военные базы по всему миру не помогут ни Америке, ни сионистам, дающим ей свои деньги, потому что американское величие рушится".

Выборы в иранский парламент в феврале 2020 года проходят на очень плохом для официального Тегерана фоне:

• Крайне жестких санкций, введенных Вашингтоном против Тегерана в 2018 году, после решения президента Дональда Трампа отказаться от так называемой "ядерной сделки", и общего обострения отношений с США, особенно после смерти Касема Сулеймани.
• Последствий массовых антиправительственных протестов в ноябре 2019 года, вызванных в основном социально-экономическими причинами, в результате которых, по некоторым оценкам, были убиты более 1600 недовольных режимом иранцев.
• Международного скандала, вызванного уничтожением силами ПВО КСИР в небе над Тегераном пассажирского самолета "Международных авиалиний Украины", что привело к новой волне явного недовольства властями, в первую очередь среди молодежи, интеллигенции и городской мелкой буржуазии.

Иранцы ограничены в выборе. Даже законодателей

Однопалатный парламент Ирана, официально называющийся Исламским консультативным советом, избирается всеобщим тайным голосованием каждые четыре года. В нем 290 депутатских кресел. Из них только пять мест постоянно зарезервированы для депутатов, представляющих религиозные и этнические меньшинства: два места для армян и по одному для иудеев, зороастрийцев (гебров) и ассирийцев. Все остальные депутатские кресла могут занять граждане Ирана, исповедующие ислам, разделяющие ценности Исламской революции (и поклявшиеся в этом), в возрасте от 30 до 75 лет, обладающие "достойной репутацией". Государственной религией Исламской Республики Иран является шиитский ислам, хотя в стране довольно много и мусульман-суннитов. Зарезервированных мест в Меджлисе для них нет, однако они могут избираться на общих основаниях и теоретически получить неограниченное число кресел в парламенте, как и шииты.

Проверкой "достойности репутации" всех кандидатов (задолго до выборов) занимается Совет стражей Конституции, еще один специальный государственный орган в сложной политической системе Ирана. Он состоит из 12 человек: шестерых представителей исламского духовенства, назначаемых Высшим руководителем Али Хаменеи, и шестерых юристов, назначаемых главой судебной системы. Этот Совет стражей (который не следует путать с КСИР) имеет исключительное право вносить поправки в конституцию страны, а также утверждать кандидатуры на высшие государственные посты, в том числе президента. Кроме того, в обязанности Совета стражей входит наблюдение за деятельностью Меджлиса – и отбор будущих участников выборов в него. Совет стражей имеет право наложить вето на любой законопроект и вернуть его на доработку в парламент.

Уличная реклама участников избирательной кампании в Тегеране. Февраль 2020 года

Для участия в нынешних выборах заявки подали более 16 тысяч человек, однако проверку в Совете стражей прошли лишь 7148 кандидатов. Это самый высокий показатель отстраненных от выборов со времен Исламской революции 1979 года – и отсеяны под разными предлогами были в первую очередь потенциальные кандидаты, имеющие репутацию "прогрессистов" или "умеренных реформистов".

Общее население Ирана, по оценкам на 2019 год, превышает 82 миллиона человек, из них правом голоса обладают более 57 миллионов. Выборы проводятся целиком по мажоритарной системе, и для победы в первом туре кандидату от каждого округа нужно набрать не менее двух третей голосов. За последние 40 лет средняя явка на парламентских выборах в Иране составляла 60,5 процента. В этот раз, из-за отстранения от участия в выборах многих известных на всю страну политиков, выступающих за реформы и продолжение диалога с Западом, она может оказаться значительно ниже.

Не менее 200 мест в будущем иранском парламенте уже зарезервированы для так называемых кандидатов-"принципалистов" – ультраконсервативных сторонников Верховного руководителя Али Хаменеи, подчеркивает политолог-востоковед Михаил Магид. Таким образом, если выборы до сих пор и играли какую-то роль в иранской политике, то отныне они превратились в пустую формальность. О сути нынешних выборов в Иране и их возможных последствиях Михаил Магид рассуждает в интервью Радио Свобода:

– В Иране в выборах обычно участвуют разные группировки, притом что там нет политических партий в западном смысле этого слова. Есть три фракции – умеренных, жестко консервативных и реформистов, и все это очень условно. Насколько велики различия между ними и в чем они состоят – если вообще можно говорить о наличии в Иране разных политических если не партий, но движений с разными программами, особенно после последней волны протестов в ноябре 2019 года?

– Безусловно, важный момент, о котором всегда стоит помнить, – это то, что Иран все-таки не Северная Корея. Это не абсолютная диктатура, а своеобразный диктаторский режим с элементами настоящего плюрализма и представительной демократии. Что касается этих группировок, безусловно, между ними есть различия. Реформаторы – люди, которые выступают за экономическую либерализацию и за политику приватизации в экономике, где существует огромный и очень неэффективный государственный сектор. Также они сторонники более гибкой и мягкой внешней политики и договоренностей с Западом. А консерваторы, чья позиция близка к мировоззрению духовного лидера Ирана, рахбара Али Хаменеи, – сторонники очень жесткой внешней политики и более жесткого государственного регулирования внутри страны. А "умеренные" – где-то посередине. Где-то с 2013 года Хасан Рухани, ставший тогда президентом Ирана, довольно яркий представитель тамошних реформаторов, сумел сплотить эту группировку вокруг себя, и до сих пор она занимала относительное большинство в иранском парламенте. Хотя, это правда, в Иране нет оформленных политических партий в нашем понимании, и обычно сторонники той или иной точки зрения просто группируются вокруг или кандидата в президенты, или кандидатов на выборах в парламент.

Президент Ирана Хасан Рухани выступает на сессии парламента. 3 сентября 2019 года

– Раз Иран не является совсем "чистой" диктатурой и там все-таки относительно конкурентные выборы проходят, и противостоят друг другу разные группы, значит, и власть избираемых народом Меджлиса и президента достаточно велика?

– Так тоже нельзя сказать. Политическая модель Ирана построена на доктрине "велаят-э-факих", то есть "государство (исламских) просвещенных", и фактически во главе страны стоит духовный лидер, Высший руководитель Ирана, великий аятолла Сейед Али Хосейни Хаменеи, который обладает властью, близкой к абсолютной. Он управляет силовыми структурами, он имеет право законодательной инициативы, он вообще может в любой момент вмешаться в любое решение, влияющее на судьбу страны. И сместить его усилиями общества практически невозможно. Тем не менее на фоне этой мощной теократической диктатуры существует и светская ветвь власти, связанная с этими выборами в парламент и выборами президента.

Иранский президент – это, скорее, слабый премьер-министр при мощном, авторитарном руководителе шиитской мусульманской теократии. Правительство Ирана, его президент, его парламент имеют некоторое влияние в вопросах экономики и в вопросах дипломатии, но все равно это влияние не очень велико. Потому что примерно треть экономики, в том числе вся тяжелая, оборонная промышленность, находится под контролем еще одной властно-политической структуры – Корпуса стражей исламской революции (КСИР). И правительство даже и налоги с этой части госсектора не может толком собирать, потому что они непрозрачны для правительства. Такова своеобразная иранская шиитская теократическая диктатура, внутри которой тем не менее действуют демократические институты. Именно это сочетание обеспечивает легитимность иранской политической системы. И потому у многих иранцев до недавнего времени имелось представление, что все-таки влиять на власть можно, в ходе выборов. Это очень важный момент.

– Образно говоря, президент Ирана при верховном руководителе, великом аятолле – этакий визирь при могущественном шахе. Но все-таки я знаю, что в местных, региональных делах на самом деле власть отдельных депутатов Меджлиса огромна – настолько, что никакой новый бизнес нельзя начать ни в какой деревне без одобрения своего народного посланника. Или что по запросу одного-единственного депутата любого министра правительства могут вызвать в парламент для очень неприятного для него отчета.

– В значительной мере все так и есть. Действительно, депутаты обладают определенным весом и властью в местных делах. Но проблема в том, что влияние иранского парламента в последний год резко упало. Когда там обсуждаются вопросы национального значения или внешней политики, парламент, несмотря на то что там относительное большинство у фракции реформаторов, все-таки обычно склоняется на сторону Верховного лидера, или перед этим произносятся там какие-то малозначащие речи.

Али Хаменеи на встрече с "простыми гражданами" Исламской Республики Иран в Тегеране. 18 февраля 2020 года

– Я помню, как несколько лет назад, когда подписывалась пресловутая "ядерная сделка", в Меджлисе Ирана никаких даже и дебатов не было. Депутатам сверху просто сказали: "Голосуйте все за, потому что так велел Хаменеи". Накануне нынешних выборов Совет стражей Конституции, который в Иране исполняет роль, чем-то напоминающую роль Конституционного суда в странах западной культуры, запретил большинству кандидатов-реформистов вообще приближаться к этим выборам. В чем причина такого решения? Это означает, что будущий парламент явно будет гораздо более жестким и консервативным?

– Вне всякого сомнения. Фактически это означает, что это маленькое сердце представительной демократии Ирана хватил инфаркт. Да, подавляющее большинство депутатов-реформистов, их наиболее известная верхушка, было отстранено от участия в выборах. И понятно, что за этим стоит мнение Высшего руководителя, которому фактически подчиняется Совет стражей. А сделано это было, по всей вероятности, для того чтобы консолидировать властную вертикаль в условиях внешнего противостояния между Ираном и США. Кроме того, есть второй важный момент: влияние реформаторов в последние годы резко упало, причем как на верхушку иранской политической системы, так и в массах. Именно реформаторы были сторонниками "ядерной сделки" с США. Но когда Дональд Трамп в одностороннем порядке вывел США из этого договора и обрушил на Иран тяжелейшие санкции, убивающие экономику этой страны, то иранский народ испытал огромное разочарование. Он увидел, что реформаторы мало что могут изменить в стране. Разочарованной оказалась и верхушка во главе с Али Хаменеи, посчитавшая бессмысленным поиск дальнейших путей сближения с США (и дальнейшее прислушивание к советам реформаторов), если со стороны Вашингтона началась бесконечная эскалация требований. Поэтому сейчас реформаторы оказались задвинуты в дальний угол. А еще одна причина всего, я думаю, в том, что режим напуган внутренними протестами и потому хочет избежать какой-то турбулентности в иранской провинции, которая могла бы исходить от оппозиционных депутатов.

– Иран продолжает развитие своей ядерной программы, несмотря на все западные санкции, и это непрерывно подрывает экономику страны и ухудшает ежедневную жизнь иранцев. После этих выборов в этом аспекте тоже ничего не изменится?

– Совершенно очевидно, что иранская ядерная программа будет развиваться. Согласно последнему отчету спецслужб Израиля, Тегеран уже примерно через два года может создать полноценное ядерное оружие. Это, конечно, неприемлемо для США и для Израиля, и это повышает вероятность нанесения по Ирану военных ударов. И конечно, это означает, что никакие санкции отменены не будут – а это ведет к тяжелейшему экономическому кризису в Иране. Уже в прошлом году на 10 процентов там упал ВВП, инфляция составляет 40 процентов, а безработица среди молодежи – около 30 процентов. Все это способствует росту внутренней напряженности, вызывает постоянные внутренние протесты, и это одна из причин, почему правительство Ирана, вернее, его высшее руководство, хочет окончательно заткнуть рот всякой легальной оппозиции и консолидировать властную вертикаль.

– Если сторонники "жесткой линии", в том числе во внешней политике, сейчас на подъеме, то как общество на все это отреагирует? Примет ли оно такие фактически фиктивные выборы, которые лишь зафиксируют господство консерваторов во всем, в общественной жизни? И насколько велика вероятность новых протестов в Иране сейчас?

– Эта вероятность очень велика. Думаю, что своими действиями Высший руководитель Ирана Али Хаменеи добьется определенной консолидации власти и, возможно, определенных успехов для своего режима в краткосрочной перспективе. В долгосрочной же перспективе фактический отказ от выборов, превращение их в чисто фиктивную процедуру означает новую потерю режимом легитимности. И на фоне страшного экономического кризиса это для режима в стратегическом плане плохо. Только что опубликованы социологические исследования, согласно которым главные протестные центры в Иране – это густонаселенные районы с большим количеством молодежи, с большим количеством квалифицированной рабочей силы и с большим количеством людей, которые воздерживаются от участия в выборах или голосовали за реформаторов. То есть, иными словами, мы можем видеть корреляцию между отсутствием интереса к выборам и протестными, уже внесистемными настроениями, направленными против всех институтов Исламской Республики Иран. Думаю, что сейчас на выборы придет мало людей, и значит, еще больше иранцев разочаруются в системе.

– На фоне этих выборов как-то, может быть, поменялось положение этнических, религиозных и других меньшинств в Иране? Или их еще сильнее сейчас зажимают? Ведь Иран – страна многонациональная, многоконфессиональная. Очень важные детали: положение курдов или азербайджанцев, или, например, то, что в Иране находятся почти три миллиона беженцев из Афганистана, или что в парламенте отведены фиксированные места для национальных меньшинств. Далеко не все знают, например, что одно кресло там навсегда закреплено за депутатом-иудеем.

– В Иране существуют очень серьезные национальные проблемы. Есть огромные этнические группы, которые лишены школ с преподаванием на собственных языках, лишены своих социально-культурных институтов. Прежде всего это иранские азербайджанцы, число которых, по некоторым оценкам, может достигать 30 миллионов. Но вот как раз положение евреев в Иране сегодня относительно неплохое, и в последнее время нет информации о каком-либо насилии или репрессиях в их отношении. И да, в Иране живут три миллиона беженцев из Афганистана – хазарейцев, единоверцев большинства иранцев, также шиитов. Это действительно ужасная история, потому что в Афганистане хазарейцы подвергаются геноциду как шииты со стороны движения "Талибан" и других группировок. Они бегут в Иран, где вынуждены жить в лагерях под контролем иранских сил безопасности – и где они также подвергаются насилию. Либо им приходится работать на стройках, в качестве настоящих рабов, буквально за еду.

Бойцы "Бригад Фатимиюн" на похоронах Касема Сулеймани в Тегеране. 6 января 2020 года

Им не дают иранское гражданство, кроме только одной опции: если они изъявляют желание завербоваться в так называемые "Бригады Фатимиюн", которые воюют в Сирии и которые контролирует КСИР. Только в этом случае они могут получить гражданство Ирана и какие-то деньги. При этом в рядах "Фатимиюн" они гибнут в больших количествах – в последнюю неделю появилось очень много фотографий похорон именно хазарейцев. Фактически иранские власти причастны к массовой гибели представителей этого народа, подвергающегося геноциду на своей родине, в Афганистане – и которых они используют в качестве пушечного мяса в Сирии.

– Вот мы и добрались в разговоре до Сирии. В преддверии выборов Иран пытался добиться каких-то видимых успехов во внешней политике? Или, наоборот, режим старался пока не делать резких шагов? Мы с вами очень много говорили ранее про огромную активность Тегерана в Сирии, в Ираке, в Йемене, еще много где. В Сирии сейчас развивается новое, очень сильное обострение вокруг Идлиба. Иран и здесь, наверное, опять приложил руку?

– Это еще слабо сказано! Когда речь заходит сегодня об Идлибе, то обычно говорят о Турции, Асаде и России, но забывают об Иране. А между тем, после убийства Касема Сулеймани Иран еще больше активизировал свою внешнюю военную активность. Тегераном было прямо заявлено, что его цель – это вытеснение американцев из Сирии и активизация военных действий на стороне Дамаска. В последнем наступлении Башара Асада на Идлиб участвуют очень крупные соединения, отправленные ему на помощь иранцами. Это и шиитское ливанское ополчение "Хезболла" (одна из самых мощных проиранских сил в регионе), и уже упомянутые "Бригады Фатимиюн", и ряд других частей. Асад как раз и активизировался так смело потому, что сейчас у него за спиной стоят не только российские спецназовцы и советники и российская авиация, но и значительный контингент сухопутных сил, переброшенных ему на помощь Тегераном. Безусловно, нынешняя вспышка военных действий в Идлибе – это во многом заслуга, если так можно сказать, Ирана.

– Какова может быть реакция России, США, Израиля или Турции (которая имеет сейчас огромные собственные интересы в Сирии, и они иранским противоречат) на эти выборы?

– Непосредственно на выборы какой-то особой реакции прямо сейчас, думаю, не будет. Но с учетом того, что превращение выборов в фиктивную процедуру будет в будущем раскачивать ситуацию в Иране, возможные последствия, конечно, будут использоваться в своих целях. В Израиле, например, существует такая точка зрения, что нужно вовсю успеть использовать эту слабость Ирана – мощные протесты, социальные и политические, и антииранские протесты в Ираке и Ливане. И израильтяне намерены активизировать свои налеты на объекты иранских прокси на территории Сирии. США, скорее всего, будут продолжать нынешнюю линию, им не столько важны эти выборы, сколько режим продолжения санкций. Возможно, Дональд Трамп полагает, что эти санкции оказались успешными именно потому, что они способствуют протестам внутри Ирана. Россия, конечно, воздержится от какого-либо вмешательства во внутренние дела Ирана, и Москва, понятно, не заинтересована ни в какой внутренней турбулентности в этой стране. Ведь Иран является важнейшим партнером России в Сирии, и если в Иране начнутся серьезные внутренние конфликты, то для России это может стать проблемой.

Представительница одной из многочисленных женских государственных исламских организаций Ирана убеждает прохожих участвовать в голосовании. Тегеран, 14 февраля 2020 года

– А президента Турции Реджепа Эрдогана Тегеран может сейчас сильно разозлить? Есть разные размышления на тему гипотетического военного столкновения России и Турции в районе сирийского Идлиба. Но ведь гораздо вероятнее может возникнуть ситуация, когда турецкие военнослужащие и иранские, или иранские прокси, прямо и постоянно начнут стрелять друг в друга. И что за этим последует?

– Эрдоган сейчас сосредоточен на Идлибе, есть явные признаки того, что Анкарой готовится очень серьезная военная операция против сил Асада в этом районе – что значит и против сил Ирана, которые сосредоточены там же. Но я думаю, что прямо сейчас вряд ли Эрдоган размышляет о каком-либо вмешательстве непосредственно в иранские дела. Возможно, именно идлибское сражение станет определяющим для будущего всего региона. А боестолкновения, о которых вы упомянули, уже вовсю происходят. Нет сомнений в том, что многие бойцы "Бригад Фатимиюн", которые были похоронены за последнюю неделю, погибли не только от пуль протурецких сирийских боевиков, но и, весьма вероятно, от снарядов, выпущенных турецкой артиллерией. Но дело в том, что силы непосредственно самого Ирана, задействованные в этих сражениях, очень невелики. Основная масса бойцов, которых Иран там использует, – это бойцы региональных проиранских соединений – афганские шииты-хазарейцы из "Фатимиюн", ливанская "Хезболла" и шиитские отряды из Ирака. И Тегерану их не очень жалко. И я не думаю, что Иран на наступление Эрдогана отреагирует, страшно сказать, объявлением войны Турции. У Ирана сейчас и так много проблем, и внутри собственной страны, и с США, и с Израилем. То же самое можно сказать и про Турцию и Эрдогана. Они не станут сталкиваться напрямую, только лишь чужими руками, опосредованно.