Из России: «Ухудшение идет по всем сферам». Итоги соцопроса о самых важных событиях 2020 года

Итак, 2020 год позади. Каким он был для российских граждан? Что за события им запомнились? Чего ждут люди от нового, 2021 года? Такие вопросы задали россиянам в конце декабря социологи Аналитического центра Юрия Левады. Журналист ​Радио Свобода обсудила со специалистами итоги традиционного предновогоднего исследования.

"Какие события минувшего 2020 года вы считаете важнейшими?" – спросили ученые у граждан. Это был так называемый открытый вопрос: люди сами называли запомнившиеся им события в произвольной форме, а затем социологи сводили их в группы. Лидирует, с большим отрывом от прочих ответов, коронавирус, а также меры ограничения, связанные с ним (эту позицию назвали 39% опрошенных). На втором месте – поправки к Конституции и обнуление президентских сроков Владимира Путина (11%), на третьем – экономический кризис, рост цен, безработица, падение зарплат (8%). Все прочие ответы не набирают более 3% голосов. Среди них (по убывающей) – военные события (Сирия, Донбасс, Нагорный Карабах), российские региональные события, 75-летие Победы в ВОВ, отравление Алексея Навального, отставка Дмитрия Медведева и назначение Михаила Мишустина, президентские выборы в США.

Прокомментировать результаты этого исследования Радио Свобода попросило директора Левада-центра Льва Гудкова.

Лев Гудков

– Здесь самое интересное – это очень небольшое количество людей, которые в состоянии назвать хоть какие-то события года, – отмечает социолог. – На первом месте, разумеется, коронавирус, что понятно: эта проблема затронула максимальное количество людей. Следующую позицию (поправки к Конституции) назвало почти в четыре раза меньшее количество людей. Что касается экономической ситуации, то тут действует длинный тренд снижения реальных доходов, который идет уже 12 лет, начиная с 2008 года, просто он резко ускорился в ситуации пандемии и карантина, когда целые сферы экономики вынуждены были свернуть свою деятельность. Но все остальные события названы очень небольшим числом людей: война в Нагорном Карабахе – 3%, Хабаровск – 3%, отравление Навального – 2%.

Получается, что больше половины респондентов не в состоянии назвать никаких событий. Это означает, что коллективное сознание (если оно есть) не удерживает происходящего, не в состоянии осмыслить его. На мой взгляд, это следствие организации нынешней системы информации и пропаганды, навязывания федеральными каналами своей интерпретации событий, которое разрушает связанность понимания происходящего. Поэтому в общее поле попадают очень незначительные события и явления.

Конечно, мнения очень сильно дифференцируются. Поправки к Конституции отмечают главным образом те, кто одобряет их. Это зависимые от государства группы: прежде всего, чиновники, бюджетники и пенсионеры. Но небольшая часть людей, упоминающих поправки, настроена крайне критично по отношению к ним, к разрушению правового пространства и к возможности бесконечного правления Путина, пока он жив, то есть к ликвидации хоть какого-то номинального баланса сдержек и противовесов и фактически превращению страны в очень жесткую централизованную авторитарную систему. Это вызывает очень сильную негативную реакцию у более образованных, более активных групп населения, прежде всего, у людей с высшим образованием, предпринимателей и молодежи.

Если смотреть на списки событий года на всем протяжении нашей работы (а это почти 30 лет), то в поле внимания попадали, прежде всего, катастрофические события: аварии, бедствия, а также действия властей, обещавших некоторое благополучие. И в данном случае на первое место тоже выходит бедствие, а больше почти ничего и нет. Парад Победы отметили только 3%, отставку Медведева, которая тогда воспринималась с большим энтузиазмом, 2%, и поразительна, конечно, крайне незаинтересованная реакция на попытку убийства Навального (тоже 2%). Но это в среднем по стране. Если же смотреть на социальные и возрастные группы, то там очень сильная дифференциация. Зависимые от власти группы населения отказываются принять отравление как факт, считая, что это инсценировка или провокация западных спецслужб, и лишь небольшая часть людей, включенных в альтернативные каналы информации, принимают это и чрезвычайно взволнованы, так как это тянет за собой целую цепь дальнейших проблем, в том числе и связанных с расследованием предыдущих убийств и покушений. Совсем небольшая часть людей упоминает еще выборы в США и пенсионную реформу, но это по 1%.

В целом те, кто фиксирует какие-то события, это люди более образованные, более молодые, жители крупнейших городов, где все-таки есть альтернативная система коммуникаций и осмысления этих событий. В провинции, в малых и средних городах совсем другая картина. Поскольку информация о событиях там поступает почти исключительно с федеральных телеканалов, где они подаются в очень специфической тональности, с критикой, как отравление Навального, либо в привычной помпезной форме, как парад Победы, это не удерживается в памяти, так как становится рутиной. У пропутинского большинства на периферии существует сильнейшее сопротивление восприятию негативной информации, всего того, что не попадает в систему конформистского образа реальности. А в среде критично настроенного меньшинства структуры коллективной памяти работают.

– То есть получается, что российское большинство по-прежнему продолжает "мыслить телевизором"?

– Да. И здесь привычный страх, оппортунизм превращается в агрессию против возмутителей спокойствия, оппозиционеров.

– Лев Дмитриевич, вы сказали странную вещь: "общественное сознание, если оно в России есть". Но ведь вы столько лет изучаете именно это общественное сознание! Что вы имели в виду?

– Общественное сознание – это не просто совокупность индивидуальных мнений, это все-таки организованные структуры публичности, поддерживаемые непрерывными усилиями участников, которые обсуждают и интерпретируют события, задают свою точку зрения, выдвигают, исходя из своих ценностей, какие-то версии происходящего. Но это не распространяется на все население. Особенность нашей страны в нынешней ситуации установления авторитарного режима – это быстро растущая фрагментация информационного поля коллективного сознания. С одной стороны, мы видим деградацию массового сознания, облучаемого прокремлевскими каналами, а с другой – небольшую часть населения, довольно разумное, инициативное, предприимчивое меньшинство (и оно все-таки растет), озабоченное происходящим, чувствующее свою личную ответственность за это и поддерживающее поле взаимных дискуссий. И я бы сказал, что российское общественное сознание – это сознание организованного меньшинства, в отличие от телевизионного сознания.

– Мне не совсем понятно, почему в списке событий года экономические трудности на третьем, а не на первом месте. Может быть, с ними столкнулись не все? Или вот это телевизионное сознание, о котором вы говорите, настолько политизировано, что отодвигает экономику на второй план? Ведь тяжелый был год.

– Не то слово! Просто россияне воспринимают экономический кризис (или, точнее, экономическую стагнацию) как нечто хроническое, это не образует значимого события. Вообще говоря, судя по оценкам людей, уходящий год – один из самых тяжелых: 88% опрошенных назвали его чрезвычайно трудным. Подобные оценки, даже чуть более выраженные, были лишь в 1991–1992 годах и в 1998-м, то есть в ситуации распада Советского Союза и всех его институтов и в ситуации тяжелейшего экономического кризиса. Сейчас ситуация резко ухудшилась, и люди называют сферы, в которых она особенно сложна: это, прежде всего, возможность заработка, угроза безработицы, рост цен. Почти 68% опрошенных заявили, что их доходы снизились. Люди говорят об ухудшении работы медицинских учреждений, возможности получения качественной медпомощи, и это в условиях пандемии! Они отмечают и резкое ухудшение работы образовательных учреждений, что в первую очередь беспокоит, конечно, родителей и молодежь. Людей беспокоит также и то, что Россия все больше находится в международной изоляции, испортила отношения со странами Запада. Ухудшение идет по всем сферам. В этом смысле отмечаемые людьми рост цен или безработица – это уже не события как таковые, а крик души.

– Еще один традиционный новогодний вопрос вашего центра россиянам: "Кого вы могли бы назвать человеком года?" Что тут интересного?

– Неожиданностей здесь мало: на первом месте, как и все последние 20 лет, стоит Владимир Путин. Но если посмотреть динамику ответов на этот вопрос за последние три года, то Путин заметно потерял в своей значимости: в 2017 году человеком года его называли 57% граждан, а сегодня – только треть. Важно еще, кто называет его "человеком года". Это, опять же, государственно зависимые группы населения, а также в основном люди старшего возраста, малообеспеченные, плохо образованные, надеющиеся на власть, бедная депрессивная среда. Почти 90% среди них – люди старше 50 лет.

Следующие номинанты на эту позицию принадлежат к путинскому окружению: Мишустин, Шойгу, Лавров и прочие. Мишустин на втором месте, его называют 13%, и это понятно, так как у него хороший фон: людей настолько раздражал Медведев, что они восприняли эту смену как обещание улучшения ситуации, смены курса, так что у Мишустина пока есть кредит доверия и надежд. Сегодня в этот список, благодаря событиям в Беларуси, вклинился Александр Лукашенко: он на третьем месте, его назвали 8%, преимущественно люди старшего возраста с невысоким уровнем образования, живущие в селе и малых городах. Это консервативно настроенная часть населения, которая сохраняет советские предпочтения и с большим удовлетворением принимает демагогию Лукашенко и его насильственные методы борьбы с оппозицией.

– Можно предположить, что в самой Беларуси Лукашенко опирается примерно на тот же контингент.

– Именно так: это чиновничество, работники государственных организаций и сельская среда на периферии.На пятом месте в списке "людей года" – Алексей Навальный, опережающий и Лаврова, и Собянина, что интересно. Навального, конечно, отмечают совершенно другие группы: это молодые, образованные граждане, прежде всего, Москва и другие большие города. Это самые активные и образованные группы населения: предприниматели, менеджеры, руководители, специалисты, студенты. Они недовольны ситуацией и видят в Навальном фигуру, способную переломить тренд на усиление репрессивного авторитаризма.

– Очень интересно, что Навальный в этом списке опережает не только Лаврова, Трампа, Фургала, Илона Маска и Жириновского, но и Сергея Собянина, чей рейтинг весной, на волне борьбы с коронавирусом, существенно рос. К тому же в списке "людей года" в последнее время появляются имена и других оппозиционеров.

– Это началось в 2018 году, после принятия пенсионной реформы, вызвавшей очень сильное возмущение населения: люди считали, что их просто ограбили. И после этого в таких списках стали появляться некоторые фигуры оппозиционеров, причем самого разного плана: Николай Платошкин, в этом году – Сергей Фургал, а Навальный начал подниматься.

– Ваш центр делал отдельное исследование об отношении россиян к знаковым политическим событиям года. Наиболее позитивно люди воспринимают отставки Дмитрия Медведева и Анатолия Чубайса, относительно положительно – протесты в Хабаровске и поправки к Конституции, и наиболее отрицательно – протесты в Беларуси. Прочему такое разное отношение к протестам в России и в Беларуси?

– События в Хабаровске получили очень большую поддержку российского населения: 43% их одобряли, 40% были индифферентны, а негативно оценивали только 14% опрошенных. Это была, так же как и в Беларуси, модель мирного давления на власть с целью принудить ее к тем решениям, которых хотят люди, а длительность и упорство протестов делали их особенно значимыми. Но поскольку это все-таки не дало никакого эффекта, то общее внимание к этим событиям начало падать, и в декабре за ними следили не более 3% опрошенных. А по отношению к Беларуси работает несколько другая вещь. Демагогия Лукашенко о союзном государстве, о братстве народов, о значимости советского прошлого вызывала поддержку большого числа граждан среди пропутинского большинства. Некую виртуальную, символическую поддержку Лукашенко высказывали 38% граждан, а оппозиции – только 17%: это и есть то критически настроенное образованное меньшинство, которое я называю носителями общественного сознания.

– Каковы ожидания россиян от наступающего 2021 года?

– Они двойственные. С одной стороны, довольно мрачные: люди не верят в способность руководства найти выход из кризиса и поэтому считают, что год будет такой же напряженный и трудный, как и предыдущий. Но одновременно они надеются на чудо: а вдруг пронесет? Это такой характерный "русский авось", отражение беспомощности. Люди очень надеются на изменение ситуации. Но не будем забывать о том, что иллюзии – это самый прочный материал для построения авторитарных режимов. Именно для этого и делаются всяческие популистские заявления, обещания и непрерывная трескотня про то, что проблема бедности будет решена в недалеком будущем, что вот-вот наступит перелом и начнется рост.

– В списке событий года очень небольшим количеством голосов (1%), но все же упоминается пресс-конференция Владимира Путина. А в другом исследовании вы спрашивали россиян, какой вопрос они сами задали бы президенту. И здесь, как я понимаю, на первый план выходит уже экономическая составляющая: это вопросы о низких зарплатах, пенсиях, невыплатах пособий, бедности, низком уровне жизни.

– Именно так, потому что это и есть основная претензия населения к власти. С этим же связаны и главные ожидания, и основные надежды, и, собственно говоря, основной вопрос президенту: когда наконец ситуация начнет разрешаться в сторону роста экономики?

Женщина с собакой на одной из улиц Москвы

– Интересно, что здесь вопросы о медицине и непосредственно о коронавирусе интересуют людей заметно меньше, чем в списке событий года.

– Люди понимают, что от Путина в текущей ситуации уже мало что зависит. Он произносит много слов о достоинствах российской вакцины, но это воспринимается с некоторым недоверием. Об этом можно судить по тому, что, несмотря на такую мощную рекламу вакцины, подавляющее большинство (59%) не хотят прививаться.

Кафе и магазины Москвы, закрытые за время режима самоизоляции

– Ковидной истории уже год, и, конечно, это нечто совершенно из ряда вон выходящее. На ваш взгляд, она как-то изменила российское общественное сознание, ситуацию в умах или в стране? Вы наблюдаете такие перемены?

– Я не вижу значительных изменений. Есть растерянность, рост страха, тревоги. Мы задавали несколько вопросов о том, что меняется во взаимодействии между людьми, и граждане тоже не видят тут существенных изменений. Люди по-прежнему относятся друг к другу с недоверием и настороженностью, и никакой большей солидарности или организованности не проявляется. Что же все-таки изменилось? В крупных городах, особенно в Москве, граждане стали более дисциплинированными: начали более массово носить маски, соблюдать правила гигиены и дистанцирования, принимать профилактические меры. Вот, собственно, и все. Возможно, изменения пока еще не так заметны и проявятся позже. Я думаю, что пандемия должна быть катализатором всех проблем, которые накопились, и часть населения, обладающая коллективным разумом и сознанием, должна их прорабатывать. Немножко больше стало сочувствия, поддержки и солидарности, особенно по отношению к медикам, а также к благотворительным организациям. И это при том, что недовольство состоянием здравоохранения в последние годы заметно росло, так как политика "оптимизации", которую проводило руководство страны, привела к очень существенному сокращению числа и больниц, и медицинского персонала. По нашим данным, еще до пандемии проблемы медицины выходили на одно из первых мест, следуя за ростом цен, снижением доходов и коррупцией.

– Какие наиболее заметные процессы идут сейчас в умах, в общественном сознании России?

– В сознании граждан происходит дифференциация. Растет недовольство, просто в разных группах оно выражается по-разному. У пропутинского большинства сокращается ядро поддержки. Люди все больше хотят перемен. У критически настроенного меньшинства нарастает требование демократических реформ, возвращения к проблематике правового государства, контроля над властью. Это один тренд, а другой – обратный. Он наблюдается в бедной провинции, и это желание вернуться к социализму, недовольство настоящим, коррупцией, несправедливостью и требование более жесткой политики властей в духе социалистического распределения: контроль над ценами, наведение порядка, борьба с воровством чиновников, гарантии работы, прожиточного минимума. Таким образом, в обществе нарастает поляризация, разлом, но между большинством и меньшинством. И пандемия коронавируса здесь тоже послужила катализатором, – считает социолог Лев Гудков.

Лишь каждый десятый из опрошенных Левада-центром считает уходящий год хорошим, 39% – средним, и половина респондентов – плохим. 64% граждан встречают наступающий 2021 год с надеждой, 8% – с неуверенностью, четверть опрошенных – с тревогой. 62% в сумме ожидают, что для политической жизни России грядущий год будет скорее напряженным или определенно напряженным, и только 28% ожидают большего или меньшего спокойствия в этой сфере.

Исследование социологов по итогам года комментирует политолог Николай Петров.

Николай Петров

– Если говорить о событиях года, то картина на первый взгляд, довольно удручающая, когда смотришь, например, на то место, которое в иерархии событий, с точки зрения большинства, занимают протесты в Беларуси или в Хабаровске. Очень важно и интересно отношение к ключевому событию в российской политической жизни – к ревизии Конституции и к обнулению президентских сроков. Мы видим, что здесь произошла поляризация, общество раскололось на две части, что было заметно еще до голосования и повторяется сейчас: чуть меньше половины граждан относятся к произошедшему отрицательно, а чуть больше половины – положительно. Здесь можно видеть то, о чем часто говорят социологи, призывающие не приписывать общественному мнению рядовых граждан чрезмерной рациональности и цельности. При ответах на разные вопросы могут сочетаться очень разные позиции. Мы видим, что 37% россиян негативно относятся к продлению президентских сроков Путина и одновременно только 15% положительно оценивают протесты в Беларуси, хотя, по сути дела, там случилось то же самое, только немного в другой форме. И тогда одно из двух – либо граждане, отвечая на эти вопросы, вынимают свои ощущения из разных уголков сознания, либо они воспринимают происходящее в Беларуси как некоторую угрозу стабильности, и именно поэтому негативно относятся к протестам против Лукашенко.

– Во главе списка три события, а если смотреть по количеству голосов, то вообще всего одно – пандемия коронавируса нового типа. Даже экономические проблемы, которые, казалось бы, касаются всех, упоминают всего 8% опрошенных Левада-центром. Что это за картина?

– Мне кажется, это в какой-то мере эффект войны: ситуация эпидемии близка к военной, и люди это осознают. В этом отношении они мобилизованы, и их эмоции в первую очередь связаны с этим, а не с другими событиями, которые теряют свое значение в их глазах на этом очень тяжелом фоне. В ответах респондентов более-менее заметны еще только два события (поправки и экономический кризис), а все остальное в пределах почти статистической погрешности. По-моему, это вполне рациональная реакция людей, которые осознают опасность и для себя самих, и для своего окружения в связи с коронавирусом. Если разбираться, то там будут и претензии к властям, с одной стороны, за то, что те вводят слишком жесткие ограничения, а с другой стороны, за то, что мало ограничивают, но при этом и мало помогают. Когда "война", то есть пандемия, закончится, будет очень серьезная переоценка, и мы увидим в этой табличке совсем другую картину.

Но здесь я бы увидел еще изоляционизм и эгоизм, которые в условиях войны тоже и рациональны, и объяснимы: то, что происходит с тобой и с твоим ближайшим окружением, важно, а все происходящее вовне, скажем, война в Карабахе, какой бы жуткой она ни была, кажется менее важным. В этом отношении меня, например, удивляет то, что 75-летие Победы, то есть некое символическое воспоминание и, по сути, отражение нашего негативного восприятия нынешних взаимоотношений России с Западом, воспринимается как событие абсолютно такой же важности, как и военные события в Карабахе, Сирии и Донбассе. По тому, как люди отвечают на вопросы и о Хабаровске, и о Беларуси, и тем более о военных конфликтах, возникает ощущение, что тут нет эмпатии. Это ощущения людей не как представителей человечества, а как просто лично или семейно вовлеченных в борьбу с коронавирусом. Все важнейшие события, происходящие не в непосредственной близости, теряют значимость в глазах россиян, и можно только надеяться, что это временный эффект эпидемии.

– Что привлекло ваше внимание в списке "Людей года"?

– "Люди года" – это главным образом начальники, а не какие-то герои, которые не правят и не царствуют. Среди не относящихся к начальству первый – Алексей Навальный, который в общем списке идет пятым, Сергей Фургал – восьмым, а Илон Маск, фантастически выделившийся в этом году, но не являющийся ни президентом, ни премьер-министром, занимает десятое место. При этом надо понимать, что и Навальный, и Фургал – это не герои сами по себе, а некие маркеры отношения к власти, то есть героями их сделала сама власть. И вот эта зацикленность российских граждан на власти, на царях и руководителях государства – важная и очень характерная черта массового сознания. В отношении той же Беларуси Лукашенко получает 8%, а Тихановская – 1%, и не потому, что к ней обязательно негативное отношение, а потому, что Лукашенко, пусть и самозваный сегодня, но, тем не менее, президент, а Тихановская – никто.

Есть еще группа: медики и ученые, борющиеся с коронавирусом, она получила 1% голосов, и это уже совсем удивительно. Страна в состоянии войны с коронавирусом, мы видим героизм врачей, но при этом никого из них, кроме общей абстрактной группы без имен, нет в этом списке! С одной стороны, это осмысленная позиция руководства и, соответственно, СМИ, которые не делают из врачей индивидуальных героев, а делают героями только представителей власти – губернаторов или президента. С другой стороны, это и восприятие граждан, различающих отдельные лица, только если речь идет о политиках, но не в отношении рядовых людей, которые ведь тоже могут быть героями. Тут видны эгоцентризм и изоляционизм: "наш мир – это Россия", Запад воспринимается скорее в негативном смысле, а Востока просто почти нет, и это тоже очень характерно (Си Цзиньпин – единственный из восточных лидеров, попавших в этот список). Наше восприятие, как представителей очень большой страны, весьма центрично в отношении нас самих (в Европе такого в принципе быть не может). Отчетливо виден эгоцентризм, когда люди становятся героями только в связи с тем, что они нам как стране сделали хорошего, или врагами, в зависимости от того, что они нам сделали плохого.

Во время голосования по поправкам в Конституцию РФ

– Зацикленность на власти, о которой вы говорите, очевидно, идет откуда-то из очень дальних глубин российской истории?

– Да, но надо же понимать, что это все не воспроизводится на генетическом уровне, а воспитывается. То, как построена наша система преподавания истории, то, как рассказывают о событиях в мире наши СМИ, укрепляет и воспроизводит этот паттерн. К тому же это эффект осажденной крепости: есть мы, есть какие-то далекие наши союзники, а главным образом есть враждебное окружение. И отражение именно этой концепции, вполне успешно внедренной в общественное сознание, мы видим и в этом списке персон года.

Россияне не ощущают себя частью человечества, и это очень серьезная вещь. Что в Америке, что в Германии, что в Великобритании люди выходят на демонстрации в связи с экологией, с загрязнением окружающей среды, с чем-то, не обязательно касающимся их лично, но там граждане воспринимают это как свою личную проблему. А здесь ничего подобного нет. В России, где экология оставляет желать много лучшего, для граждан это не повод для специального беспокойства (если, конечно, речь не идет о свалке под их окном). Даже в начале 90-х, при всем бардаке, при всех экономических трудностях и передрягах, люди были политически активны в связи с экологическими проблемами, с атомными станциями и так далее. А сегодня такое ощущение, что всех в мире это волнует, а нас – нет. Взять то же самое глобальное потепление, о котором бесконечно говорит президент в прагматическом ключе, – хорошо это для нас или плохо в связи с Северным морским путем, со строительством на мерзлоте: граждан это, похоже, не заботит.

Уже многие годы мы видим в России отсутствие включенности в то, что происходит в мире. Человечество глобализуется, а в нашей стране присутствует ощущение, ориентированное сугубо на нас самих: что плохо, а что хорошо для нас как представителей страны, но никак не представителей глобального мира или хотя бы развитой его части.

– Вы проводите в Сахаровском центре серию конференций по итогам года. Какие наиболее интересные экспертные мнения по этому поводу вам запомнились?

– На последней дискуссии мы обсуждали то, как общество воздействует на власть, а власть – на общество. Я уже довольно долгое время спорил с Эллой Панеях, полагающей, что общество модернизируется, а власть остановилась или даже деградирует, и в этом смысле разрыв между ними растет. Я всегда возражал: как общество может модернизироваться, если нет институтов, нет инструментов, которые позволяли бы это делать: выборов, местного самоуправления и так далее? И вот сейчас был обмен мнениями по поводу того, что общество и происходящие в нем процессы намного шире, чем политика, и поэтому не надо оценивать происходящее с обществом исключительно в политической плоскости. Власть выдавливает граждан из политической сферы, а они не борются с ней. Многие оценивают отсутствие мощных политических протестов как очень негативный результат. Но на самом деле граждане просто уходят в другие сферы и самореализуются там. Это может быть просвещение, благотворительность, а может быть что-то еще. Власть, увидев, что она, в желании контролировать все, получает пустышки, а жизнь куда-то уходит, мечется и лезет в те сферы, куда ушла эта жизнь. Сейчас мы видим, что власть уже активно протягивает руки в сферу гражданского просвещения, просветительских проектов вообще. Но беда для власти в том, что, подобно тому, как царь Мидас превращал все, к чему прикасался, в золото, она все живое, подчиняя себе, превращает в мертвое. Как только она получает полный контроль над политическими партиями, эти партии умирают, а при этом возникает, например, колоссальная инфраструктура сторонников Навального, которая не является политической партией (не разрешили это сделать). Власть не контролирует это, потому что это не политическая партия, но процесс сохраняется.

То же самое происходит сегодня, скажем, в сфере образования. И в этом смысле могут быть очень интересные и неожиданные итоги эпидемии и онлайн-обучения, связанные с тем, что родители сегодня гораздо плотнее занялись образованием детей. Есть сознательное родительство, в этой сфере возникают мощные горизонтальные связи. В этом смысле очень важно понимать (и это основание для оптимизма), что наше общество совсем не мертвое, оно вовсе не пассивно и не мечтает о "твердой руке". Оно просто достаточно рационально для того, чтобы не надеяться на успех в борьбе с мощным репрессивным государством, а выстраивать какие-то свои горизонтальные структуры и устраивать свою жизнь вне зависимости от государства. И вот это очень важный позитивный эффект, который, в числе прочего, мы наблюдали в уходящем году.