Российский бизнесмен Евгений Пригожин требует наказать лингвиста Ирину Левонтину за ее экспертизу по искам о защите чести и достоинства к журналисту Максиму Шевченко и главному редактору “Эха Москвы” Алексею Венедиктову. Пригожин обвиняет Левонтину в неправомерном использовании печати института, где она работает. Левонтина считает, что Пригожин просто хочет избавиться от ее экспертизы по своим судебным искам. В чем суть этого дела и что не так с экспертизой в российских судах? Об этом Ирина Левонтина рассказала корреспонденту Север.Реалии.
Евгений Пригожин подал иск к журналисту Максиму Шевченко за то, что тот во время YoTube-стрима в августе 2020 года сказал, что пригожинские структуры следили за российскими журналистами, убитыми в Центральноафриканской Республике, "до момента их расстрела". Другой иск бизнесмен подал к главному редактору "Эха Москвы" Алексею Венедиктову, к самой радиостанции и главному редактору ее сайта Виталию Рувинскому – из-за того, что в июле 2020 года Венедиктов назвал Пригожина хозяином "ЧВК Вагнера".
Экспертизу по обоим искам готовила известный ученый-лингвист, ведущий научный сотрудник Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН, кандидат филологических наук, автор книг "Русский со словарем" и "О чем речь" Ирина Левонтина.
Российский лингвист Ирина Левонтина
– Никаких претензий по существу у Пригожина ко мне нет, главное для него – чтобы мои заключения, которые уже есть в деле, отвели как недопустимое доказательство, ради этого все и делается, – говорит Ирина Левонтина. – Интересно при этом, что у них ведь есть и свое заключение, где говорится противоположное тому, что написала я, но, видимо, они так в нем не уверены, что хотят выбросить мое заключение на ближних подступах, чтобы оно даже не звучало в суде, чтобы его и близко не было.
В своей экспертизе на иск к Шевченко Левонтина написала, что считает его высказывания оценочными, выражающими его личное мнение, и не нашла в них ничего, что могло бы унизить честь и достоинство истца. Вывод по второму иску заключался в том, что Венедиктов выражал "свое личное видение" предмета, о котором шла речь в эфире, что выражал он свое мнение в исключительно пристойной форме и что однозначно негативной информации о Пригожине в его словах не прозвучало.
В своей жалобе, поданной в прокуратуру на Левонтину, "повар Путина" Пригожин, как его часто называют в СМИ, не оспаривает экспертного заключения по существу, а обвиняет его автора в том, что она якобы неправомерно использовала гербовую печать института им. В.В. Виноградова в своих документах.
То, что я неправомерно использовала печать института, – это полная ерунда
– На прошлом судебном заседании они сказали, что якобы против меня возбуждено административное производство. Мне об этом ничего не известно, никаких документов они не представили, судья направил запрос в МВД, чтобы узнать, действительно ли это так. Мне никто не звонил, никаких повесток я не получала – я думаю, что вообще-то сначала у меня должны были взять объяснение. Но пока ничего такого нет. То, что я неправомерно использовала печать института, – это полная ерунда. Позовут – пойду, принесу все соответствующие нормативные акты, документы, пусть разбираются. Пойду, конечно, с адвокатом, если проиграю, буду обжаловать – что поделаешь.
– Вы уже обсуждали с юристами плохой вариант развития событий, чем это может вам грозить?
– Ну, это административное дело, до расстрела вряд ли дойдет, хотя сторона Пригожина заявила, что будет добиваться моего наказания по всей строгости, а как будут развиваться события, я не знаю.
Это административное дело, до расстрела вряд ли дойдет, хотя сторона Пригожина заявила, что будет добиваться моего наказания по всей строгости
Когда Ирина Левонтина подготовила заключения по искам Пригожина, его представители стали звонить в институт им. В.В. Виноградова и выяснять, действительно ли она там работает и от чьего имени проводилась экспертиза. И узнали, что Левонтина провела ее не от имени института, а лично от себя. Потом прокуратура потребовала ответить на вопрос, как именно использовалась в этой экспертизе печать института, и исполняющему обязанности директора Федору Успенскому пришлось отвечать, что печать удостоверяла не качество экспертизы, а подлинность подписи ее автора. 8 ноября прокуратура вынесла институту представление, потребовала устранить нарушения и наказать всех причастных. Институту пришлось проводить служебную проверку.
– Поддерживают ли вас ваши коллеги по институту, или там недовольны, что вы влезли в это дело, и теперь у них неприятности?
– Поддерживают, но, конечно, нервничают. Ведь каждому учреждению можно испортить жизнь, если начать все перетряхивать и каждые три секунды требовать новых ответов и объяснений.
– Юристы Пригожина считают , что вы злоупотребили своим положением и что заключения необъективны. Они ссылаются на некие интервью, в которых вы указываете на "солидарность с оппозиционными СМИ и готовность помогать им уходить от ответственности".
Стороны процесса совершенно неравноправны: следователь может назначить официальную экспертизу, а адвокат – нет
– Это чушь какая-то – что я готова помогать кому-то уходить от ответственности, такого я точно не говорила. Насколько я понимаю, они процитировали какое-то мое интервью, где я говорю – дорогие граждане, вы, пожалуйста, осторожнее со словом – когда кого-то ругаете, не забывайте говорить – "по-моему мнению", "вероятно", – чтобы четко отделить мнение от утверждений о фактах. Но тут речь не об уходе об ответственности, а просто об аккуратном использовании языка... Гораздо важнее не мои личные неприятности – будем надеяться, что когда-то они закончатся и все обойдется более или менее малой кровью. Тут важнее другое – что институт независимой экспертизы находится в России в плохом положении. Стороны процесса совершенно неравноправны: следователь может назначить официальную экспертизу, а адвокат – нет. Он может только привести специалиста, а следователь скажет: специалист не предупреждался об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения, поэтому ваши бумажки для нас ничего не значат. Адвокат говорит: "Так вот, специалист в коридоре сидит, давайте его пригласим". – "А нам не надо", – говорит следователь. Все и так неравноправно, и пространство для маневра все время уменьшается, и новые решения только ухудшают положение независимой экспертизы. А уж когда на экспертов начинается давление, то адвокату вообще не найти специалиста, особенно если дело громкое, неприятное. Люди не хотят связываться, а теперь еще прочитают про меня и подумают: да ну, вот еще. И многие институты не разрешают своим сотрудникам принимать участие в таких экспертизах, тоже опасаются неприятностей. Вдруг люди, недовольные экспертами и адвокатами, нашлют какую-то прокурорскую проверку в качестве "ассиметричного ответа". А если уж просто заверив подпись на документе и поставив "копия верна" на копии кандидатского диплома, институт оказывается под ударом, то ситуация совсем плохая.
– Около года назад вы дали очень интересное интервью "Новой газете" о неправомерных методах экспертизы. И сказали, что ваши коллеги, лингвисты, годами не замечавшие, что творится в этой области от имени их уважаемой науки, наконец посмотрели в эту сторону и ужаснулись. Этот процесс продолжается, они больше не безучастны?
Сделает он (лингвист) экспертизу, посадит человека за репост, сломает ему жизнь, а потом приходит на лингвистическую конференцию и делает трогательный доклад про русские слова
– Этот процесс начался в 2019 году, с дела Егора Жукова. Ведь экспертная деятельность в большинстве случаев осуществляется какими-то специальными людьми, часто не имеющими профильного образования, как одиозный эксперт Наталья Крюкова, которая по огромному количеству "экстремистских" дел давала заключения, на основании которых людей сажали. Но у нее нет лингвистического образования, она учитель математики – и таких довольно много, иногда они оканчивают какие-нибудь двухмесячные курсы, и все. Они не лингвисты – и дают лингвистические заключения. Никакой репутации в лингвистическом мире у них нет, их никто не знает, им это безразлично. Но есть некоторое количество настоящих профессиональных лингвистов с учеными степенями, часть из них пишет заказные ужасные экспертизы. Но они всегда были уверены, что этого никто не увидит, не прочитает. Сделает он такую экспертизу, посадит человека за какой-нибудь репост, сломает ему жизнь, а потом приходит на лингвистическую конференцию и делает трогательный доклад про русские слова, грамматические формы. А тут эти дела стали вытаскиваться на свет, и я надеюсь, что хотя бы профессиональные лингвисты теперь будут оглядываться на то, что они пишут в своих заключениях. Ну, а "лингвисты" типа Крюковой – им, конечно, наше мнение безразлично: суд принимает экспертизу, выполненную человеком без профильного образования, – ну, что тут поделаешь. Надеюсь, что когда-то это изменится и требования к квалификации возрастут.
– Крюкова же не единственная?
Срок Жукову дали условный, хотя и это совершенно несправедливо
– Есть еще Александр Коршиков, он делал экспертизу в деле Егора Жукова, и это еще не худший вариант, он во многих местах сказал, что там того нет, сего нет, но несколько мест все же притянул за уши, на основании чего Жукова осудили, хоть и условно. По образованию Коршиков не лингвист, в своем заключении он трогательно ссылался на методичку, один из авторов которой, Сафонова, явилась в суд и хотела выступить в качестве специалиста, но судья ее отвел за недостаток квалификации. Так же как и многих других специалистов с учеными степенями судья слушать не стал – впрочем, все это было опубликовано, и это имело значение, срок Жукову дали условный, хотя и это совершенно несправедливо.
– И все же – есть у нас институт репутации или нет?
– До некоторой степени есть. Действующему лингвисту дать вот такое чудовищное заключение страшновато – все коллеги прочитают и узнают. По какому-нибудь делу вроде "Мемориала" всякий нормальный лингвист побоится позориться перед коллегами. Но это лингвисты! А судебная экспертиза – это отдельный мир каких-то людей, которые не написали ни одной научной работы, не сделали доклада ни на одной лингвистической конференции, не опубликовались ни в одном лингвистическом журнале, чего им бояться – это параллельная вселенная. Может, у той же Крюковой в своем кругу и высокая репутация, потому что она очень востребована – но она же не претендует на то, что она академический лингвист.
– Кто же будет экспертом, если многие институты запрещают своим сотрудникам выступать в этом качестве?
– И не только в этом, многие организации берут подписку, что люди не будут высказываться по политическим вопросам. Все боятся неприятностей, стараются себя обезопасить.
– А разве это сообразуется со свободой слова – запрещать сотрудникам говорить что-то не от имени организации, а в частном порядке?
– Корпоративные нормы – это сложно, это во всем мире проблема. К сожалению, гражданские свободы сейчас много где поджимаются – иногда по политическим причинам, иногда из-за политкорректности, увы.
– Что же получается: с одной стороны, люди сами боятся выступать экспертами в суде, с другой – их работодатели им это запрещают, чуть только вы сделали свое заключение, а Пригожин тут как тут, и у вас административное дело маячит. Не получится ли так, что через некоторое время экспертизу вообще будет некому делать?
Сейчас масса дел, где речь идет о защите чувств, о порнографии – и специалиста очень трудно найти
– Это "некоторое время" уже наступило. Поговорите с любым адвокатом, участвующим в громких делах, он скажет, что невозможно найти специалиста. Еще лингвиста туда-сюда, а психолога, искусствоведа – уже нет. Сейчас масса дел, где речь идет о защите чувств, о порнографии – и специалиста очень трудно найти. Но с другой стороны, надо сказать, что не все дела – заказные, так что экспертная деятельность все-таки продолжается. Другое дело, что вот по таким громким делам трудно найти человека, который захочет с этим связываться.
– А вы после всех этих передряг будете продолжать свою экспертную деятельность?
– Конечно, буду продолжать. Посмотрим, как будут развиваться события, но бросать я не собираюсь. Тем более что ведь полно не таких громких дел – а дел о защите товарного знака, защите чести и достоинства, если речь идет не о таком одиозном персонаже, а о каком-нибудь среднем чиновнике, обидевшемся на средней руки газету или на другого чиновника – таких дел огромное количество, работы очень много. А по поводу громких дел посмотрим – может, кто-то сочтет, что и вовсе не надо меня приглашать, ухудшать свое положение.
– И вы, и другие эксперты говорили неоднократно о порочных методах проведения экспертизы, когда в текст или в речь человека вчитывается, внедряется смысл, которого там нет, но который нужен обвинению, – вот с этим может что-то сделать ваше профессиональное сообщество? Нужны же какие-то жесткие правила проведения таких экспертиз.
– Это не задача профессионального сообществ. Если есть состязательный процесс, равенство сторон и нормальный суд, то это решается само собой. Придумал эксперт что-то неправдоподобное, приходит другой специалист и представляет альтернативную точку зрения, и всем видно, что из этого более обоснованно. То есть решилась бы проблема не только методов, но и качества экспертизы. Потому что многие экспертизы делаются так: в огромной вводной части долго разъясняются всякие понятия, которые вообще отношения к делу не имеют, после чего идет анализ текста – даются какие-то цитаты и делаются выводы: в тексте содержатся такие-то призывы.
Он всего лишь академик, нам на это наплевать
На самом деле это типичная ситуация отсутствия анализа. И некому возразить, спросить – откуда эти выводы, покажите, как вы к ним пришли. Но сказать этого некому – специалист топчется в коридоре, а судья говорит: "Нет оснований не доверять мнению эксперта, а у того специалиста недостаточно квалификации, он всего лишь академик, нам на это наплевать". И если никакой критики такой экспертизы в суде нет, то что мешает эксперту копировать эту вводную часть бесконечное количество раз? Да что там, иногда и куски как бы анализа копируются и кочуют из одного заключения в другое. И к ним непонятно как пришиваются выводы. И что может сделать сообщество – ну, сказать, что нехорошо так писать. Но эксперты-то не принадлежат к нашему сообществу, им все равно, что мы там кричим. Отдельно эту проблему не решишь, нужно, чтобы иначе проходил сам судебный процесс.
– То есть без судебной реформы ничего не получится?
– Мы делаем, что можем, пишем свои заключения, их иногда приобщают, иногда нет, а потом следует замечательная фраза, к которой мы все привыкли, – "суд относится к этому заключению критически". Но мы все равно стараемся, выступаем, лингвистическое сообщество очень заинтересовалось этой проблемой. И что-то все-таки меняется, сообщество нормальных экспертов объединяется, создаются базы данных, одиозные экспертизы и эксперты уже попали в поле зрения, фамилию той же Крюковой, по-моему, знают все. Пока это не помогает, но создание настоящего экспертного сообщества – это все равно хорошо. Адвокатам еще хуже, ведь во многих делах по экстремистским статьям основное доказательство – это заключение эксперта. И мало того что адвокат по закону не может назначить самостоятельно экспертизу, так еще и приведенного им эксперта не факт, что в суде заслушают, а теперь еще и эксперта не найти, потому что вместо научных аргументов может последовать вызов в полицию.
– И все же – может экспертное сообщество составить правила, есть ли какая-то методичка – чего в экспертизе делать нельзя, что надо делать обязательно?
– Этого полно, есть специальная область науки, судебная лингвистика, проводятся конференции, пишутся книги, есть методички – даже в правоохранительных органах, в МВД, в ФСБ, и если бы действовали хотя бы по методичкам, все было бы не так плохо. И они ссылаются на методичку, которой якобы следовали, но мы-то знаем, что там написано совершенно другое. Мы каждый раз говорим: вот, у эксперта нет образования, он действует не по методичке, иногда рецензию на экспертизу удается приобщить к делу и в газете ее опубликовать, как было в случае с Егором Жуковым, где подробно показали все ошибки эксперта. Можно написать в газету, можно в "Спортлото", как поется у Высоцкого, все скажут: ничего себе, на основании чего человека посадили, – и что? Что мешает судье отнестись критически или просто не приобщать к делу мнения лингвистов? Все венчает замечательная формула – "все законно и обоснованно".
Эксперт Наталия Крюкова, о которой говорит Ирина Левонтина, – автор двух экспертиз на двух процессах историка Юрия Дмитриева. Оба первых процесса закончились оправданием Дмитриева, и обе экспертизы Крюковой были признаны судом недопустимыми доказательствами. Кроме того, Крюкова написала экспертизы для полусотни дел против Свидетелей Иеговы, причем нередко они копировали друг друга. В данный момент экспертиза Наталии Крюковой и переводчика Александра Тарасова лежит и в основании иска о ликвидации Правозащитного центра "Мемориал".