Ростислав Павлищев, 20-летний экс-координатор проекта "ОВД-Инфо" в российском Ростове-на-Дону, в начале декабря стал обвиняемым по административному делу о публичной демонстрации экстремистской символики. Это уже четвертое дело в отношении ростовских активистов за последние четыре месяца, пишут Кавказ.Реалии.
Как и других, Павлищева будут судить за посты в инстаграме о проектах Алексея Навального, однако в деле бывшего координатора "ОВД-Инфо" есть важное отличие – анонимный донос, в котором некая гражданка Иванова говорит о негативном влиянии активиста на ее сына через социальные сети и просит силовиков разобраться. Судебное заседание по этому делу дважды переносили, теперь оно назначено на 24 декабря. Павлищеву грозит штраф до двух тысяч рублей или арест до 15 суток.
– Давайте начнем с вашего дела. Как вы узнали о том, что стали обвиняемым?
Ростислав Павлищев
– Утром 1 декабря я сходил на стрижку, пришел домой, а у меня телефон разрывается, несколько пропущенных от участкового. Мы периодически с ним связываемся, потому что у меня есть лицензия на оружие и, как к любому владельцу, участковый приходит ко мне проверять условия его хранения. Но он был меньше месяца назад, новому звонку я удивился. Он и сообщил, что на меня завели административное дело: "Пожалуйста, придите для дачи объяснений".
Я понял, что надо сваливать. Созвонился со своим руководством и попросил участкового перенести встречу на вечер пятницы, 3 декабря, а сам взял билет в Москву и улетел. Я понимал, что, скорее всего, "эшники"(сотрудники Центра по противодействию экстремизму – КР) сделали это, чтобы сорвать мне очень важную командировку – я все еще работаю в "ОВД-Инфо", и у меня планировались рабочие встречи. Мне вообще было не вариант садиться в спецприемник.
– Как отреагировал участковый?
– Вместо меня к нему пришел мой адвокат. Участковый удивился, конечно, но предоставил ему некоторые материалы дела, а потом стал писать мне в ватсап, чтобы узнать, когда меня ждать в следующий раз.
На самом деле я не явился еще и потому, что он и повестку прислал мне в ватсап, но она была оформлена не по форме, там не было ни подписи, ничего. А по закону я имею право прислать адвоката.
– Вы вернулись в Ростов почти через две недели и сразу же отправились давать объяснения в полиции. Как там все прошло?
– Достаточно весело. Пока участковый искал какие-то бумажки, мы с адвокатом обсуждали проблемы российского правосудия и правоохранительной системы. Потом нас пригласили в пустой кабинет, и участковый кропотливо заполнял протокол, просто переписывая рапорт из ЦПЭ. Дал мне ручку, перевернул протокол для дачи объяснений и вышел. Я написал два предложения: вину не признаю, никаких экстремистских материалов я не распространял, кроме того, срок давности привлечения меня к ответственности истек.
Я хочу увидеть Россию правовым государством, и чтобы это случилось не после моей смерти, не через 200 лет
Потом мы спустились на улицу, потому что атмосфера в отделе полиции не сильно отличается от камер – привет финансированию МВД. Я не понимаю, как полицейские в этом всем работают, мне было бы противно в таких старых кабинетах и коридорах, ты как будто не сотрудник полиции, а заключенный в камере. В общем, мы устали ждать и сами с адвокатом пошли в суд.
– Вы на суд пришли уже с вещами, готовясь к аресту. Почему? Ведь в основном по этой статье назначают штраф.
– Я не соглашусь. Александру Рябчуку дали штраф – это исключение. Беллу Насибян вначале приговорили к аресту, дважды арест дали журналисту Игорю Хорошилову.
Я же понимаю, что слежка за мной идет давно, даже в университет приходили из Центра "Э", из ФСБ слали письма. Я вместе с коллегами создаю много неудобств силовикам, потому что мы оказываем сопротивление и предоставляем защиту задержанным. Мы неудобные элементы. Естественно, им надо как-то нам ответить. Вряд ли бы они так напрягались, чтобы дать мне штраф в две тысячи рублей – это смешно.
– Как вы думаете, как в вашем деле появился донос? В остальных делах такого не было.
Силовики решили воспользоваться наследием предков, анонимными доносами, как в 1937 году
– Мне кажется, [силовики] отрабатывают какие-то новые схемы или они решили воспользоваться наследием предков, анонимными доносами, как в 1937 году. Я уверен на сто процентов, что никакого доноса не было. Согласно материалам дела, [полицейским] якобы поступил вот этот донос от некой гражданки Ивановой, они решили установить личность автора и приехали по адресу, указанному в письме. Это 150-квартирный дом, они там якобы опрашивали жильцов, после чего вернулись в отдел и написали рапорт, что личность автора установить не удалось. Это идиотизм. Я уверен, они сами написали это письмо, сами придумали гражданку Иванову, устроили расследование, "поехали ее искать" и не нашли. По-моему, это как минимум не экологично – столько бумаги и чернил потратили на непонятно что. Нецелевое расходование бюджетных средств (смеется).
Когда у тебя есть какое-то фактическое правонарушение – тебе есть что расследовать. Когда такого нарушения нет, но прицепиться надо, эту ситуацию нужно еще усугубить оценочными суждениями. Полицейский не может эти оценки написать в протокол, соответственно, они пишут донос, в котором сказано, что я ужасный человек, которого нужно оградить от молодежи. В каком-то смысле они еще так снимают с себя ответственность: "У нас было обращение, мы должны его рассмотреть, это инициатива не наша, а ответственной гражданки Ивановой". Если бы они написали такой бред в протоколе от себя, я думаю, даже судья бы рассмеялся. А выдать эти слова за анонимное обращение – тогда вроде и нет ответственного. Возможно, в дальнейшем мы увидим пачку новых анонимных обращений по всей России – как новый метод.
– Ростовская область отличается от других регионов по правоприменению статьи о пропаганде либо публичном демонстрировании запрещенной атрибутики или символики (КоАП России, статья 20.3)?
– Общаясь с людьми из других регионов, я вижу эту тенденцию по всей России. Действительно борьба с оппозицией ушла с улиц в сеть. Статья 20.3 одна из наиболее актуальных.
Я открытый человек, свое лицо под маской, балаклавой или забралом я не прячу. Пусть они сами прячутся
Ростов выделяется количеством осужденных, наш Центр "Э" работает в этом смысле более активно. Они с 2017 года наращивали штат сотрудников, увеличивали финансирование, закупали новую технику. Они выросли, а уличная протестная деятельность практически сошла на нет, протест ушел в сеть. Им же надо как-то отрабатывать финансирование, подбивать отчетность, выполнять планы. Я уверен, никто из [силовиков] не хочет лишаться работы, иначе они бы уволились, плюс надо выслуживаться перед начальством. Они точно так же интегрируются к окружающему миру, как и мы все. Подстраиваются под обстоятельства.
– Мне всегда было интересно, как это выглядит – целый отдел в полиции, который специализируется на инстаграме?
Все мои сториз постоянно просматривают одни и те же безымянные аккаунты
– Этот вопрос надо задать силовикам. Возможно, у них уже есть какая-то программа, возможно, просто гуглят через поисковик горячие слова, типа упоминания ФБК или "Умного голосования". Возможно, это делают какие-то кремлеботы. Может, этим занимаются всякого рода провокаторы, которые пишут на всех доносы. Я думаю, что какое-то количество ресурсов и сотрудников на это направлено. Чего далеко ходить – все мои сториз постоянно просматривают одни и те же безымянные аккаунты.
– Почему вы не закроете профиль в таком случае?
– Я открытый человек, свое лицо под маской, балаклавой или забралом я не прячу. Пусть они сами прячутся. Я не боюсь открыто высказывать свое мнение, какой смысл делать это в закрытом аккаунте? Мне нечего скрывать, я говорю публично и не опасаюсь последствий, потому что убежден, что открытость и честность защищает. Публичная огласка всегда идет на пользу, нежели подполье, молчание или бездействие.
– На заседание по вашему делу пришло около 25 человек. Вас удивило, сколько людей готовы вас поддержать?
– Да, это очень радует. Я вижу, что то, что я делаю, не уходит в никуда. Люди это поддерживают, и это хорошая мотивация. Понимаешь, что ты делаешь все правильно.
– Такое количество людей может быть в какой-то мере помощью?
– Да, количество людей, которые приходят в суд, пишут письма политзаключенным, приходят на митинги, дисциплинирует судей и силовиков. Чем больше огласка, тем порядочнее и законнее ведут себя представители власти, это факт. Потому что, когда за человеком и его действиями никто не следит, он чувствует безнаказанность и власть, он начинает творить жесть.
Я уверен, что ростовские ребята Ян Сидоров и Влад Мордасов не сели бы на столько лет, если бы на их суд пришли люди. Уверен, что Анастасии Шевченко дали условный срок из-за широкой общественной поддержки. Если бы не пришел никто, ей бы дали реальный срок.
– Вам 20 лет, это достаточно юный возраст для правозащитника. В чем ваша мотивация?
– Наверно, именно в возрасте. Я достаточно молод, и я хочу пожить в открытой, прекрасной, честной, демократической стране. Я хочу увидеть Россию правовым государством, и чтобы это случилось не после моей смерти, не через 200 лет.
Не хочу бросать людей, которые остаются один на один с системой, когда их задерживают на митингах. Не хочу, чтобы представители власти оставались безнаказанными, чтобы руки их были развязаны. Я понимаю, что если сейчас я не поучаствую в том, чтобы отстоять свободу других людей, то рано или поздно некому будет отстоять мою свободу. Если сейчас не быть вовлеченным, потом вообще ничего уже нельзя будет сделать.
По административной статье 20.3 КоАП России в сентябре текущего года была осуждена ростовская журналистка и помощница депутата в Госдуму от партии "Яблоко" Белла Насибян. Ее задержали на выходе из детского сада, куда она привела сына. Несмотря на то что у девушки на попечении маленький ребенок, суд отправил ее под арест на пять суток. На следующий день это решение удалось обжаловать, арест Насибян заменили штрафом в две тысячи рублей.
Два раза подряд по той же статье был осужден журналист Игорь Хорошилов – оба раза его отправили под арест на 10 суток. Сам кандидат в депутаты Госдумы от "Яблока" Александр Рябчук в ноябре также был приговорен за сториз со случайной фотографией листовки "Умного голосования" к штрафу в две тысячи рублей.
Как выяснили Кавказ.Реалии, статья 20.3 была достаточно "популярна" в судах Ростова еще до признания экстремистским проекта Алексея Навального. К примеру, под эту статью местные силовики подводили использование определенных фильтров для фото, публикацию ролика об истории Второй мировой войны, мультика "Том и Джерри" и надписи на футболках.