В России наметилась тенденция, воскрешающая в памяти традиции карательной психиатрии СССР. Человека, оказывается, довольно просто можно отправить в стационар всего лишь за его взгляды и активную жизненную позицию – и власть в регионах России все чаще прибегает к этому способу борьбы с оппонентами, пишут Idel.Реалии.
Юрист Алексей Прянишников, представляющий, в частности интересы якутского шамана Александра Габышева, рассказал корреспонденту Idel.Реалии, в какой момент проявилась эта тенденция, кто рискует стать ее жертвой и как с ней бороться.
Поводом для интервью стали татарстанские события: в редакцию обратились муж и дочь жительницы села Айша Зеленодольского района Рабиги Хазиевой, которую 16 ноября полиция и медики скорой насильно увезли в психиатрическую больницу прямо из дома. Никаких приступов или шумных ссор этому не предшествовало. Муж и дочь уверяют, что женщина была спокойна и абсолютно здорова, просто она вела чересчур активную переписку с госорганами, в том числе и прокуратурой, и открыто критиковала масочный режим.
Также в ноябре стало известно о закрытии в психиатрический стационар активистки из Набережных Челнов Агины Алтынбаевой, боровшейся с QR-режимом – но там, судя по публикациям, речь, по крайней мере формально, идет все-таки о психиатрической экспертизе в рамках уголовного дела.
Алексей Прянишников.
"ВРОДЕ БЫ ВСЕ НАПРАВЛЕНО НА ЗАЩИТУ ПРАВ, НО..."
– Насколько я помню, есть всего несколько оснований, которые позволяют человека принудительно лечить в психиатрической больнице…
– Тут надо с терминологией прежде всего определиться. Есть принудительное лечение, то есть принудительные меры медицинского характера, которые назначают лицам, признанным невменяемыми в ходе рассмотрения уголовных дел. Когда лицо совершает деяние, предусмотренное Уголовным кодексом, и при этом у него выявляют признаки невменяемости. В этом случае инициируется вот эта вот процедура назначения принудительных мер медицинского характера. Грубо говоря, это принудительное лечение в психиатрической больнице. Эта процедура осуществляется в рамках УК и УПК.
Вторая процедура и случаи, которые вы описываете – недобровольная госпитализация. Эта процедура проводится в порядке Кодекса административного судопроизводства. Это не уголовное дело, это именно когда у лица выявляют какие-то визуальные признаки того, что имеются какие-то психические отклонения.
И тогда лицо доставляют в стационар. Как это происходит? По-разному. Допустим, сотрудники полиции могут выявить, на их взгляд, какое-то неадекватное поведение. Истерику какую-то, еще что-то... Здесь жесткого порядка нет. В конце концов — родственники могут вызвать.
– Доставили человека – и что дальше?
– У стационара есть 48 часов. В эти 48 часов первое – собирается врачебная комиссия, которая определяет наличие признаков психического заболевания, каких-то психических отклонений – и, соответственно, целесообразность недобровольной госпитализации. Еще раз повторю: это называется именно "недобровольная госпитализация", не "принудительное лечение".
Если комиссией признаётся необходимость госпитализации, в течение тех же самых 48 часов психиатрическая больница обязана обратиться в суд. Подать административный иск о недобровольной госпитализации лица. К нему прикладывается заключение врачебной комиссии, какие-то иные медицинские документы, если они раньше составлялись (например, что человек уже на учете состоит...).
Что тут нужно особо отметить. Вот это заключение врачебной комиссии должно быть обосновано и мотивировано. Оно должно быть основано на закрепленных юридически фактах. Вы правильно сказали, что есть основания, это статья 29 Закона "О психиатрической помощи" (я привел сокращенный вариант, в оригинале закон называется длиннее). Эти основания: а) лицо представляет непосредственную опасность для себя или окружающих; б) его беспомощность, то есть неспособность самостоятельно удовлетворять основные жизненные потребности; в) существенный вред его здоровью вследствие ухудшения психического состояния, если лицо будет оставлено без психиатрической помощи. Достаточно наличия хотя бы одного из перечисленных оснований.
Большинство заключений этих врачебных комиссий грешит тем, что они не обосновывают эти выводы. Проще говоря: когда речь идет об опасности для себя либо окружающих – кстати говоря, это одно из наиболее часто используемых оснований – эта непосредственная опасность должна быть доказана. Допустим, если есть опасность для себя – наличие в высказывании суицидальных мыслей, либо вообще предпринятая попытка самоубийства, каким-то образом подтверждённая. Например, вызовом врачей к лицу, которое пыталось повеситься, или каких-то таблеток наглотаться… То есть это все нужно обосновывать. А зачастую просто пишут: "Опасен для себя и окружающих" — никак это не подтверждая.
Для окружающих опасность тоже должна подтверждаться какими-то неадекватными действиями, угрозами зафиксированными… А у нас же, как правило, просто делается такой вывод, ничем не подкрепленный. Ни медицинскими, ни какими-то полицейскими документами (что человек, допустим, бегал по улице с ножом...) – просто вывод врачей и все. Причем вывод на основании того, что человек, допустим, какие-то высказывания допускал, может быть, эмоциональные даже…
Пришли к выводу, не обосновали, пришли в суд – а суды к этому подходят достаточно поверхностно. Ну, вот врачи сказали же "опасен" – ну и все. Хотя при этом имеется и судебная практика, и Верховный суд России разъяснял неоднократно, как применяется эта статья Закона "О психиатрической помощи". Всего-навсего на простом анализе закона [строятся] вот эти вот рекомендации и Верховный суд, и практика судебная… Там указано, что заключение должно быть мотивировано и обосновано. К этому надо буквально и подходить – искать подтверждение словам психиатров. И если таких подтверждений нет, то суды, конечно же, должны руководствоваться прежде всего законом и отказывать в удовлетворении таких исков. У нас, к сожалению, в большинстве случаев основываются на словах психиатров.
У нас было дело одно в Москве, был задержан кемеровский активист Игорь Горланов – в декабре 2019 года. Его у общественной приемной президента России задержала полиция. Показалось странным, что он там ходит, чего-то записывает… Привезли в отдел – он воспользовался статьей 51 Конституции России, требовал предоставить данные о номерах жетонов, показать служебные удостоверения… И вот это им показалось странным – и они отправили его в психбольницу. Там они составили такое врачебное заключение, где признали его опасным для себя и окружающих, подали иск… Суд первой инстанции, Преображенский суд, удовлетворил этот иск. А при рассмотрении апелляционной жалобы Мосгорсуд встал на сторону защиты и пришел к выводу, что эта вот опасность для себя и окружающих врачами обоснована не была, суд первой инстанции не дал этому оценку.
Но, как правило, в таких случаях, какие вы приводите (частые обращения в прокуратуру, борьба с QR-кодами...), это все в основном "опасность для себя и окружающих" либо "возможное ухудшение состояния в случае неоказания медицинской помощи". Это самые скользкие формулировки, как уже стало понятно.
– Уточню: в течение 48 часов больница должна провести врачебную комиссию и подать иск в суд?
– Да. А дальше суды – там тоже ускоренное производство – должны в короткие сроки рассмотреть вот это дело. Как правило, назначают сразу после подачи иска – на следующий день. И дело рассматривается.
– А максимальный срок какой?
– Пять дней. У нас ни разу за сроки не выходило.
– Рабочих дней?
– Просто пять дней. Они могут и в выходные заседать. Как правило, эти заседания – даже до всех этих коронавирусных историй – проводятся в выездном порядке. Суды приезжают в больницы – и в специальном помещении все это происходит. Привлекают прокурора…
Что касается этого сокращенного срока, вроде бы все направлено на то, чтобы защитить права гражданина, который подлежит госпитализации. Вроде как исходят из того, что его нужно как можно быстрее лечить начать – а без решения суда этого делать нельзя, разве что какую-то экстренную помощь оказать.
ОППОЗИЦИОННОСТЬ КАК "ПРИЗНАК" ПСИХИЧЕСКОГО ЗАБОЛЕВАНИЯ
– На практике, когда мы сталкиваемся с делами, в которых сомнительны аргументы психиатров – когда, грубо говоря, психиатрия используется в каких-то карательных, иногда в политических целях – вот тут вот все это наоборот превращается в ущемление прав. Разумеется, у защиты, помимо того, чтобы зацепиться за какие-то процессуальные нарушения, основное – подвергать сомнениям врачебные заключения. То есть всегда встает вопрос обоснованности, мотивированности заключений.
Когда ты открываешь заключение – и там просто написано "опасен для себя и окружающих", а выводы делаются просто на основании того, что человек какие-то допускает высказывания, отличающиеся от какой-то общепринятой позиции или позиции власти. Как в ваших примерах, где это увязывается с QR-кодами или частыми обращениями в прокуратуру…
Было у нас, например, такое заключение: "Часто ходил на митинги, с каждым разом занимал всё более критическую позицию по отношению к власти..." – то есть тут уже оппозиционность как признак психического заболевания указывается. И из этого вывод: "Опасен для себя и окружающих, потому что участвовал и совершал нарушения, связанные с митингами – и, если не оказать помощь, состояние здоровья будет ухудшаться..."
– ...будет дальше ходить на митинги?
– Да-да. И больше ничего. Никаких оснований, никаких документов медицинских или полицейских. Например, если даже человек опасен только для себя, это все в его предыдущем поведении находит отражение – и все это должно быть зафиксировано. И вот мы видим: оснований нет, мотивировки нет… Естественно, какой встаёт вопрос? Объективность, обоснованность вот этого заключения. Разумеется, встает вопрос о проведении повторной судебной психолого-психиатрической экспертизы.
И мы заявляем ходатайство, что нужно провести такую экспертизу, что мы не доверяем тому, что написано во врачебном заключении – а суд на это отвечает: "У нас сокращенный срок, этот срок установлен, чтобы защищать интересы этого гражданина, экспертиза будет длиться долго, а нам нужно в течение пяти дней этот вопрос решить. Поэтому мы себе не можем этого позволить". И в итоге этим сокращенным сроком права гражданина, которого хотят поместить в стационар, как раз и ущемляются.
– А законом не предусмотрено, что этот срок можно продлевать для выяснения каких-то важных обстоятельств?
– У них там пять дней стоит – они и используют это. Хотя, конечно же, я уверен, не будет никакого нарушения, если суд встанет на сторону защиты и перепроверит. Но судьи, видимо, исходят из того, что раз психиатры человека привезли, понаписали чего-то, заключение, подпись, печать есть – ну, и ладно. Зачем на себя брать ответственность? Вдруг я сейчас протяну, а он пойдет, сделает из штор или чего-нибудь ещё петлю и повесится?
Но если защита заявляет требование провести экспертизу в первой инстанции, и ей отказывают в этом, есть основания в апелляции требовать этого. Но в апелляции, к сожалению, тоже часто все поворачивается таким образом, что тоже отказывают в проведении экспертиз. Но это в таких, мотивированных политически либо еще как-то делах. В основном тех, в которых мы участвовали.
Но когда дело не сильно мотивировано, а инициатива исходит от каких-то сотрудников полиции (как в случае с Горлановым, которого задержали возле приемной президента), тут – да, есть надежда, что у тебя что-то получится в суде. И можно хотя бы в апелляции добиться отмены неправосудного решения первой инстанции.
– Если вернуться к полиции, то, получается, они могут буквально на глазок прикинуть, вменяем человек или нет?
– А все на глазок решается. Почему я всегда и говорю, что первое правило и при общении с полицейскими, и при общении с врачами – нужно быть всегда предельно спокойным. Лучше вообще ничего не говорить – либо какие-то предельно общие фразы.
– А вот эти ускоренные суды, как я понимаю, еще и проходят в закрытом режиме?
– Защитники могут попадать. Причем необязательно адвокат, может быть просто юрист – но там нужна доверенность.
– От кого? Допустим, муж или дочь могут ее выдать? (обратиться за комментарием к Алексею Прянишникову корреспондента издания вынудила уже упомянутая история Рабиги Хазиевой, муж и дочь которой несколько суток бьются над тем, чтобы вытащить женщину из психиатрической больницы – Idel.Реалии)
– Доверенность сама женщина должна выдать. И нужно, чтобы после выдачи ее заверил главврач. Но там вот в чем основная фишка: представителем по Кодексу об административном судопроизводстве может быть только лицо, имеющее высшее юридическое образование.
– А муж и дочь могут на этом процессе присутствовать?
– Теоретически — да, но сейчас все это ограничивают в связи с коронавирусом. Прокурор вот обязательно должен быть.
– Но ведь они могут прояснить клиническую картину…
– Их можно привлекать в качестве свидетелей, которые дали бы характеристику человеку. Пришли и указали, что у нее нет таких признаков, которые указываются во врачебном заключении…
Но по факту все на усмотрение суда делается, и здесь уже такая тенденция прослеживается у этого всего, что когда дело мотивировано... Оно не обязательно должно быть мотивировано политически. Позвонили из прокуратуры – или кто там судьям звонит? — и сказали: "Замучила она нас, давайте ее в психушку упечем"…
Дурной пример заразителен, а они ж смотрят и начинают точно так же себя вести. Сейчас таких процессов немного пока еще, но они, к сожалению, оборот набирают. И все это – дело шамана Габышева, еще ряд дел – они заразительны. В других регионах люди смотрят и говорят условно: "О! А почему бы нам вот этого, который часто ходит по судам и постоянно на нас жалуется, не закрыть?"
– Еще раз уточню по поводу адвоката. Если сейчас юриста нанимать, то это будут делать муж и ее дочь. А юристу что потом делать? Идти в тот же самый диспансер и требовать, чтобы доверенность заверил главврач?
– Я бы советовал, чтобы это был адвокат. У адвоката будет ордер, это уже основание попасть в больницу. Адвоката не имеют права не пустить, если адвокат придёт с ордером в отношении этого лица. Адвокат может сказать человеку, что от родственников пришел, обязан спросить, согласен ли человек на то, чтобы его интересы представлял защитник – и, соответственно, дальше уже инициировать процедуру оформления доверенности. Но нужно, чтобы текст доверенности был уже на руках. Вот этот текст доверенности человек подписывает – и уже пробиваться к главврачу, чтобы тот заверил доверенность.
Но здесь важно отметить, что у человека будет адвокат по назначению. В любом случае защитника там обеспечат. Обязаны обеспечить. Но позиция у этих назначенных защитников зачастую, сами понимаете… Они чаще всего ограничиваются тем, что смотрят, соблюдены ли формальности.
У человека часто не получается привлечь своего адвоката в первой инстанции. Потому что сокращенные сроки, и не всегда удается родственникам, знакомым, друзьям быстро найти адвоката, чтобы и адвокат тоже быстро встретился с человеком. Куча всяких препон может быть – особенно сейчас в виде всех этих санитарных мер из-за коронавируса, все эти ограничения на свидания и т.д.
Хотя по закону нет никаких исключений: человеку, которого помещают в стационар, обязаны предоставить его право на защиту, обязаны обеспечить его право на конфиденциальные свидания – что бы там ни было вокруг, коронавирус ли, тиф ли брюшной… Это право должно быть обеспечено. Но, как правило, в любом случае не получается сделать это быстро – и, соответственно, в первой инстанции у человека очень часто адвокат "по назначению". Потом уже, в апелляции, смотришь на документы судебные, и очень часто видно: позиция у адвоката по назначению никакая. Он просто пришел, покивал головой, формально не согласился с тем, что человека нужно помещать в стационар – но это как крайний вариант, в основном никакую позицию не занимают. И остается как-то в апелляции отбиваться – пытаться назначить экспертизы и т.д.
Очень часто как раз в апелляции удается сломать решение за счет того, что все эти врачебные заключения ничем не мотивированы и не обоснованы.
"ДУРНОЙ ПРИМЕР" КАРАТЕЛЬНОЙ ПСИХИАТРИИ
– А может быть так, что в течение 48 часов диспансер решит, что содержать гражданина в диспансере смысла нет – но вот этот маркер, клеймо, что человек психически нездоров, останется?
– Нет. Тут не так. Если в течение 48 часов не появится это врачебное заключение и не будет подан иск, человека отпускают – и никаких юридических последствий здесь возникать не должно. Кроме одной ситуации. Человека иногда удается "сломать" на то, чтобы он подписал добровольное согласие на лечение. Вот здесь они могут сначала взять добровольное согласие, а потом прийти к выводу, что можно не госпитализировать, а лечить амбулаторно. Здесь важно всегда иметь в виду, что никаких добровольных согласий давать ни на что не нужно. Они всегда в таких случаях, когда перед ними не очевидно психически больной, пытаются получить у него такое согласие – уговорами, полуугрозами, еще чем-то…
Тогда они козыряют таким согласием. И если такое согласие по малодушию было дано, то мы всегда рекомендуем это согласие отзывать. Как только появляется возможность человеку объяснить это, я всегда рекомендую – и в общем все подзащитные, мои в том числе, которые давали свои согласия, когда их захватывали и привозили в больницу, они все от этих согласий отказывались.
А так, если не будет дано согласие, и больница не обратится с иском, у человека не будет никаких формальных следов, что он психически нездоров.
– Сейчас много говорят о возрождении в России советского института карательной психиатрии. Вы тоже упомянули о тенденции к увеличению подобных дел. Это во всех регионах страны так? Или по крайней мере в большинстве?
– Ну, не всех и не в большинстве. У меня нет такой статистики. Но очень часто попадаются такие штуки. И я бы разделил такие штуки на две части. Когда речь идет, что человек реально не является психически больным. Это чисто политика, чисто политические дела. Тот же шаман. И такие административно мотивированные – когда человек является постоянно помехой для госорганов, органов местной власти, который постоянно ходит, какие-то жалобы пишет… Особенно, кстати говоря, цепляются к заявлениям и жалобам – вы, может, слышали про них? – касаемо СССР. Всех этих штук, связанных с тем, что люди продолжают себя считать гражданами Советского Союза. Там очень много абсурдных формулировок в заявлениях и жалобах есть – и очень часто как раз их используют, чтобы обосновать, что человек не в себе, имеет какие-то отклонения…
Вроде бы и нет политической мотивированности дела, но используют какую-то активность человека в плане того, что он ходит и постоянно пытается чего-то добиться в плане соблюдения своих прав, каких-то действий от органов власти разными способами… Такое есть. И это всё она самая — карательная психиатрия в чистом виде. Неважно, какие заявления делает человек, помещение в стационар должно быть мотивировано и обосновано. Да, учащаются такие случаи. Не скажу, что во всех регионах, во многих регионах – но такие случаи чаще стали появляться. Раньше их было гораздо меньше.
– А почему, на ваш взгляд, они стали появляться чаще? Это, как вы упомянули, дурной пример?
– Да, дурной пример. Я всегда говорил, что любое неправосудное дело, которое вершится в каком-то из регионов – в частности, дело шамана Александра Габышева – служит таковым. И я убежден, что все эти истории получают развитие именно в связи с делом шамана 2019 года. Обратите внимание: после того, как его первый раз попытались в психушку закрыть, точнее, даже после второго случая, когда его уже закрыли и увезли именно в недобровольном порядке, не по уголовному делу еще – вот после этого это везде и начало активно применяться. Вот, мол, смотрите: шел один такой в Москву – а якуты взяли и в психушку его поместили, потому что шел пешком. Казалось бы: ну, шел пешком – имеет право… Но нет. А дальше – пошло-поехало. Один, другой случай…
Я помню, у меня случай был: пожилую женщину, когда эта вся история с COVID-19 началась, в апреле 2020 года, за то, что она вышла из дома в аптеку без пропуска, сотрудники полиции тормознули. Она эмоционально отреагировала, и ее увезли в больницу. Слава богу, удалось адвокату быстро прорваться – и не случилось этого, отбили. Они тоже видят прекрасно, когда у человека появляется быстро адвокат не по назначению, а по соглашению – и стараются не связываться в таких случаях, быстро откатывают ситуацию назад.
Это массовый характер еще не носит, но та методология, которую уже используют, и те средства доказывания – никакие! – где просто прописывают, что, вот, "ходил на митинг часто, а, значит, психически нездоров" – это все прямо четко говорит, что перед нами в том самом виде карательная психиатрия советского образца. Пока не массового характера это все, но тем не менее. Начало положено этому. И мы видим, что врачи-психиатры, главные врачи – с них все начинается в больнице – они не слишком стойкие, не выдерживают давления правоохранительных органов и соглашаются с ними.
– Может, они как те судьи судят? Мы, мол, его отпустим – а с ним что-то случится? Давайте-ка мы лучше его закроем.
– И такое бывает тоже. Но, слушайте, врач-психиатр он же типа опытный же? Врачу-психиатру нужно 15 минут, чтобы понять, есть у человека отклонения или нет. И если они видят, что, очевидно, этого ничего нет, что перед ними обычный человек, ничего экстраординарного – для них риск-то небольшой как раз таки. Вот как раз таки с врачей все это и идет.
Врач – это как раз тот, кто может безошибочно определить, кто перед ним. И, соответственно, врачи дают эту слабину, а судьи уже ориентируются только на позицию врачей: "Врач сказал, чего я буду против врачей идти? У него в выводах прописано, что подлежит госпитализации? Пусть лежит". И если это все будет большие масштабы приобретать... Понятно, что ответственность основная на инициаторах этих процессов, но на врачах — не в меньшей степени. Потому что они могут отказать всегда. Но почему-то не решаются очень часто этого сделать.