Реальная карта Крыма: как разрушаются мифы о полуострове

Можно ли в прошлом найти ответы для будущего? Почему Россия вкладывает огромные средства в создание новых мифов о Крыме? Когда на карте Крыма появятся исторические названия? На эти и другие вопросы в студии Радио Крым.Реалии отвечает журналист, публицист и основатель «Исторической правды» Вахтанг Кипиани.

– Когда в последний раз были в Крыму?

– В декабре 2013 года. Там было несколько мероприятий, одно из них должно было быть в Таврическом национальном университете. Но тогдашний ректор (ТНУ Николай) Багров сказал, что они «не пустят в университет украинского националиста». При том, что я был в этом университете не раз, и на разных факультетах – на этот раз не удалось. Я не брал его «штурмом», мы быстро нашли другую площадку и встретились со всеми заинтересованными людьми. В те же дни я был в библиотеке имени Гаспринского. Я собираю материалы про украинских диссидентов, и мне было интересно посмотреть, что у них есть про советскую версию деятельности Мустафы Джемилева.

А снова я поеду в Крым, только когда он будет деоккупирован. Тут не может быть никаких разговоров про мягкую силу. Мягкая сила возможна между какими-нибудь Лихтенштейном и Швейцарией. А в условиях российской оккупации и агрессии на всех фронтах – Донбасском, Крымском, информационном, экономическом, культурном – я не вижу ни малейшей возможности посещения Крыма.

Вахтанг Кипиани

– Были времена, когда обсуждалась идея совместного учебника истории, российского и украинского. Что сейчас с этим?

– Это немного сказочная идея, никаких совместных учебников быть не может. В Германии, Швейцарии, Франции – своя история, и каждый пишет свои учебники для своих детей. Школьный учебник – это та книга, которая воспитывает гражданина и солдата. Совместный учебник – это, либо форма разоружения Украины, то, что делалось руками табачников ​(Дмитрий Табачник – бывший министр образования и науки Украины – КР) и других деятелей, либо просто дурость. Раньше были подобные встречи украинских и российских историков, но это наталкивалось на две разные природы государств. В Украине историк – свободный человек, не обязанный выполнять какую-то государственную политику, отвечать каким-то настроениям власти. Россия – страна авторитарная. Большая часть историков, работающих в официальных учреждениях, всегда будут исполнять «политику партии». И этот диалог двух людей, один из которых свободен, а другой – нет, произойти не мог.

– А почему в XXI столетии возникает такое скрупулезное внимание к историческим моментам? Почему Россия хочет приватизировать все – от крещения Руси, князя Владимира и так далее?

– Россия после краха Советского Союза – она сейчас сама себя ищет. Им нужны такие исторические корни, «якоря», которые можно подальше закинуть. У нас тысячелетняя история крещения, история христианской цивилизации. И когда Киев крестился, принимал религию для великого геополитического пространства, на территории Москвы был лес. Лес, волки, медведи бродили. Вокруг, конечно, жили люди, но они не знали, что будут частью христианской цивилизации, это будет потом. А России, вот это «потом», хочется как можно дальше в прошлое кинуть, чтобы иметь основания рассказывать, что это она несет культуру, развитие и цивилизацию на другие территории: в Центральную Азию, которую россияне до сих пор называют Средней, в Закавказье, в Украину, ну и в Прибалтику. Без этих претензий Российская держава не может существовать. И мы можем наблюдать это на всех фронтах – как Россию корчит, когда маленькая Грузия или маленькая Украина ведут свою национальную политику, отстаивает свои национальные интересы.

Как только украинцы открыли архивы, они поняли, что их учили чему-то не тому, и целые пласты истории они просто не знали. Теперь Россию корежит от того, что в истории Украины есть место и коммунисту Довженко, и националисту Бандере. И нас от этого не корежит. Мы понимаем сложность прошлого, и эта сложность дает нам возможность понять, что даже сейчас не все так однозначно. Да, было крещение, да, не очень добровольное, мы это знаем. Кто-то это принял добровольно, а язычники, например, нет – и их убили. Мы не говорим, что это хорошо. Но так было, такие были времена. Сейчас мы таких вещей не делаем, сейчас мы знаем, что люди разные, и с ними надо говорить, если мы хотим, чтобы нашу культуру, наш язык, нашу веру приняли. И принятие всего, что было на огромной этой территории, – это такая национальная идея, что все это наше.

– Вы издали карту «Топонимия Крыма», на которой можно снова увидеть многие исторические названия крымских населенных пунктов. И эта карта стала поводом для широкой дискуссии.

– Была профессиональная критика от нескольких историков. И, действительно, есть нюансы, о которых можно дискутировать – например, на крымскотатарском языке передать название можно разными способами. В целом критика была доброжелательной. Мы не можем представить карту в Крыму, но она там есть, и я видел фото нескольких крымчан, которые показывали эту карту своим детям. Видел эту карту на въезде в Феодосию – люди развернули ее как знамя. Она показывает около тысячи топонимов Крыма в их историческом развитии. Каждый город, даже Севастополь и Симферополь, «забрендированные» русским миром, обозначены несколькими наименованиями. Человек видит, что перед городом русских моряков там было поселение Ак-Яр (в других версиях – Ахтияр), что Симферополь назывался Акъмесджит. То, что мы можем сейчас делать в условиях временной российской оккупации – это рассказывать людям о том, что топонимика Крыма в большой степени искажена переименованиями 1946 – 1949 годов, что на 70% старая топонимика должна быть возвращена. Возможно, некоторые названия нужно придумать «с нуля».

В Киеве презентовали карту «Топонимика Крыма» (видео)

​– Придумать новые названия для населенных пунктов типа Комсомольское-Пионерское?

– Даже под такими именами открываются прошлые крымскотатарские, греческие, армянские, названия на идише. Есть, конечно, Щелкино, которому ничто не угрожает, или Красноперекопск – город советского времени. Я как «продюсер» карты поступил немного авантюристично и, не дожидаясь решения парламента, поставил на карту, правда, в квадратных скобках, один из вариантов названия, которое обсуждалось специалистами – Яни (иногда вижу вариант написания – Ени) Капу, то есть Новые ворота. Мы будем переиздавать карту, потому что получили заказ на нее от нескольких областей. Есть мнение, что такая карта должна присутствовать в органах власти, учреждениях, школах. Уже около тысячи карт есть в системе образования. Самое большое количество закупила Ивано-Франковская область.

– Откуда у вас такой интерес к крымской топонимике?

– С 90-х годов – сначала как историк, потом как журналист – я изучал историю репрессий против крымскотатарского народа. Больше того, его возвращение происходило на моих глазах. Я следил за этим и как человек, который исследует советский тоталитаризм. Непринятие крымским населением крымских татар, которые возвращались, сложное положение самого народа, который был раскидан по нескольким республикам Средней Азии, России, частично в Украине. Народ не имел совместной общественной жизни, институций, прессы – все это было предметом моего изучения. Потом я уже познакомился с ключевыми фигурами движения сопротивления крымскотатарского народа, много общался с этими людьми, принимал участие в создании фильма «Мустафа». Я воспринимаю крымских татар как часть украинского народа. Восстановление топонимики – это момент самосознания народа. Государство в свое время не создало такой карты, которая бы показала бесперспективность российских претензий на всю историю Крыма. Российский Крым – это лишь часть истории, и она начиналась с геноцидной акции, выселения крымских татар, греков, армян с этой территории. Давайте рассказывать реальную историю.

– Как вы думаете, в каком году ваша карта официально будет в Крыму?

– Она уже висит во многих домах в Крыму. Наступит момент, когда Россия станет слабее, а Украина вернет контроль над своей территорией. И тогда я в Крыму пойду в библиотеку Гаспринского прорабатывать новые идеи. И это будет уже украинский Крым.