Акция на Лубянке: «На сфабрикованных делах мы ставим не крест, а распятие»

Ночью 20 ноября петербуржец, 20-летний Павел Крисевич вышел из московского спецприемника, где пробыл 15 суток. Его задержали вечером 5 ноября, когда он висел на кресте напротив здания ФСБ на Лубянке, а у его ног горели папки с разными уголовными делами, среди которых были дело сестер Хачатурян, дело об убийстве Бориса Немцова, дело "Сети" и другие.

Акция у здания ФСБ – пятый перфоманс Павла Крисевича в этом году. В июле он был прикован наручниками к забору у суда в день приговора по петербургской ячейке из дела "Сети". В августе у входа в суд на приговоре по делу "Нового величия" в Москве он перерезал горло манекену. Фигурантов этого дела он поддержал еще одной акцией, в которой "повесился" на Троицком мосту в Петербурге. Павел не остался равнодушным и к отравлению Алексея Навального: вышел в тот день с подносом и кипящей "чашкой чая" к зданию ФСБ в Петербурге.

Политикой и устройством общества Крисевич заинтересовался в 2014 году, когда уроки истории о революции начала 20 века совпали с событиями на Майдане в Украине. Интерес вышел за рамки школьной программы: он увлекался трудами коммунистов – Троцкого, Сталина, Ленина, Маркса. При этом КПРФ как партию акционист не воспринимает, считая её зависимым придатком "Единой России". Потом ему стали ближе идеи анархизма и свободы личности от государства – Кропоткин, Бакунин и другие. Ими Крисевич увлечен и сейчас.

Павел Крисевич

В 2018 году он стал победителем телевизионной олимпиады "Умники и умницы", что позволило ему поступить в МГИМО. Однако уже осенью Крисевич ушел в армию, бросив учебу в одном из наиболее престижных вузов страны. За время службы Крисевич написал два романа, но крупнейшие издательства отказались с ним сотрудничать.

В 2020-м Павел вернулся на гражданку и поступил на 1-й курс зарубежного регионоведения на экономический факультет в Российском университете дружбы народов. Для акции с распятием он написал шестиминутный манифест и опубликовал его в своем Instagram.

Корреспондент Север.Реалии поговорил с Павлом на следующий день после его выхода из московского спецприемника, где он провел 15 суток за акцию у здания ФСБ.

– Как и когда возникла идеи акции с распятием?

– Идея возникла после того, как я "повесился" на Троицком мосту в Петербурге. Уже в спецприемнике мне пришла идея с горой политических дел. Потом появилась мысль о распятии. В общем, детали складывались постепенно. Насчет места проведения разные были мысли — думал и о Невском проспекте, и о Дворцовой площади, но в итоге пришел к Лубянке.

–​ Что ты хотел сказать своей акцией?

– Распятие – одна из разновидностей пыток. Все довольно прямо: на кресте висит политзаключенный в терновом венце облитый кровью на Лубянке напротив здания ФСБ. У его ног горит ровно 100 папок с уголовными делами. Например, там были дела "Сети", "Нового Величия", Жлобицкого, Кузьминкиной, Юлии Цветковой. Подвешенный политзек страдает за чужие грехи – те самые, благодаря которым могли появиться эти политические дела.

Видел разные мнения в сети, кто-то увидел покушение на православие. Я лютеранин, и у нас с этим посвободнее, никто из моих знакомых лютеран никаких возражений мне не высказал.

–​ Расскажи о том, как развивались события на Лубянке.

– С самого начала все пошло немного не по плану. Мы с соратниками пришли на Лубянскую площадь, а там после русского марша усилили наряд и было много полицейских автобусов. Это в принципе редко бывает – я в течение месяца ходил, наблюдал, что вообще происходит на Лубянке. Изначально предполагалось, что я буду в центре площади, чтобы не прикопались, что мы создаем помехи, угрожаем людям костром. В итоге мы решили чуть-чуть изменить место, чтобы нас по пути не перехватили с инвентарем. Быстро поставили крест, привязали меня к нему, у креста разложили уголовные дела, да подожгли их с файерами. Помощники благополучно ретировались, а я висел минуты три. Подбежали постовые и задали вопрос: "Что вы здесь висите?" Отвечаю: "Прикован, не могу сам слезть". Они постояли, поохали, в итоге прибежали еще полицейские, которые меня схватили, сняли с креста и утащили в автозак.

–​ Там тебя один из полицейских папкой по лицу ударил?

– Да, пока еще на площади стояли. Как я понял, ему сразу же прилетело от сотрудников ФСБ. Отвезли в отделение, там собрались сотрудники разных ведомств: из главного управления МВД по Москве, ФСБ, центр "Э". Последние пытались допросить меня, спрашивали, что я делаю в Москве, как все организовывал. Для них стало новостью, что я в Москве, возможно, конспирация сработала.

–​ Почему подготовка к акции проходила в тайне?

– Мне будет неприятно, если мне акцию на корню подрубят. К тому же Москва – не Петербург, здесь очень много ртов, которые много говорят. Если бы за неделю до события было известно, что Павел Крисевич собирается что-то мутить, уверен, что ко мне за сутки пришли бы сотрудники и забрали бы в отдел, такое периодически случается.

–​ А что было в спецприемнике?

– Спецприемник на 30 человек, камеры на четверых. Сначала с одним человеком сидел, он украл спортивную сумку из магазина, второй сидел за мелкое хулиганство. Потом меня перевели и я оказался в камере с организатором русского марша и по совместительству пресс-секретарем ассоциации народных определений Никиты Зайцевым. С Дмитрием Ивановым (администратор телеграмм-канала "Протестный МГУ". – СР) через окошко общались.

–​ Что тебе говорили другие заключенные, узнав о твоей истории?

– Ну первый сказал: "О, я тебя в новостях видел". А с Никитой вообще считаю, что удачно вышло. Я в московской тусовке не слишком свечусь, да и здесь в принципе все чуть по-другому. У нас в Петербурге семейная такая атмосфера у оппозиции, а в столице все друг с другом ругаются.

–​ "Фонд славянской письменности" попросил проверить твои действия на предмет нарушения свободы совести и вероисповедания, а также хулиганства. Что ты об этом думаешь?

– На мой взгляд, вся проблема в том, что к таким организациям приходит условный сотрудник ФСБ, дает текст и дает команду. Посмотрите, как написаны письма – силовой канцелярит. Если бы люди реально ратовали за свои взгляды религиозные, думаю они бы пошли на диалог, чтобы узнать подробности.

Если бы я использовал именно православный крест, со всеми присущими ему атрибутами, то наверное была бы понятней их реакция. Но это не только христианский символ, это еще и орудие пыток, например в Римской империи. На него еще спартаковцев вешали, он существовал до появления христианства. Лучше бы этот фонд написал мне письмо в спецприемник, я бы с ними пообщался.

–​ Как твои родные отнеслись к акции на Лубянке?

– Они расстроились, но думаю, уже свыклись. Родители в каком-то смысле смирились. Думаю, они поддержат все это, только если я каким-нибудь депутатом стану.

–​ Предположим, что Владимир Путин или еще кто-то имеющий влияние проникнется твоими акциями и даст команду отпустить политзаключенных, а митинги и протесты станут нормой. Чему тогда будут посвящены твои акции?

– Да много чему можно их посветить: правам женщин, равноправию, социальным преобразованиям. Все будет зависеть от повестки дня, от ситуации в стране.

–​ Почему сейчас в твоих акциях исключительно тема политзаключенных?

– Я когда-то сам занимался политической организацией, у меня была своя, если так можно выразиться, партийная ячейка, комсомольская организация. В один момент я сидел читал про дело "Сети", "Нового величия" и мне очень живо представилось, как сотрудники центра или ФСБ также приходят ко мне. Обзывают это все экстремистской организацией, устраивают пытки и пытаются влепить 10 лет за экстремизм. При том, что ничего незаконного я не делал. А еще сейчас много кто занимается классической политдеятельностью, не хотелось бы, чтобы количество людей, кого наказывают за подобные вещи, росло. У нас же все находятся в зоне риска в этом плане.

–​ Что значат для тебя твои акции –​ это попытка самовыражения, способ привлечь внимание к проблеме или акт искусства?

– В первую очередь – привлечение внимание к проблеме. И насколько я вижу, оно привлекается, причем довольно активно. Безусловно, это также и творческий акт. Отдельная история – отклик на акцию. Ведь это круто, когда ты за одну акцию можешь перевернуть мнение людей, увидеть споры, посмотреть за реакцией, узнать что-то новое и о себе. Видишь, что серое вещество у людей начало двигаться. И чем дальше, тем больше положительных реакций.

Для акции с распятием потребовались и определенные организаторские способности. Они нужны даже для того, чтобы собрать пять человек. В этом плане, думаю, Петру Павленскому проще – он больше про творчество, культуру. Я же подхожу к акционизму больше с политической стороны, работаю с политическими понятиями. А еще с одними и теми же людьми не взаимодействую по части организаций, чтобы для них меньше было рисков.

–​ Как думаешь , есть ли какой-то срок или событие, после которого ты себе скажешь: это была моя последняя акция, все, хватит?

– Ну, наверное, если за акцию мне прилетит уголовная статья, то я не смогу их делать. Или если меня застрелят. А может и какой-то форс-мажор идиотский.

–​ Твои друзья говорят, что из тебя мог бы получится хороший политик. Как ты относишься к перспективе стать депутатом или чиновником?

– Мне кажется, что такое возможно только при стечении большого числа обстоятельств. Всерьез я такие перспективы не рассматриваю. Были мысли пойти по армейской линии, но после службы в армии, я понял, что это не лучшая из возможностей. В какой-нибудь прекрасной России будущего еще может быть, но не в этой системе.

–​ Есть ли сейчас в России политики, которых ты готов поддержать?

– Если честно, то никого. Навальный – популист, я внимательно изучил его программу в 2018 году. Это очень прозападная вещь. Ничего против западных ценностей я не имею, но я против того, чтобы пытаться вылепить из России условную Германию. Если появится политик, которые предложит особый русский путь, совмещающий черты азиатского и европейского общества, то это будет хорошо. Мне ближе всего горизонтальное общество, коммуны и все прочее.

–​ Что ты думаешь о дальнейшей судьбе России?

– Системной концепции нет. Конечно, нужно пересмотреть дела политзаключенных, освободить их, остановить репрессии, которые приводят к ощущению полного тлена в нашей стране. Думаю, что стоит пересмотреть систему социальных выплат и в принципе перестроить бюджет. С коррупцией по-настоящему бороться или хотя бы попытаться реализовать свежие идеи в этой сфере. Можно целый трактат написать в духе Адама Смита только про устройство России. Правда, боюсь, за это можно и в тюрьме оказаться.

Надеюсь, что однажды появится ответственный человек, который не будет подвержен склокам, и тогда что-нибудь да определиться. Может мне удачно на экономическом факультете знания привалят.

–​ Насколько я знаю, ты уже написал два романа, пока служил в армии, но издательства от них отказались. Есть ли планы самому издать их в интернете?

– Первый роман – "Из глубины век" – уже сверстан, но еще необходима работа корректора. Он во многом автобиографичен и состоит из случаев, которые произошли со мной в армии. Второй роман – "Постпанк постжизни" – пока есть только в рукописном варианте, сейчас я работаю над переносом в электронный.