В чем плюсы и минусы жизни в Симферополе? Считают ли себя симферопольцы столичными жителями? Почему молодежь со всего Крыма стремилась жить и учиться в этом городе? И сохранит ли Симферополь свое влияние на полуострове после аннексии?
Об этом в эфире Радио Крым.Реалии беседовали с крымским журналистом, телеведущим, обозревателем Павлом Казариным.
– Расскажите о вашей жизни в Симферополе. Что вам нравилось в этом городе?
Другого города, другого детства у меня в запасе не было. И другого места, где Павел Казарин стал тем, кем он стал, тоже не было
– Помню, как во время одного интервью меня спросили, какой мой любимый город. Как обычно, перебираешь в памяти что-то большое, альбомное, красивое: Стамбул, Прага, Вена... А потом неожиданно для себя ответил: Симферополь. И начинаю объяснять, что я не сошел с ума. Что я знаю все про Симферополь и его недостатки. Просто у этого города есть монополия на мои детские воспоминания, там прошли 30 лет моей жизни. Я могу прожить еще 30 лет в Нью-Йорке, но никогда там не появится улица, на которой у меня была первая сердечная травма, где у меня была первая, простите, драка, где я попробовал курить или впервые понял, кем хочу быть. Эти детские воспоминания как в сейфе хранятся в этом маленьком уездном городе С.
Что касается того, каким был Симферополь... Я помню, что у жителей многих городов Крыма была городская идентичность. А у Симферополя вместо четко выраженной городской была общекрымская идентичность. Возможно, поэтому, например, группа «Ундервуд», которая родом из Симферополя, говорила, что они – «крымская группа». Мой знакомый говорил, что если бы они были из Ялты, то, наверное, называли бы себя ялтинцами. А так как они были симферопольские – то и идентичность была не городская, а сразу региональная.
Конечно, для огромного количества людей, которые приезжали в Крым на эти летние «матрасные» две недели, на пляжи, с обязательным «Пентанолом» (средство от солнечных ожогов – КР), Симферополь был короткой транзитной зоной между аэропортом и железнодорожным вокзалом либо между железнодорожным вокзалом и Ялтинской трассой. Все остальное им было недоступно, незаметно и, наверное, там и нечего было замечать. Я помню, когда приезжали друзья и просили показать город, то у меня был скромный набор обязательных локаций, а потом я сразу увозил их в Байдарскую долину, на ЮБК и Ай-Петри.
Но при этом всем в этом маленьком сплетении уездного сонного города, с его центральными улицами в три этажа, с этими обязательными «человейниками» в спальных кварталах – в этом всем для меня долгое время крылся какой-то эталон. Другого города у меня в запасе не было, другого детства у меня в запасе не было и другого места, где Павел Казарин стал тем, кем он стал, тоже не было.
– Симферополь называют столицей Крыма. Считают ли себя симферопольцы жителями столичного города?
– Безусловно. Столичность Симферополя была чуть ли не единственным его достоинством по одной простой причине: у нас не было моря, как у Ялты, не было национального колорита, как у Бахчисарая, или масштабной истории, как у Севастополя. Но у нас был статус столицы, а как следствие – деньги и карьерные возможности. Жители других городов ехали в Симферополь, потому что там можно было строить карьеру. Если отнять у Симферополя столичный статус, то, наверное, значительной доли своей привлекательности в глазах окружающих он бы сразу лишился.
– Часто молодые люди из разных городов Крыма хотели учиться в именно Симферополе, иногда даже не рассматривая возможность поступления в вузы на материковой части Украины. Как думаете, почему?
Крым был «аналоговым» – заповедник кэша и «ламповых» технологий, его жители мало куда-то путешествовали
– Крым – это регион с очень сильной островной ментальностью. Да, он полуостров, но по самоощущению это был остров, поэтому кто-то в шутку, а кто-то всерьез повторял, что «за Перекопом земли нет». Очень часто, когда ты спрашивал у местного жителя о том, кто он, то в ответ звучало не «украинец» и не «русский», а именно «крымчанин».
При этом полуостров был очень «аналоговым». Здесь мало кто пользовался кредитными карточками, нечасто делали онлайн-покупки, это был заповедник кэша, «ламповых» технологий, а местные жители мало куда-то путешествовали. Считалось, что в Крыму с его разнообразием, можно найти все, что угодно.
Нужно понимать, что ЮБК – это такой себе курортно-туристический «макдональдс» для приезжих. В Крыму есть немало потрясающих и куда менее раскрученных мест. Помню, как мы начинали с друзьями кататься по Крыму, открывать для себя Азовское побережье, северо-западный Крым, северо-восточный, Арабатскую стрелку, Керченский полуостров.
Утренний Симферополь: дворники, пустые улицы и отсутствие пробок (фотогалерея)
– Насколько Симферополь – комфортный для жизни город? Какие проблемы беспокоили местных жителей?
– Разные были районы – у каждого свои хлопоты. Но когда живешь в городе, который для тебя родной, то воспринимаешь его как собственную комнату, в которой ты все способен найти на ощупь. Так и Симферополь. Мы прекрасно знали, что лучший плов – в столовой на Василевского, лучшая шурпа – в кафе «Платан», а за вином ездили в центр, в фирменный магазин от винзавода. И многие вещи тебе попросту не режут глаз, потому что ты к ним привык. И привык к тому, что недостатки – это прямое продолжение достоинств.
– Как симферопольцы справлялись с отсутствием моря?
– От нас до Алушты было 40 км, а до Николаевки – и вовсе 30. Добраться можно было всегда. Но, скажу честно: для меня Крым это не море, а в первую очередь – горы. Бахчисарайский район, юго-западный Крым. В самом Симферополе я рос в районе центрального автовокзала на улице Мате Залки. Район был на холмах, с которых открывался прекрасный вид на Чатыр-Даг. До сих пор, приезжая в любой город, я невольно ловлю себя на том, что скольжу взглядом по горизонту. Если взгляд цепляется за какие-то ландшафтные неровности, то у меня появляется ощущение дома.
А море для меня было факультативным. Мы выбирались на пляж в лучшем случае в сентябре, когда основная часть туристов уезжала. А горы были перманентно – вне зависимости от времени года.
– Вы затронули тему островной ментальности крымчан. На ваш взгляд, это уникальное явление?
Мы смотрели на старшее поколение, которое грезило Советским Союзом, как на людей, чьи флаги обречены быть спущены. А в феврале 2014 года оказалось, что эти старики переиграли поколение детей
– Забавно, но эта островная ментальность часто исчезала после переезда. Объясню. В Украине есть города с очень сильной городской идентичностью. Это Львов, Одесса, Днепр, Харьков. Люди, которые переезжали из этих городов, сохраняли свою городскую идентичность. Продолжали даже в Киеве подчеркивать, что они одесситы или львовяне. А вот многие крымчане, уехавшие из Крыма, довольно быстро становились «киевлянами», «москвичами», «питерцами». То есть региональная идентичность начинала теряться сразу после того, как ее носитель переезжал за пределы полуострова.
Тут есть еще одна особенность. Крым – очень красивый и безумно разнообразный, но, с точки зрения идеологии, это был заповедник просоветской ностальгии. Наверное, в такой ностальгии удобно жить, когда тебе 50 лет. А когда тебе 20, то в нем становится чрезвычайно тесно. Мы посматривали на старшее поколение, которое грезило Советским Союзом и Российской Империей, как на уходящую натуру, как на людей, чьи флаги обречены быть спущены с флагштоков просто в силу того, что прошлое должно стать прошлым. А в феврале 2014 года внезапно оказалось, что эти старики переиграли поколение детей, и стали мейнстримом и новой нормой.
– Повлияло ли на ситуацию в 2014 году то, что крымские чиновники всегда обвиняли Киев во всех бедах полуострова?
– Думаю, да. Одновременно повлияло и то, что в Киеве долгое время были готовы мириться с ситуацией, когда Крым был электоральной вотчиной просоветских партий. Долгое время украинская оппозиция вообще за Днепр не перешагивала. И уж тем более особенно не стремилась проникать в Крым и предлагать какие-то альтернативные смыслы. Поэтому всю палитру внутриукраинской дискуссии в Крыму рисовали те же «регионалы». Они говорили: «Либо мы, либо злые фашисты, которые придут и пригвоздят вас тризубом к социальному дну». Это было куда удобнее, чем говорить о том, что альтернатива просоветскому дискурсу – это проевропейский дискурс с правами человека и чувством собственного достоинства.
– После российской аннексии властям Крыма стало все сложнее объяснять проблемы внешним фактором, ведь на Кремль особо не пожалуешься. Возможен ли кризис крымской власти?
Проблема Крыма в том, что «сегодня» всегда было лишь плацдармом для борьбы за какое-то «светлое завтра»
– Нет, я глубоко уверен, что врага всегда можно найти. Проблема Крыма в том, что у него категория «сегодня» никогда не была чем-то субъектным – оно всегда было лишь плацдармом для борьбы за какое-то «светлое завтра». В 2014 году ничего не изменилось. Сперва сказали, что нужно преодолеть продуктовую и энергетическую блокаду. Потом предложили дождаться Керченского моста. Теперь ждут железнодорожную ветку этого моста и трассу «Таврида». После чего, вероятно, станут ждать отмены санкций. Требовать от Украины пустить воду. И так далее и так далее.
Это ведь абсолютно советская традиция – когда ты бросаешь все на алтарь борьбы за светлое будущее, когда нет туалетной бумаги, «зато мы помогаем своим в Анголе». Так вот – эта традиция никуда не денется. А враг найдется.
– Изменился ли Симферополь после российской аннексии Крыма?
– Последний раз я был там летом 2015 года на свадьбе у своего друга, а после этого уже не ездил. Когда арестовали нашего коллегу Николая Семену, я понял, что окно возможностей для поездок закрылось.
В последнее время я очень мало пишу о Крыме. Не чувствую за собой права комментировать бытовую реальность, потому что уже не знаю ее, она мне не дана в ощущениях. Становиться «профессиональным крымчанином», который спекулирует своей пропиской – не хочу.
Поэтому у меня в памяти есть один-единственный Симферополь – образца 2013-2014 годов. Я иногда могу по нему мысленно пройтись, закрыв глаза. Количество шагов от подъезда до троллейбусной остановки, фасады домов – все эти детали не уходят, они со временем только становятся острее. Мой город теперь живет без меня и меняется тоже без меня. Так что пусть лучше в памяти будет тот, который я помню.