Павел Казарин: Формула протеста

Специально для Крым.Реалии

Когда диктатор разгоняет мирный протест, он полагает, что спасает страну. На самом же деле, он обрекает ее на худший сценарий.

Авторитарные люди обычно верят, что революции происходят из-за недосмотра спецслужб. Хотя в реальности любая революция – это всего лишь наказание за профнепригодность. Впрочем, этого не удастся объяснить сторонникам теории заговоров. Они привыкли не верить в людей и верить в царя – и именно из этого коктейля рождается протест, который выходит на улицы.

В основе любой революции лежит убеждение, что революция невозможна. Ее спусковой крючок – это вера в то, что власть не ошибается, а все недовольные «проплачены».

Чем дольше человек находится «наверху», тем меньше он понимает тех, кто «внизу». Общество – живой организм. Оно постоянно меняется. Устает от прежних лозунгов, проникается новыми, хочет странного и не хочет прежнего. Поколения сменяют друг друга, на арену выходят новые дети, для которых флаги дедов – вовсе не повод не хотеть своих собственных.

Единственный способ реакции на это – это ротация власти. Только она дарит руководителям способность чувствовать страну. И чем дольше не меняется в чиновничьем кабинете президентский портрет, тем хуже власть понимает своих сограждан.

Отсутствие оппозиции – это еще один ингредиент в революционном коктейле. Потому что оппозиция переводит протест в политическую плоскость. Те же, кто уничтожает политическую жизнь на корню, по сути, запирают наглухо котел. И если вода в нем закипит – то крышку попросту сорвет.

Авторитарные сторонники порядка убеждены, что уличные протесты, митинги и демонстрации – это опасно. Что они – проявление слабости государства. На самом же деле, право на публичное несогласие – это символ устойчивости системы. И мощь государственного организма измеряется не отсутствием политической дискуссии, а ее наличием.

Потому что отсутствие дискуссии – это первый признак того, что «что-то пошло не так». Ни одна – пусть даже самая мононациональная страна – не может шагать строем и хотеть одинакового. В ней есть разные люди, которые желают разного. Бюджетники будут хотеть увеличения зарплат. Предприниматели – снижения налогов. Автомобилисты – широких дорог. Пешеходы – просторных тротуаров. В каждой стране найдется множество внутренних вопросов, по которым общество станет дробиться. А у каждой группы будет своя повестка, программа, интересы и стремление их защитить.

Тот же парламент нужен для того, чтобы балансировать интересы всех этих разных людей. Чтобы любой закон был максимально близок к точке межгруппового консенсуса. Если парламент перестает быть местом для дискуссии, это значит, что в стране нет парламента.

Кстати, этот же принцип служит прекрасным маркером оккупированных территорий. Тех самых, где государство-оккупант пытается создать иллюзию всеобщего консенсуса. Так, например, в довоенном Крыму звучали самые разные голоса. Проукраинские и пророссийские. Голоса тех, кто говорил от лица крымских татар, и тех, кто говорил от лица других этнических групп. Им всем находилось место в телеэфирах и на дебатах. Но вся эта разноголосица исчезла в тот момент, когда случилась аннексия. Крым отныне – это территория показного единодушия. Прекрасный показатель того, что за последние шесть лет там не осталось места свободе.

Впрочем, не Крымом единым. Некоторые государства пытаются заключать со своим народом социальный контракт. В рамках которого отбирают политические свободы в обмен на содержимое холодильников. Но и эта схема довольно неустойчива. Любой экономический кризис рискует этот контракт разорвать. Обеднение вызывает недовольство. Недовольство провоцирует голоса. Голоса рождают политический запрос. И в этот момент все зависит лишь от того, как именно властная вертикаль станет реагировать на новый вызов.

Можно разморозить режим. Регистрировать оппозиционные партии, давать им доступ к медиа, снижать проходные барьеры. Делать все, чтобы дискуссия и недовольство канализировались в парламенте. А можно объявить несогласных «агентами» и начать зачищать страну от тех, кто хочет, чтобы его голос был услышан.

Но в том и особенность, что второй подход не является панацеей. Он может дать краткосрочный эффект здесь и сейчас. Но его долгосрочные последствия будут печальными. Если власть рубит под корень официальную политику и мирный протест – ему на смену рано или поздно приходит протест силовой. Это старая как мир формула: тоталитарным режимам способны противостоять только тоталитарные идеологии. И не стоит удивляться тому, что жестокому послевоенному советскому государству были готовы оказывать сопротивление не менее жесткие в своих методах повстанцы из ОУН-УПА.

Кстати, наблюдение за протестами в Беларуси заставляет вспомнить еще одну формулу революции. Любое столкновение власти и протеста – это история про повышение ставок. Кто первый скажет «пас» – тот и проиграл. Но стоит помнить, что если ты не хочешь договариваться с мирными горожанами, то есть шанс, что в следующий раз их место займут куда более радикальные. И итоги этого противостояния окажутся куда более серьезными по своим последствиям.

Авторитарные правители воспринимают переговоры как слабость. Они нередко убеждают себя, что страна находится в состоянии «осажденной крепости», и все, что происходит на улицах, склонны расценивать как «предательство» и «бунт во время войны». Но только победа над мирным протестом вовсе не обязательно означает, что угроза исчезла. Напротив, это нередко означает лишь то, что ставки будущего восстания будут выше, а методы жестче.

Некоторые события можно лишь отсрочить – но не отменить.

Взгляды, высказанные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции