«Черта нищеты». Как отразится на людях новый прожиточный минимум в России

В России изменился прожиточный минимум, в 2022 году он составит в целом по России 12 654 рубля на душу населения, соответствующая поправка уже зафиксирована в проекте федерального бюджета на 2022-2024 годы. Однако многие эксперты считают, что новая методика расчета позволяет российским властям существенно занижать реальный уровень прожиточного минимума и зависящих от него социальных выплат. Как это происходит, корреспонденту Север. Реалии рассказала экономист, депутат Госдумы I–VI и VIII созывов Оксана Дмитриева.

В последний рабочий день ноября комитет по бюджету и налогам Госдумы принял предложенную президентом России Владимиром Путиным поправку к бюджету, в соответствии с которой прожиточный минимум в стране увеличивается на 8,6% и становится выше инфляции. Теперь его размер составит 12 654 рубля, но это средний показатель: для трудоспособного населения это 13 793 рубля, для пенсионеров 10 882 рубля, для детей – 12 274 рубля.

Известно, что теперь изменилась методика расчета прожиточного минимума. Как именно он теперь рассчитывается, можно найти на различных государственных сайтах, в том числе на сайте петербургского комитета по социальной политике, где говорится, что "прожиточный минимум по новым правилам исчисляется исходя из величины медианного среднедушевого дохода за предшествующий год. На 2021 год показатель равен 44,2% от медианного среднедушевого дохода, исчисленного по стране (это средний доход на одного жителя России)".

Оксана Дмитриева

– Раньше прожиточный минимум рассчитывался от потребительской корзины, а теперь его рассчитывают от так называемого медианного дохода, – объясняет Оксана Дмитриева. – Что такое медианный доход? Это доход, который делит всю совокупность людей на две части, одна получает доход ниже медианного, а другая получает доход выше медианного. Если идет нормальное распределение, не в бытовом смысле, а в математическом, то обычно медиана совпадает со средним арифметическим значением. То есть у вас, допустим, средний доход совпадает с тем значением, которое делит всех пополам: половина у вас получает меньше среднего дохода, а половина – выше среднего дохода. А наиболее часто встречающееся значение – это средний доход. Но проблема в том, что в России очень большое неравенство по доходам. Я специально запросила данные, и получается, что у нас медианный доход на данном этапе составляет 62% от среднего дохода. И вот в этом-то и зарыт черт, который, как известно, всегда в деталях. Потому что да, во многих странах именно медианный доход используется для расчета и прожиточного минимума, и минимального размера оплаты труда, но при этом в большинстве стран, если нет больших социальных контрастов, медианный доход практически равен среднему. А чем больше социальное неравенство, чем больше доходы сосредоточены на полюсе богатства, тем больше медианный доход отличается от среднего. Поэтому, хотя расчет от медианного дохода – это, казалось бы, правильная вещь, но у нас, если посчитать прожиточный минимум от среднего дохода, то он уже получится где-то порядка 25%. То есть уже не 40%, а 24-25%, а это, конечно, существенно отличается от того, как прожиточный минимум утверждается в других странах. Потому что там он, как правило, составляет 50%, а может быть, даже 40% от среднего дохода, который в этих странах равен медианному доходу. И у нас при такой методике расчета происходит существенное занижение прожиточного минимума именно за счет нашего неравенства. Потому что чем больше у нас неравенство, тем, соответственно, больше у нас медианный доход отличается от среднего.

– То есть получается, что у нас гораздо большее количество людей живет с доходами ниже среднего, и если мы ориентируемся на них, то мы тем самым занижаем и прожиточный минимум?

– Да. Потому что у нас две трети населения всегда, а сейчас еще больше, получают и доход, и зарплату ниже среднего. Не половина, а две трети!

– И ориентироваться на это, мягко говоря, не совсем честно…

– Тем самым мы занижаем прожиточный минимум и как бы дестимулируем выравнивание доходов.

– А почему стали пользоваться новой методикой расчета?

– Не знаю, но мне кажется, сейчас вообще стали отказываться от нормативов. Можно считать и по потребительской корзине, но тогда все-таки потребительская корзина должна быть реально чертой бедности, а не чертой нищеты. Потому что, в общем, черту бедности и черту нищеты всегда разделяют. Бедность – это всегда относительная величина, зависящая от реального уровня жизни в стране. И, в принципе, правильно считать, что черта бедности где-то в 2-2,5 раза ниже среднего дохода. Но реально среднего, а не медианного, который берется у нас. А черта нищеты – это как бы уровень физического выживания. Ну, вот, собственно говоря, уровень физического выживания – это и есть та потребительская корзина, как она у нас считалась. Это действительно черта нищеты.

– Часто ли менялась у нас на протяжении последних лет методика расчета прожиточного минимума?

– Нет, методика расчета была достаточно стабильна, она шла от потребительской корзины. Немножко менялся состав потребительской корзины, но тоже не сильно.

– Если посмотреть, что входит в прожиточный минимум в Петербурге – скажем, для детей, да и для взрослых тоже, то там значатся только продукты питания. Как будто ребенок не вырастает из одежды, да и взрослый ходит всю жизнь в одном пальто и ботинках, не покупает лекарств. Такое ощущение, что человек не платит за квартиру, не ездит на транспорте, а только ест, и то весьма умеренно.

– Ну, да, и посчитать это – что кому нужно – очень сложно, поэтому прожиточный минимум больше и не считают по потребительской корзине. И это правильно, считать его от медианного дохода, только другое дело, что соотношение должно быть другое, то есть чтобы он действительно составлял 40% от среднего дохода. А от медианного дохода прожиточный минимум должен быть где-то порядка 60%. И в принципе, наверное, это было бы более правильно – считать от среднего дохода для страны, и не нужно тогда спорить, включать то или иное благо в расчет потребительской корзины или не включать. То есть проблема только в одном, что у нас медианный доход составляет 60% от среднего, 62% для точности, вот и все. А сейчас начинать обсуждать, что тогда включалось в потребительскую корзину, это уже бесполезный разговор. Именно поэтому многие отказались от потребительской корзины как точки отсчета, потому что понятие черты бедности всегда относительно – относительно данного времени, относительно данной страны. В одной стране черта бедности – это будет бедность, в другой стране черта бедности – это будет нищета, а в третьей это будет вполне нормально.

– А может быть, от потребительской корзины отказались из-за резкого роста цен на продовольствие, который у нас в последнее время наблюдается? Тогда бы прожиточный минимум заметно вырос, если этот рост цен учитывать.

– Решение о медианном доходе принято было еще до этого роста. Переход к медианному доходу связан с тем, что он в других странах используется. А от идеи потребительской корзины отказались, потому что там действительно возникают вопросы. А что вы туда включаете? А как вы ее индексируете? А какие цены вы учитываете? Потому что тот же хлеб можно учитывать по одним ценам, можно учитывать по другим ценам. То есть существует большой разброс по качеству различных видов продукции. Поэтому переход к другой методике расчета – это правильно, но в данной ситуации выбран медианный доход, и из-за того что он у нас в стране с учетом неравенства в распределении составляет 62% от среднего дохода, мы получаем заведомо заниженный прожиточный минимум.

– А как бы вы подсчитали прожиточный минимум, чтобы получилось справедливо и правильно? По среднему доходу?

– Да, я бы его брала – либо 50% от среднего дохода по стране, либо брала бы с учетом нашего неравенства – 60-65% от медианного дохода.

– А не 44, как у нас сейчас установили.

– Да, да, именно так.

– Но тогда ведь и официальное количество бедных, наверное, было бы у нас больше, чем сейчас?

– Ну, да, тогда бы изменилась характеристика по бедности, и естественно, увеличились бы дополнительные расходы на субсидии и все те пособия, которые считаются от прожиточного минимума и от минимального размера оплаты труда.

– А ведь от размера прожиточного минимума и МРОТ зависит очень многое – и доплаты к пенсиям, поскольку пенсии не могут быть меньше величины прожиточного минимума пенсионера в регионе, и пособия на детей от трех до семи лет, и ежемесячные выплаты на первого и второго ребенка до трех лет. Получается, что заниженный прожиточный минимум – это очень выгодно властям, чем он меньше, тем меньше денег надо на социальные выплаты.

– Не все выплаты базируются на минимальном размере оплаты труда или на прожиточном минимуме. Потому что на основе прожиточного минимума как бы считается не столько размер пособий, сколько определяется категория получателей пособий, то есть расширяется количество людей, которые могут на эти пособия претендовать.

– Прожиточный минимум ориентирован на медианную зарплату, на доходы. Но ведь известно, что зарплаты у нас тоже очень занижены, вы с этим согласны? Получается, что занижение прожиточного минимум как бы запрограммировано и с этой стороны, так?

– Тут тоже свои проблемы – как формируется заработная плата, где, у кого и как. Но все равно возможности и бюджета, и государства ограничены, и все равно прожиточный минимум идет в процентном соотношении от того уровня зарплат или доходов, который сложился в стране.

– Это понятно, но просто вы говорили неоднократно, что у государства есть ресурсы для того, например, чтобы повысить пенсии. А есть ли ресурсы для того, чтобы повысить зарплаты тем же врачам? Сколько бы ни говорилось, что они большие, но все же понимают, что это нарисованные цифры, и врачи говорят, что на руки они получают гораздо меньше, чем это объявляется.

– Ну, во-первых, это не совсем так. Дело в том, что там все то же самое – у вас средняя зарплата, и вот тут-то как раз и нужно было применить показатель медианной зарплаты. Потому что средняя – это когда кто-то получает 300 тысяч, а кто-то получает 30 тысяч, и вы это разделили и получили 165 тысяч в среднем на двух человек. А чтобы иметь представления о действительной заработной плате, нужно давать данные по медианной, тогда у вас один главный врач или его заместитель не смогут своими высокими заработками изменять ситуацию в целом по больнице. Но фактически государство может влиять напрямую на уровень заработной платы работников бюджетной сферы, тех, кому они платят деньги, и на уровень доходов через пенсии и пособия.

– Почему же все-таки у нас население остается таким бедным?

– Это общий вопрос, и его нужно разделять на различные моменты. Если говорить о зарплате применительно к бюджету, то у нас очень занижен фонд отплаты труда в науке, в высшем образовании. Даже в здравоохранении с учетом ковидных доплат ситуация чуть-чуть, может быть, стала получше. Но и здесь нужно опять же смотреть не на среднюю, а на медианную зарплату. А вот в науке и в высшем образовании ситуация чрезвычайно напряженная. Допустим, в Москве и в Петербурге уровень заработанной платы в высшем образовании даже ниже, чем в среднем образовании, чем в школах. Поэтому тут должны быть предприняты специальные меры по опережающему повышению заработной платы в высшей школе. И главное, чтобы базовый оклад, базовый тариф составлял значительную долю от совокупного денежного вознаграждения. Тут надо конкретно по каждому направлению говорить, что реально можно повысить, на сколько можно повысить, и какие тут могут быть инструменты. Если говорить о частном секторе, о коммерческом, то там мы видим то же самое – огромный разрыв в заработной плате между топ-менеджментом и средней заработной платой по предприятию. И здесь тоже есть определенные резервы именно с точки зрения выравнивания доходов. Не увеличивать общий фонд отплаты труда, а именно выравнивать доходы.

– Вы сказали очень важную вещь, ведь если поговорить с врачами, с учителями, с вузовскими преподавателями, все они возмущаются, что у них крохотный базовый оклад, который ставит их в невероятную, просто рабскую зависимость от начальства. То есть, если у врача базовый оклад – 12-15 тысяч, а все остальное – это стимулирующие надбавки, зависящие от личных отношений с главврачом, с директором школы, то это действительно выглядит ужасной системой. Можно ли надеяться, что она будет когда-то изменена?

– Ну, вообще-то, все эти методы имеют свое происхождение. У нас есть такая Высшая школа экономики, которая без конца разрабатывала различные реформы – в области здравоохранения, в области образования, навязывала нам эти рецепты извне – что базовый оклад должен быть именно такой, небольшой, а все остальное – стимулирующие выплаты, чтобы стимулировать человека работать. Или стимулировать его получать гранты в науке и в высшем образовании, предполагается, что доля грантов в оплате труда должна быть более высокая. А базовый оклад, смета и штатное расписание – это плохо, это все отжившее, это социалистическое прошлое. На самом деле, когда принимали закон об изменении статуса бюджетных учреждений, собственно говоря, тогда и отказались от сметы и от штатного расписания. Поэтому, конечно, во все, что касается бюджетной сферы, нужно возвращать старое забытое советское прошлое – штатное расписание и сметы, и, соответственно, оплату труда по табели о рангах. Конечно, должны быть и гранты, и стимулирующие надбавки, но их доля не должна превышать 25 процентов от совокупного вознаграждения работника.

– Люди нередко жалуются, что лишение стимулирующих надбавок становится способом выдавить человека из учреждения – ему просто перестают платить. Если сотрудник неугоден, если его начальник хочет уволить, он просто оставляет его на голом окладе.

– Это, может быть, применяется, но отнюдь не в массовом исполнении, потому что сейчас всех, в том числе и тех же администраторов, заставляют массу всякой отчетности подавать. Уже сейчас, например, существует циркуляр системы высшего образования, чтобы в каждом учреждении была система оплаты труда и методика повышающих коэффициентов и стимулирующих надбавок, чтобы не было волюнтаризма. Но все равно это существует в пределах того же фонда оплаты труда, и повышение цифр по зарплате достигается ценой сверхвысоких нагрузок. То есть для того, чтобы поднять оплату труда, нужно либо сокращать сотрудников, либо сделать нагрузку на одну ставку такую, что ее невозможно выполнить, и люди автоматически переходят на полставки, на три четверти ставки и так далее. Но опять же в этом нужно разбираться. Пока что система очень запутанная, к сожалению, вследствие бесконечных реформ, многие из которых нам были навязаны, и мотивировали это тем, что давайте сделаем, как в других странах.

– И что же нужно сделать, чтобы выровнять зарплаты в целом по стране – опять придется проводить новые реформы?

– Не реформировать надо, а надо возвращаться к старой системе, это не требует больших реформ, просто надо ввозвратиться к штатному расписанию и к системе четких окладов. И реально повышать финансирование, то есть в самих бюджетах увеличивать долю базового финансирования бюджетных учреждений и уменьшать долю так называемых программ.

– Ну а пока система не приведена в порядок, зарплаты не повышены, что если бы сейчас посчитать прожиточный минимум как 50 процентов от средней зарплаты, какой он был бы?

– Если сейчас прожиточный минимум взрослого человека 13 800 рублей, то, я думаю, что процентов на 20, наверное, тысячи на 2,5 он мог бы быть увеличен. Примерно так.

– А почему, кстати, такая разница между прожиточным минимумом работающего человека и пенсионера, почему для пенсионеров он такой маленький? Ведь чем старше человек, тем больше ему надо тратить на лекарства, на здоровье – получается, что это совсем не учитывается.

– Да, вот это неправильно, я давно об этом говорила, что у нас принципиально неправильная оценка прожиточного минимума пенсионера. Действительно, в целом, если говорить о среднем уровне, то у пенсионеров, наверное, потребностей меньше, поскольку нет детей, нет расходов на улучшение жилищных условий, а это самые затратные вещи. Но ведь речь идет именно о прожиточном минимуме, а минимум прожиточный у пенсионеров отнюдь не меньше, чем у взрослого населения, потому что у них действительно есть повышенные расходы на лекарства, на уход. Ну, допустим, молодой человек взял самокат и доехал куда-то, общественным транспортом воспользовался либо пешком прошел небольшое расстояние, а пенсионер или человек пожилого возраста вынужден заказать такси или попросить сопровождающего, то есть у него возникают дополнительные расходы на уход. И без этих расходов вы не можете выжить. По продуктам питания – то же самое, то есть человек более молодой, более сильный может менее качественные продукты использовать, а пожилой человек этого себе позволить не может. Ну, и лекарства опять же, медицинское обслуживание, которое для многих – вопрос жизни и смерти. Это действительно входит в минимум. Поэтому такой расчет совершенно неправильный. Это шло еще от потребительской корзины, и если сейчас от нее отказались, то мне не кажется правильным, чтобы прожиточный минимум пенсионера был ниже, чем трудоспособного человека.

– А для детей, как вам кажется, это справедливо – прожиточный минимум чуть меньше, чем для взрослого?

– Ну, на детей, может быть, в этой разнице есть какой-то смысл, потому что у ребенка нет коэффициента семейной нагрузки. То есть ребенку не надо содержать еще кого-то. Но я еще раз повторяю, про минимум мы не можем рассуждать теоретически, минимум – это минимум не просто, а по отношению к стране, к данному времени, к данному этапу. Потому что наша бедность – это богатство на Берегу Слоновой Кости или еще в какой-то стране. Но то, что считается бедностью у нас, где-нибудь в Норвегии – это абсолютно неприемлемая нищета.

– У нас в стране объявлена борьба с бедностью, ее, кажется, к 2030 году хотят победить. Не получится ли, что эта борьба будет у нас происходить исключительно на бумаге, с помощью игры в циферки?

– Ну, прожиточный минимум – это в любом случае индикатор. Если сравнения будут делаться относительно этого индикатора, и если будет какая-то динамика даже по отношению к заниженному индикатору, то, наверное, все равно можно будет отследить определенные успехи или неуспехи в борьбе с бедностью, они все равно будут видны, если только этот индикатор будет стабилен.

– А борьба с бедностью у нас вообще реально идет, что-то делается в этом направлении? Или все только слова?

– Я считаю, что в течение длительного времени, многие десятилетия не замечался тот факт, что основные бедные, 65% – это семьи с детьми. Это действительно так. И на начало 2000-х годов, когда только начали эти вопросы формулировать, оказалось, что 65% семей с детьми так или иначе были за чертой бедности. Поэтому были приняты эти меры по материнскому капиталу, поэтому сейчас были сделаны дополнительные выплаты на детей, и в связи с ковидом и просто стабильные, они, может быть, чуть-чуть выправили эту ситуацию. Хотя, конечно, кардинально изменить ее могут только реально нормальная заработная плата родителей, но тем не менее. С другой стороны, как всегда бывает, хвост вытащили – голова увязла. Потому что, если говорить о гражданах пожилого возраста, пенсионерах, то с учетом размера пенсий большая часть пенсионеров находятся как бы чуть-чуть над чертой бедности. То есть они формально над ней, но если только чуть-чуть повышаются тарифы, растут цены на продовольствие, цена объективной потребительской корзины вдруг подскакивает на 2-3 тысячи, тогда их сразу выдавливает за черту бедности. В общем, сказать, что ничего не делается, нельзя, потому что по семьям с детьми принят достаточно широкий комплекс мер, но при этом, если говорить о пенсионерах, то вся эта группа, мне кажется, последнее время, наоборот, к черте бедности приблизилась. Потому что пенсии не индексировались должным образом, а многие пенсионеры и граждане пожилого возраста, которые имели достаточно широкий набор льгот, связанных с Великой Отечественной войной, с участием в войне, пенсионеры – ветераны труда, эти возрастные когорты просто ушли. Эти льготы, так или иначе, все-таки несколько повышали уровень, а сейчас их доля уменьшилась, поэтому положение пенсионеров вызывает у меня тревогу.