Власти России еще с советских времен склонны преуменьшать и скрывать масштабы катастроф, пишет Владимир Абаринов в статье на Радио Свобода. И эта страсть к преуменьшению характерна не только для России.
22 января в Давосе президент США Дональд Трамп ответил отрицательно на вопрос корреспондента CNBC, существуют ли опасения, что заражение коронавирусом перерастет в пандемию:
– Мы полностью контролируем ситуацию. Один человек прибыл из Китая, и мы держим его под контролем. Все будет просто прекрасно.
– Поговаривают, что Китай, возможно, не демонстрирует надлежащей прозрачности. Вы уверены, что мы знаем от Китая все, что нужно знать?
– Верю. У меня отличные отношения с президентом Си.
Таким было его первое высказывание о коронавирусе. В тот день Трамп повторил это еще дважды.
4 февраля в своем ежегодном послании Конгрессу "О положении страны" президент заверил американцев, что волноваться совершенно не о чем; "Мы координируем свои действия с китайским правительством и работаем в тесном взаимодействии над вспышкой коронавируса в Китае. Моя администрация предпримет все необходимые шаги, чтобы уберечь наших граждан от этой угрозы".
7 февраля Государственный департамент объявил, что "оказал содействие в транспортировке почти 17,8 тонн пожертвованных китайскому народу предметов медицинского назначения, включая маски, халаты, марлю, респираторы и другие жизненно важные материалы". 10 февраля президент заявил в своем предвыборном выступлении в Нью-Гэмпшире: "И кстати, вирус. Теоретически к апрелю, когда немного потеплеет, он как по волшебству исчезнет. Надеюсь, так оно и будет". 28 февраля на митинге в Южной Каролине Трамп сказал, что коронавирус – новая уловка Демократической партии, не способной победить в честной борьбе: "Теперь демократы политизируют коронавирус. Вы это знаете, верно? Коронавирус. Они политизируют его... Это их новый обман. Но вы знаете, что мы сделали нечто изумительное. У нас всего 15 случаев в огромной стране, и благодаря тому, что мы приняли ранние меры... Если бы мы их не приняли, [заболевших ] было бы гораздо больше". Спустя несколько часов в США от коронавируса скончался первый пациент.
4 марта в интервью Fox News Трамп заявил, что не верит данным о высокой смертности от коронавируса, опубликованным Всемирной организацией здравоохранения.
Думаю, 3,4 процента – на самом деле фальшивая цифра. Это просто моя догадка, основанная на многих разговорах со многими людьми, имеющими к этому отношение, потому что многие подцепили это в очень легкой форме. Они очень скоро поправятся, они даже в глаза не видели врача и не вызывали врача, вы о них даже не слышали, поэтому они не попали в категорию больных.
Лишь 18 марта президент назвал коронавирус "невидимым врагом", которому объявлена война.
БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: Время больших потрясений. Уолл-стрит, вирус, Путин и нефтьЧума и политика
Президент США не одинок в своем стремлении преуменьшить угрозу. Мы это знаем по случаям сокрытия информации о природных и техногенных катастрофах в России, хотя закон и запрещает это. Эпидемии и пандемии – не исключение. Историк Жан Делюмо считает такую реакцию властей и населения естественной в условиях, когда способы борьбы с напастью крайне ограничены:
При появлении угрозы заражения сначала люди стараются ее не замечать... В подобном отношении был свой резон: власти не хотели сеять панику – именно поэтому в начале эпидемии запрещались любые проявления траура. Но главным образом было нежелательно прерывать экономические связи с внешним миром, потому что карантин оборачивался для города трудностями в снабжении продовольствием, крахом предпринимательства, безработицей, уличными беспорядками и т. п. Но кроме сознательных и осознаваемых причин были, конечно, и подсознательные мотивы: закономерный страх чумы заставлял людей как можно дольше оттягивать момент необходимости противостоять ей. Врачи и власти старались сами себя обмануть, – а успокаивая население, они успокаивались сами.
На Руси эпидемии чумы и холеры не раз выливались в бунты с убийствами врачей-иноземцев, будто бы распространявших заразу. А в конце позапрошлого столетия российские бактериология и эпидемиология оказались в "ножницах" между интересами науки и интересами политики. Западная Европа отболела чумой к началу XVIII века, но в России вспышки продолжались. Ее правители по привычке считали чуму внешней угрозой. Поэтому, когда в январе 1897 года появились сообщения о вспышках бубонной чумы в Бомбее и Гонконге, то Николай II распорядился закрыть границу с Афганистаном и Персией и усилить санитарный контроль в морских портах. Указом императора была учреждена Комиссия о мерах предупреждения и борьбы с чумной заразой во главе с генерал-адъютантом принцем Александром Петровичем Ольденбургским.
Это была третья в истории человечества пандемия чумы. Именно тогда японские и французские бактериологи, работавшие в Гонконге, нашли в тканях умерших чумную бациллу, а затем был установлен и переносчик – крысиная блоха. Однако это было только частью решения проблемы. Найти возбудителя мало – нужно понять способ распространения. В эпидемиологии тогда господствовала "миазматическая теория", согласно которой источник инфекции – загрязненные вода и почва, нечистота и антисанитария человеческих жилищ и отхожих мест.
Российская бактериология пребывала в тот период в странном и двусмысленном положении. Она никак не могла сблизиться с практической медициной. Сегодня такое взаимодействие представляется совершенно естественным, а тогда оно было далеко не очевидным. Дополнительная сила отталкивания была связана с тем, что бактериология, исполняя важную для государства роль, была тесно связана с высшей бюрократией, тогда как русский медик в подавляющем большинстве был земским врачом, человеком, как правило, демократических убеждений. В январе 1887 года на Втором Пироговском съезде в Москве произошло знаменитое столкновение выдающегося физиолога Ильи Мечникова с не менее выдающимся гигиенистом Федором Эрисманом. Первый, как сказано в статье современного историка науки, "сочетая энтузиазм и вопиющую бестактность", доказывал, что знание "микробной теории" необходимо всякому практикующему врачу. Второй утверждал, что для борьбы с эпидемиями нужна гигиена, а не бактериология.
С точки зрения рядового врача, виновником эпидемий было правительство, не способное создать систему охраны общественного здоровья, избавить Россию от трущоб, повсеместно проложить водопровод и канализацию. Бактериология представлялась чисто лабораторной наукой, не имеющей практического значения. И лишь во время революции 1905 года оказалось, что русские бактериологи отнюдь не монархисты, а некоторые из них придерживаются даже радикально-левых политических взглядов. К тому же выяснилось, что бактериология незаменима в лечении инфекционных заболеваний. Британский исследователь Джон Хатчинсон называет свершившееся сближение "бактериологической революцией".
В тот же период бурно развивалась и эпидемиология. Противочумный комитет направил в Индию специалистов, в числе которых был и профессор Даниил Заболотный, будущее светило эпидемиологии. Помимо Бомбея он побывал в Аравии, а затем во Внутренней Монголии. Параллельно с Робертом Кохом, который, работая в Центральной Африке, установил, что природными резервуарами чумных блох и микробов являются крысы, Заболотный пришел к выводу, что в монгольской степи таким природным носителем служит сурок тарбаган.
Покуда он путешествовал, в Астраханской губернии произошла новая вспышка чумы. И снова в ней обвинили внешние источники. Вопрос был сильно политизирован и идеологизирован. Подобно колониальным державам Европы империя считала, что исполняет на Востоке цивилизаторскую миссию. "В Европе мы были приживальщики и рабы, а в Азию явимся господами, – писал Достоевский в январе 1881 года, после успешного покорения генералом Скобелевым туркменского племени текинцев. – В Европе мы были татарами, а в Азии и мы европейцы".
Русско-японская война нанесла сокрушительный удар по идее превосходства европейской цивилизации. Появились эпидемиологи, убежденные в эндемичности чумы, то есть в том, что ее очаги расположены на российской территории. (В отличие от вирусов, способных существовать только в живом организме, возбудитель чумы является сапронозом, то есть ведет свободный образ жизни в почве.) Одним из них был Иоаким Страхович, обследовавший астраханские степи.
Нам положительно думается, что в данном случае мы встречаемся с одним из парадоксов в истории медицины, – писал он. – Мы легко создаем эндемические очаги вдали от нас и ждем оттуда опасности и в то же время с упорством, не отвечающим научной объективности, отрицаем возможность того же у нас самих. Так, например, на основании наблюдений профессора Заболотного, обнаружившего в 1898 году бактериологически чуму в Восточной Монголии, мы легко признали этот очаг. И тем не менее в следующем, 1899 году, когда чума появилась в русском селе Колобовка, мы делаем предположение о заносе к нам этой чумы из Восточной Монголии, находящейся на расстоянии почти 6 тысяч верст сухим путем, калмыками, живущими по другую сторону Волги, потому что калмыки иногда ходят на поклонение к буддийским святыням в Монголию.
Версия эндемичности в корне противоречила мнению царской бюрократии, верившей в то, что зараза и вольнодумство проникают в Россию только извне. Но в научном сообществе она стала главной. После революции Даниил Заболотный однозначно встал на сторону большевиков, в которых видел силу, способную решить не только санитарную, но и научную проблему.
БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: Травы, водка и сауна: неэффективные советы для борьбы с коронавирусомНародное средство
"Около меня колера морбус, – писал запертый холерным карантином в Болдине Пушкин Плетневу в сентябре 1830 года. – Знаешь ли, что это за зверь? того и гляди, что забежит он и в Болдино, да всех нас перекусает – того и гляди, что к дяде Василью отправлюсь, а ты и пиши мою биографию". (Дядя Василий Львович к моменту написания этого письма только что скончался.)
Бывший главный санитарный врач России Геннадий Онищенко в карантинных мерах по случаю тогдашней холеры видит огромную заслугу своего ведомства перед русской литературой:
Достаточно вспомнить знаменитую "Болдинскую осень", когда осенью 1830 года карантинные врачи заперли великого русского поэта Александра Пушкина на карантин в его имении Болдино, под Нижним Новгородом – в связи с возможным распространением эпидемии холеры. Они, конечно, не подозревали, что тем самым способствуют рождению одного из величайших феноменов мировой литературы: не имея возможности вернуться из Болдина в Москву и продолжить хлопоты о своей женитьбе, Пушкин засел за письменный стол...
В конце концов, от любого бедствия человечество спасали присутствие духа и чувство юмора. Надо только не лгать ему. Тем более что это бесполезно.
Летом 1970 года на юге СССР произошла масштабная вспышка холеры. Ее не удалось скрыть от мирового сообщества, как скрыли за пять лет до этого вспышку в Каракалпакской АССР. Советское правительство было вынуждено уведомить об эпидемии Всемирную организацию здравоохранения, но от собственных граждан бедствие скрывали до последней возможности. Еще в августе, когда общественные пляжи Крыма и черноморского побережья Кавказа были закрыты и на территориях, охваченных эпидемией, полным ходом шла борьба с ней, печать бодро сообщала об успешном курортном сезоне, иллюстрируя свои заметки фотографиями пляжей, на которых "яблоку негде упасть". Лишь в сентябре газеты опубликовали материал РИА Новости "Вибрион в западне". При этом число умерших оставалось государственной тайной.
Но людская молва сильнее любых запретов. Помню это лето, которое я провел в подмосковном пионерском лагере. Слово "карантин" было мемом этого сезона. Именно так мы назвали свой вокально-инструментальный ансамбль, и никакой цензуры от вожатых не последовало. Единственное неудовольствие тех каникул – отсутствие в нашем меню астраханских и камышинских арбузов. Московское начальство запрещало разгружать прибывшие оттуда баржи с плодоовощной продукцией – как было доказано, мера оказалась излишней.
Тем холерным летом Владимир Высоцкий сочинил и спел песню, в которой высмеял секретность и шапкозакидательство властей, избегавших употребления самого слова "холера":
Убытки терпит целая страна,
Но вера есть, все зиждется на вере, –
Объявлена смертельная война
Одной несчастной, бедненькой холере.
На трудовую вахту встал народ
Для битвы с новоявленною порчей.
Но пасаран! Холера не пройдет!
Холере – нет! И все! И бал окончен!
Не отставали и курортники, не желавшие терять даром деньги, уже потраченные на отпуск:
Ваше благородие, госпожа холера,
Судя по фамилии, вы жена Насера.
Двадцать граммов хлорки
В арабский коньяк –
Не нужна касторка –
Пронесет и так!
Анатомия дефицита
Перебои снабжения в кризисных ситуациях лучше всех описал Евгений Шварц в пьесе "Дракон":
1-я горожанка. Подумать только! Война идет уже целых шесть минут, а конца ей еще не видно. Все так взволнованы, даже простые торговки подняли цены на молоко втрое.
2-я горожанка. Ах, что там торговки. По дороге сюда мы увидели зрелище, леденящее душу. Сахар и сливочное масло, бледные как смерть, неслись из магазинов на склады. Ужасно нервные продукты.
Многое в нынешнем положении вещей можно объяснить, но откуда взялся дефицит туалетной бумаги? Для американского потребителя зрелище пустых магазинных полок, еще недавно забитых громадными упаковками этого товара, нестерпимо. А для меня, уже забывшего, что такое советский дефицит, прикрепленное к этим пустым полкам объявление о том, что в одни руки отпускается не более двух рулонов, – просто дежавю.
Американец в среднем потребляет сто рулонов туалетной бумаги в год. Америка импортирует не более 10 процентов этого количества. Все остальное производится в стране, бумагу выпускают почти 150 компаний, и производители божатся, что не снижали объемы продукции.
Оказывается, в США уже была туалетно-бумажная паника – в 1973 году. Это был год, когда вслед за арабским нефтяным эмбарго грянул мировой экономический кризис. Автомобили часами простаивали в очередях к бензоколонкам, начались трудности с энергоснабжением, но почему народ стал скупать туалетную бумагу?
Та давняя история сегодня хорошо изучена. Ее называют классическим случаем распространения ложного слуха. Все началось с сообщений информационных агентств о дефиците туалетной бумаги в Японии. Тем временем в Вашингтоне конгрессмен от лесного штата Висконсин стал получать от своих избирателей жалобы на нехватку бумаги (впоследствии оказалось, что местные компании стали отправлять свою продукцию на экспорт по более выгодным ценам).
Конгрессмен забил тревогу. Тему подхватила пресса. Представитель крупнейшей в США компании этого профиля Scott заверил телезрителей, что ни малейшего сокращения производства не произошло и не планируется. Ясное дело, когда публику уговаривают не волноваться, она именно тогда и начинает тревожиться. Недостаток столь необходимого предмета гигиены стал темой юмористического шоу Джонни Карсона.
Помимо всех дефицитов, которые у нас уже есть, знаете, что еще исчезает с полок супермаркетов? Туалетная бумага. (Смех в зале.) Пока вы еще смеетесь… А я вот только что смотрел рекламу, в которой миссис Олсон приходит в гости с бумажным пакетом с кофе, а хозяйка дома говорит: "Плевать на кофе, дайте мне пакет!"
(Миссис Олсон – ее роль играла актриса Вирджиния Кристин – героиня рекламных роликов кофейной компании Folgers.)
Джонни думал повеселить публику, но ответной реакцией стал ажиотажный спрос, и бумага и впрямь пропала.
Когда люди сталкиваются с нарушением привычного порядка жизни, с которым они ничего не могут поделать, они стремятся предпринять хоть что-то, чтобы снова обрести уверенность и чувство защищенности. Запасы впрок – обычный способ защиты.
Доказав Полесову, как дважды два – четыре, что муки в городе сколько угодно и что нечего устраивать панику, граждане бежали домой, брали все наличные деньги и присоединялись к мучной очереди... В два дня Старгород был охвачен продовольственным и товарным кризисом.
Спустя годы в одном из самых популярных ситкомов, "Сайнфелд", появился эпизод, в котором две соперницы, Элен и Джейн, оказываются в соседних кабинках дамской комнаты.
После того как туалетная бумага вернулась на полки, покупатели шептались, что вот-вот пропадут горчица, корм для кошек, корм для птиц, сиденья для унитазов и теннисные мячи...
Юмор вирусного распространения
Сегодня в социальных сетях тоже хватает юмора на животрепещущую тему.
Наконец-то интроверты получили мир, созданный для них...
Ты служишь в банке, и туда врываются двое парней в масках... Успокойся, это всего лишь ограбление!
Будете смеяться, но именно это произошло недавно в Нью-Йорке: двое в хирургических масках ограбили ипподром. И случай этот не единственный.
Логотип Олимпиады в Токио: соблюдай безопасную дистанцию!
Шутка на одном из американских форумов:
– Ваш тест на коронавирус дал положительный результат.
– Этого не может быть! У меня больше 300 рулонов туалетной бумаги!
Нет, это не юмор висельника. Смех стимулирует поглощение кислорода организмом, что, в свою очередь, вызывает прилив сил. А кроме того, повышает иммунитет, столь необходимый в борьбе с инфекцией.
Не столь многое мучит нас, сколь многое пугает, и воображение, мой Луцилий, доставляет нам больше страданий, чем действительность... Не знаю как, но только вымышленное тревожит сильнее. Действительное имеет свою меру, а о том, что доходит неведомо откуда, пугливая душа вольна строить догадки. Нет ничего гибельней и непоправимей панического страха: всякий иной страх безрассуден, а этот – безумен.
Так писал Сенека в одном из своих посланий к другу. А ведь это писалось в эпоху, когда медицина не знала не то что вакцин, но и обезболивания. Да, Сенека был стоиком, а мы по большей части гедонисты и сибариты, но согласимся, что до настоящих лишений еще бесконечно далеко.