Вопрос, с которого много лет назад началось мое знакомство с этой темой, звучал так: «Почему российским школьникам не рассказывают о «крымском иге», как о «татаро-монгольском»? Берегут детские души от новых потрясений?». И действительно, почему?
Окончание. Предыдущую часть читайте здесь.
Рязанский поворот
Примерно 15 августа 1521 года хан Мехмед I Герай встал лагерем вблизи Рязани. Обремененный награбленным, он устроил торжище, на котором крымцы продавали местному населению взятую добычу и даже позволили московитам выкупать своих пленных. Рязанский наместник Иван Хабар-Симский по этому случаю освободил князя Федора Лопату-Оболенского, попавшего в плен после поражения под Коломной, заплатив за него до 700 рублей.
Сигизмунд Герберштейн утверждал, что инициатором попытки захвата Рязани был Остафий Дашкевич: «Он все время выставлял на продажу кое-что из добычи под стенами крепости, намереваясь при удобном случае ворваться в ворота вслед за русскими покупщиками и, выбив оттуда стражу, захватить крепость». Однако все было сложнее.
В суматохе, царившей в Москве в ночь с 28 на 29 июля, из-под стражи сбежал рязанский князь Иван Иванович. Однако выбравшись из города после снятия осады, он не примкнул к хану, а двинулся на Рязанщину самостоятельно, послав вперед доверенных людей с грамотами к землякам. Узнав об этом, Иван Хабар привел рязанцев ко второй присяге – биться с собственным князем, а доверенные люди попали в руки московских воевод, так что план провалился. Но поскольку Иван Иванович после неудачи бежал в Литву, а Дашкевич на тот момент был подданным литовского князя, то, возможно, последний действовал в интересах первого.
Мехмед совершил свою главную ошибку – он передал Хабару в Рязань оригинал грамоты, в которой великий князь Василий III признавал себя данником хана
Тем временем хан отправил Хабару «как рабу своего данника» требование снабдить крымское войско провиантом и всем необходимым, а также явиться на поклон лично. Однако тот отказался – он был «человек, искушенный в военном деле и такого рода уловках, так что его никоим образом нельзя было выманить из крепости», и именно Хабар отстоял Нижний Новгород от казанской армии в 1505 году. «Он попросту ответил, что ничего не знает о том, что его государь – данник и раб татар, если же его удостоверят в этом, то уж он знает, как тогда поступить». И тут Мехмед совершил свою главную ошибку – он тотчас же передал Хабару в Рязань оригинал грамоты, в которой великий князь Василий III признавал себя данником хана.
Параллельно продолжал действовать и Дашкевич, подступая со своими торгами все ближе к стенам Рязани. Более того, часть московских пленников «стерегли столь небрежно, как бы специально давая им возможность бежать, что большинство из них действительно убежало в крепость. Тогда татары огромной толпой подошли к крепости и стали требовать вернуть беглецов». Хабар распорядился отослать несчастных назад, но крымское войско не отошло от стен – даже наоборот, приблизилось к распахнутым воротам, откуда выходили пленные.
И пока рязанских воевод, по Герберштейну, парализовал страх от безвыходности положения, немецкий пушкарь Иоанн Йордан «быстрее московитов оценив опасность, выстрелил на свой страх и риск по татарам и литовцам из выстроенных в ряд орудий, чем привел их в такой ужас, что они разбежались прочь от крепости». Фактически это означало разрыв мирного договора и возобновление крымско-московской войны.
Приблизительно 18 августа случилось нечто удивительное – крымское войско снялось с места и поспешило в Крым
Хан сделал последнюю попытку уладить дело – он «потребовал от начальника (крепости) объяснений; тот отвечал, что в нанесенной царю обиде повинен пушкарь, стрелявший без его ведома и приказа, возложив, таким образом, на пушкаря всю ответственность». Мехмед захотел выдачи Иордана, воеводы было согласились, но Хабар воспротивился, и немец был спасен.
А затем, приблизительно 18 августа, случилось нечто удивительное – крымское войско снялось с места и поспешило в Крым, не только не отплатив Рязани за непокорность, но и оставив в руках Хабара драгоценную данническую грамоту князя Василия!
Столетиями российские летописцы и историки приписывали это отступление мужеству воеводы и трусливости хана, но в реальности все оказалось по-другому. Воспользовавшись полной мобилизацией крымских сил, в начале августа на беззащитный полуостров ворвалось хаджитарханское (астраханское) войско. Оно было ничтожным по численности – три отряда в 300, 200 и 80 человек – но поскольку противостоять ему было некому, оно предало Крым огню и мечу. Множество женщин и детей попали в плен, были угнаны бессчетные стада скота, уцелевшие жители в панике спасались под защитой стен Кефе.
Мехмед, собравший все силы, чтобы устроить «смерч» Москве, сам из-за этого был вынужден пострадать от «смерча» в родном краю
Такова была горькая ирония судьбы. Мехмед, собравший все силы, чтобы устроить «смерч» Москве, сам из-за этого был вынужден пострадать от «смерча» в родном краю. Бросившись на защиту Крыма, он оставил в руках неприятеля свое главное завоевание – грамоту о признании Москвой крымского сюзеренитета. Да и наказать захватчиков хан не успел – они вернулись в Хаджитархан до его прибытия. Но этот налет сделал войну двух ханств неизбежной.
А Московия могла праздновать избавление от крымской зависимости.
Конец войны
Вернувшись в Москву между 20 и 24 августа, князь Василий, как водится, наказал невиновных и наградил непричастных. Об этом подробно повествует Герберштейн: «При въезде его в самых воротах крепости, куда для встречи государя стеклось огромное множество народу, стоял немец Николаус, благодаря сообразительности и усердию которого, как я сказал, и была спасена крепость. Увидев его, Василий громким голосом сказал: «Твоя верность мне и старание, которое ты выказал, охраняя крепость, известны нам и мы изрядно отблагодарим тебя за эту услугу». Когда прибыл другой немец, Иоанн, прогнавший татар от рязанской крепости, Василий объявил ему: «Здоров ли ты? Бог даровал нам жизнь, а ты сохранил ее. Велика будет наша милость тебе». Оба они надеялись, что государь щедро одарит их, но ничего не получили, хотя часто надоедали государю напоминаниями о его обещаниях. Оскорбленные такой неблагодарностью государя, они потребовали отпуска, чтобы посетить родину, откуда они давно уехали, и своих родных. Этим они добились, что каждому к их прежнему [ежегодному] жалованью прибавлено было по приказу государя по десяти флоринов».
«Разбор полетов» случился и в московском войске. «Между тем при дворе государя возник спор, кто был виновником бегства русских при Оке: старейшие возлагали вину на командовавшего войском князя Дмитрия Бельского, молодого человека, пренебрегшего их советами, говоря, что татары перешли реку по его беспечности, а он, отводя от себя обвинение, утверждал, что прежде всех начал бегство Андрей, младший брат государя, а прочие последовали за ним. Василий, не желая показаться слишком строгим к брату, который явно был виновником бегства, лишил должности и княжества одного из начальников, бежавшего вместе с братом, и заключил его в оковы».
Слишком усердствовать с репрессиями Василий не мог – сохранялась угроза продолжения войны с ханом
Жертвой родственных чувств правителя стал князь Иван Воротынский, опытный и храбрый воевода. Лишенный своего поместья и сана, он долгое время провел в заключении, после был освобожден, но без права уехать из Москвы.
Однако слишком усердствовать с репрессиями Василий не мог – сохранялась угроза продолжения войны с ханом. Осенью снова «пришла весть великому князю, что безбожный царь Магмед-Гирей крымский, возгордившись, хочет идти на землю его». Хан якобы велел объявить на базарах Перекопа, Эски-Крыма и Кефе, чтобы мурзы и воины не снимали с себя оружия, не расседлывали коней и готовились ко второму походу на Москву, так что великому князю вновь пришлось выводить полки в поле. Однако с высоты сегодняшнего дня видно, что Мехмед осуществил против Василия информационную спецоперацию, а в реальности выступать в поход с риском попасть на осеннюю распутицу даже не собирался.
Развязка наступила в следующем, 1522 году. «В начале лета Василий, желая отомстить за нанесенное татарами поражение и смыть позор, испытанный им, когда он во время бегства прятался в сене, собрал огромное войско, снабдил его большим количеством пушек и машин, которых русские никогда ранее не употребляли в войнах, двинулся из Москвы и расположился со всем войском на реке Оке близ города Коломны. Отсюда он отправил в Тавриду к Мухаммед-Гирею гонцов, вызывая его на битву, потому что в прошлом году он (Василий) подвергся нападению без объявления войны, из засады, по обычаю воров и разбойников. Царь ответил на это, что для нападения на Московию ему известно достаточно дорог и что войны решаются оружием столько же, сколько и обстоятельствами, поэтому он привык вести их по своему усмотрению, а не по чужому».
Разоренная Московия не представляла непосредственной угрозы Крыму, в отличие от Хаджитарханского ханства
Другого ответа и быть не могло. Во-первых, нападать на подготовившегося противника на укрепленных позициях было попросту неразумно. Во-вторых, 14 сентября Москва заключила перемирие с Литвой, освободив значительные силы на западе. В-третьих, у хана не выгорело дело с рязанским князем. Мехмед писал польско-литовскому правителю Сигизмунду I с просьбой отпустить ему Ивана Ивановича, дабы посадить того на престол в Рязани. Переговоры шли долго и трудно, и когда, наконец, завершились успехом, время было потеряно. Но самое главное – разоренная Московия не представляла непосредственной угрозы Крыму, в отличие от Хаджитарханского ханства. И именно поэтому в декабре 1522 года Мехмед Герай выступил не на Оку, а на Волгу.
А продолжить войну с Москвой у него уже не было возможности.
Эпилог
В самом начале 1523 года Мехмед занял Хаджитархан и посадил на тамошний престол сына Бахадыра. Но уже в марте в городе случилось ногайское восстание, в котором погибли оба Герая.
Василий III дважды, в 1523-24 и 1530-31 годах, вел войны с Казанским ханством, но безуспешно, и умер в 1533 году.
Крымский смерч» 1521 года оставил неизгладимый отпечаток на всем 16 веке
Иван Иванович получил в пожизненное владение местечко Стоклишки близ Ковно, прожил там до 1534 года и умер бездетным. Рязань навсегда превратилась в московскую провинцию.
Иван Хабар, возвративший Василию свидетельство его позора, был возведен в бояре и позднее участвовал в войнах с Казанью, а умер в один год с рязанским князем.
Крымское нашествие на Москву продлилось меньше месяца, а московское подданство Крыму – меньше двух недель. Но «крымский смерч» 1521 года оставил неизгладимый отпечаток на всем 16 веке и определил вектор крымско-московских отношений на следующие 70 лет.