Крымское ханство. Между Турцией и Россией: проблемы выживания

(Продолжение, предыдущая часть здесь)

Истории Крымского ханства не повезло дважды: в Российской империи ее писали преимущественно в черных красках, а в Советском Союзе вообще попытались забыть. Да и жители современной Украины, чего скрывать, по большей части находятся в плену российских мифов и заблуждений о крымских татарах. Особенно актуально понимание истории полуострова в контекте российской аннексии Крыма. Поэтому Крым.Реалии подготовили цикл публикаций о прошлом Крымского ханства и его взаимоотношениях с Россией, Украиной и другими странами.

Наблюдая за бурными событиями, что разворачивались в те годы в Крыму, не может не возникнуть вопрос о том, какой же, в самой своей основе, была мотивация их участников? К чему стремились во всех этих событиях сами крымцы и что было их главной целью: независимость ханства, союз с Россией или возвращение в подданство Стамбула?

Целью любой человеческой деятельности является улучшение человеком своих условий жизни и обеспечение своей безопасности. Разумеется, не были исключением и жители Крымского ханства. А надо заметить, что эти две приоритетные проблемы – условия жизни и безопасность – в конце 18 века стояли перед ними крайне остро. Потому что к этому периоду стало совершенно очевидно, что уния с Османской империей, которая на протяжении трехсот лет более или менее успешно помогала удовлетворять эти базовые потребности, на данном этапе попросту перестала выполнять свою прежнюю функцию из-за ослабления и упадка самой Турции.

Сомнения в эффективности этой унии возникали на всяких острых поворотах истории и прежде – в 17, например, веке, когда представители крымской династии, бывало, вслух обсуждали переход Крыма из османского под польское покровительство. Но это были такие, скорее декларативные, чисто демонстративные обсуждения, призванные оказать эффект, прежде всего, на саму же Турцию, чтобы та, испугавшись потери Крыма, изменила свое отношение к нему на более, так сказать, внимательное и бережное. Тогда как на самом деле крымско-турецкая уния на тот момент еще далеко не исчерпала себя, и потому перспективу ее разрыва никто в Крыму тогда всерьез не рассматривал. Такую перспективу не рассматривали и в начале 18 века, когда правительство Петра I впервые предприняло первые попытки переманить Крым под свое верховенство из-под верховенства османского, но не добилось ничего.

Однако теперь, в 1770-е, вопрос о партнерстве с той или иной супердержавой Крыму пришлось пересматривать уже независимо от своего желания, потому что провалы Турции на всех фронтах ее войны с Россией ясно предупреждали, что Крым, в случае русского наступления, султан защитить не сможет.

Вот теперь и представим себе ситуацию, в которой очутились крымские беи, когда к ним явились русские агенты со словами о том, о чем крымцы знали и сами, а именно, что Стамбул лишь высасывает силы из Крымского ханства, а сам ничем не может и не хочет ему помочь. Агенты предлагали подумать: не лучше ли в таком случае Крыму жить независимо от Турции, в мире и дружбе с Россией? И не так-то мало крымских аристократов пришли к выводу, что да, пожалуй-таки действительно лучше.

Разумеется, свою роль в этих убеждениях сыграли и щедрые денежные подкупы, и тонкая игра на взаимных обидах крымских аристократов – как же без этого – но все же не эти низкие мотивы в первую очередь определили позицию той части крымских беев и мирз, которые в итоге вошли в пророссийский лагерь.

Тем более, что русские выглядели на сей раз не столь уж и враждебно. Вспомним: лет за 90 до того Москва свирепо грозила на весь мир, что выселит всех татар вон из Крыма, а за 35 лет до того отряды Миниха и Ласси огнем и мечом дотла выжгли всю страну; однако теперь петербургские представители разговаривали совсем иным тоном, даже не заикаясь ни о каком выселении, опустошении, или завоевании. Они просто предлагали Крыму снова стать независимым, как это было в славные времена великих ханов прошлого – Хаджи Герая и Менгли I Герая.

И хотя одновременно с этим в Петербурге внутри правительственных кругов глухо звучали и совсем иные предложения насчет того, как надо поступить с татарами, в том числе и идея о выселении, эти методы на данном этапе были сочтены неэффективными, и ходу им пока не давали.

Потому считать этих пророссийских беев, в современных терминах, предателями и коллаборационистами, будет, пожалуй, излишним упрощением. Потому что не вызывает сомнений, что в своей деятельности они преследовали интересы вовсе не России, а собственного государства, Крымского ханства – а если говорить точнее, то собственного привилегированного класса, который традиционно и считали наиболее полномочным и аутентичным выразителем интересов жителей своей страны. А в интересах этого класса – и, соответственно, всего Крымского государства – было срочно найти ответ на жизненно важный вопрос: как выжить малой стране в условиях, когда ее основной союзник и защитник впал в кому, а основной противник стоит у дверей с оружием?

Что делать, если этот основной соперник физически вполне способен, если захочет, эту страну и захватить, и опустошить, и обезлюдить – однако вместо всех этих ужасов предлагает ей независимость и союз?

Понятно, что при таких условиях выбор был крайне ограничен. И потому согласие ряда крымских беев сотрудничать с Россией было вовсе не логическим продолжением вековых устремлений Крымского ханства к государственной самостоятельности, а всего лишь вынужденным решением, принятым под давлением превосходящей силы.

Что касается ханов – взять хотя бы Селима III или Девлета IV Гераев – то им куда проще было оставаться стойкими противниками российской гегемонии, потому что в случае провала их гарантированно ждали за морем уютные поместья в Стамбуле, дарованные султаном, а также пожизненные пенсии из султанской казны. А вот беям и мирзам бежать было некуда, ждать помощи извне было неоткуда, и вместе с тысячами подвластного им народа они, в отличие от ханов, оказались накрепко привязаны к своей земле и являлись, так сказать, заложниками дальнейшей исторической судьбы полуострова. И это не мои собственные рассуждения, потому что эту принципиальную разницу в положении ханов и беев хорошо осознавали и не раз озвучивали в самом Крыму тех времен.

Конечно, это весьма дальняя аналогия, но вынужденное решение беев чем-то может напоминать муки выбора казацкой старшины и Богдана Хмельницкого, которые тоже хорошо понимая, что не выстоят в одиночку, шесть лет искали себе союзников и покровителей и, в конце концов, пусть и вынужденно, пусть и с некоторой опаской, но оперлись на Москву. Чем это обернулось потом для Украины – мы прекрасно знаем, но мы знаем это из нашего далекого будущего, когда нам уже известно, что было дальше, и в какую ловушку попали казаки.

А вот предвидели ли последствия своего решения беи… Думаю, должны были предвидеть, ведь к их времени уже имелся богатый опыт печальной судьбы самых разных туземных элит, которые когда-либо вступали в политические сделки с российским государством. Но, видимо, крымские аристократы решили, что все же сумеют выиграть матч в кости у самого Мефистофеля и умело использовать россиян в свою пользу. И мы (как и в случае, с Хмельницким, снова-таки, из своего далекого будущего) знаем, что это у них не получилось, и что расплатиться за этот проигрыш Крыму довелось, пожалуй, даже еще более болезненным образом, чем Украине.

Так что, если давать прямой ответ на ваш вопрос, чего же хотели сами крымцы – то он весьма прост: крымцы хотели для себя покоя и безопасности. Тем более, что имелись крайне серьезные причины за эту безопасность очень тревожиться. А вот каким способом эту безопасность обеспечить – на этот счет мнения в обществе были различны.

Ведь крымское общество, вопреки распространенному заблуждению, вовсе не представляло собой племя примитивных туземцев с одинаковым мнением по всем вопросам; Крым был обществом сложным, многогранным и, что примечательно, необычайно либеральным в плане свободы слова при дворе. В Крыму издавна имелись различные философские школы; издавна развивались и соперничали различные направления политической мысли; и вполне естественно, что в высших сферах такого общества шла горячая (а иной раз даже ожесточенная!) борьба концепций.

Одни круги – в особенности очень влиятельная прослойка крымского духовенства – все еще надеялись на Стамбул и, разумеется, имели полное право требовать от султана помощи; вопрос стоял лишь в том, мог ли сам султан такую помощь оказать. Другие считали, что перед лицом военной угрозы со стороны России не остается иного выбора, кроме как попытаться превратить старого врага, то есть русского соседа, в нового друга – и даже использовать этого друга в своих интересах.

Что же до третьей идеологемы, то есть заманчивой мечты о независимости страны… Знаете, знакомясь с документами эпохи, я убеждаюсь, что по-настоящему в осуществимость этой идеи в Крыму уже очень давно никто не верил. Да и как в нее было верить, если на протяжении всего срока этой так называемой «независимости» в стране стояли иностранные войска?

За сторонниками османской ориентации стояла хоть и слабнущая, но все же реалистичная надежда на военную помощь султана. За спинами теми, кто верил в дружелюбие России, маячили штыки российских солдат. А откуда было ожидать десанта на помощь себе поборникам полной независимости? Вот потому таких поборников в событиях аннексии Крыма мы и не увидим. Выбор крымцев, к большому сожалению, стоял лишь между двумя империями, а третьего варианта история им на этот раз не предоставила.

Продолжение следует.

Текст впервые был опубликован в июне 2018 года​