Крымское ханство. Союзники и противники в Восточной Европе

(Продолжение, предыдущая часть здесь)

Истории Крымского ханства не повезло дважды: в Российской империи ее писали преимущественно в черных красках, а в Советском Союзе вообще попытались забыть. Да и жители современной Украины, чего скрывать, по большей части находятся в плену российских мифов и заблуждений о крымских татарах. Чтобы хоть немного исправить ситуацию, Крым.Реалии подготовили цикл публикаций о прошлом Крымского ханства и его взаимоотношениях с Украиной.

Мы уже отмечали, что вокруг Крыма в определенный период сложилась очень выгодная стратегическая ситуация, при которой Крымское ханство оставалось военной силой, грозной для соседей, тогда как ему самому никто всерьез угрожать не мог. Какие внешнеполитические меры предпринимали крымские ханы для того, чтобы закрепить и сохранить это свое преимущество? И как долго продлилась такая ситуация, при которой Крым оставался практически неуязвимым?

Действительно, с первой четверти XVI века – то есть, после того, как окончательно исчезла ордынская угроза – Крым на протяжении некоторого времени чувствовал себя совершенно безопасно. Этот дух эпохи отразился даже в планировке новой столицы: ведь основанный в 1530-ых Бахчисарай строился в стратегически весьма уязвимом месте, совершенно без оглядки на безопасность. Основатель Бахчисарая, Сахиб I Герай, похоже, просто не представлял, что кто-то – даже в далекой перспективе – мог бы всерьез угрожать его державе. И хотя во второй половине XVI и первой половине XVII столетия Крым стал мишенью для регулярных морских рейдов украинских казаков, масштабы этих рейдов были незначительны, и для существования самого Крымского государства угрозы не представляли.

Однако в первые десятилетия XVII века эти походы участились и усилились. Вдобавок, к украинским казакам добавились еще и донские. И если запорожцы преимущественно атаковали поселения западного и юго-западного берега полуострова, нападая на Гезлев и реже на Инкерман, то донские громили Восточный Крым, высаживаясь на берег то со стороны Азовского моря, то со стороны Черного, в глухих уголках судакского побережья.

Однако даже и это еще не вселяло в ханов опасений стратегического плана. Ханы отлично понимали внутреннюю логику коротких разрушительных вылазок, поскольку и сами охотно пользовались таким же инструментом в своей внешней политике. И, соответственно, знали, что мелкие набеги являются действенным рычагом давления на соседа, но угрозы самому существованию этого соседа они не несут. Но в 1637 году произошло событие, которое во многом стало поворотным в истории взаимоотношений Крыма с соседними странами. В этом году донские казаки захватили османскую крепость Азов в устье Дона – или, как ее называли в Крыму, Азак.

Захват Азака стал проблемой даже не столько для Турции, сколько для Крыма. Потому что для Турции Азак был крайним севером империи, экзотически дальним углом, самым удаленным стратегическим форпостом, но не более того. А для Крыма Азак имел огромное практическое значение, потому что это был центр сообщения и контроля за многочисленными подчиненными Крыму степняками, проживавшими между Доном, Каспием и Кубанью – как, например, за Малой Ногайской Ордой на Северном Кавказе. Эти степняки мало контактировали напрямую со Стамбулом, а вот их контакты с Крымом шли в значительной мере через Азак. Да и, кроме того, Азак и окружавшие его орды были первой линией крымской обороны на тот случай, если бы русским вздумалось наступать на Крым из Астрахани.

Словом, падение Азака фактически отсекло от Крымской державы ее северокавказских вассалов и лишило ее надежного, так сказать, щита, на который Крым весьма рассчитывал.

Новым и самым опасным для Крыма явлением было то, что акция донцов в Азаке являлась не просто кратким грабительским набегом, а настоящей войной за территорию. Заняв крепость, казаки объявили встревоженным крымцам, что следом за Азаком возьмут и Темрюк, и Керчь, а потом и Кефе.

В Крыму это известие вызвало чуть ли не панику. Вплоть до того, что разного рода прорицатели стали распространять страшные пророчества о том, что русские придут и захватят Крым, выселят оттуда всех татар и заселят полуостров калмыками. Одним словом, реальная угроза наступления чужестранцев застала страну – которая уже лет сто как была уверена в полной собственной безопасности – врасплох. Причем справиться с засевшими в Азове казаками крымцы самостоятельно не могли – потому что, как они сами с горечью признавались, крепости они брать не умели. Чтобы изгнать донцов из крепости, потребовалось пять лет и огромное османское войско. Когда казаки, наконец, покинули Азак, от крепости, по сути, ничего не осталось: она была снесена османским артиллерийским огнем и взрывами мин в подземных подкопах под стены.

Московский царь клялся, что не имеет никакого отношения к действиям казаков, и что пусть султан, если сможет, хоть перебьет их в Азове всех до единого. Ибо Москва тоже испугалась, что самодеятельность ее подданных грозит настоящей большой войной с Турцией. И, судя по всему, хан с султаном верили царю, потому что и сами наблюдали, что военные сообщества на дальних пограничьях везде начинали действовать все более самостоятельно, и их становилось все труднее заставить подчиниться центральной власти. Турция, например, имела весьма схожую проблему с Буджакской Ордой, да и в Крыму сформировалась целая, так сказать, партия войны, которая обращала мало внимания на ханские запреты и регулярно громила Украину или Московию вне зависимости от того, отвечало ли это интересам внешней политики Бахчисарая или нет.

И вот, едва была решена проблема с Азаком, которая стала, так сказать, первым тревожным звонком наступающей новой эпохи, перед Крымом встала новая проблема.

В Речи Посполитой, в украинских владениях которой к середине XVII века крымские и буджакские нападения из-за своей частоты и разрушительной силы превратились уже в настоящее национальное бедствие, начали искать пути решения этой проблемы.

И варшавские стратеги, взвесив ситуацию, все чаще приходили к выводу: если Турция является крайне опасным противником, то победа над Крымом, хотя и требует серьезных усилий, однако, собственно говоря, вовсе не выглядит чем-то фантастически недостижимым. Причем польские планы не предусматривали чего-нибудь вроде выселения крымских татар и замены их калмыками. Предполагалось, что разгромленные татары станут вассалами Речи Посполитой, и король даже будет платить им, как украинским казакам, жалованье, чтобы те охраняли внешние границы королевства, но не смели грабить Украину.

Мысль о наступлении на Крым звучала в Польше уже не в первый раз, однако прежде это еще никогда не влекло за собой каких-либо реальных последствий – разговоры оставались разговорами, и бояться Крыму было нечего. Однако в 1640-ые годы появился важный новый нюанс: произошло потепление отношений между Польшей и Московией. И между двумя странами начались первые – пока еще чисто теоретические – обсуждения планов наступления на Крым. Совместного наступления.

Следует отметить, что до сих пор Крым успешно справлялся с каждым из своих северных соседей по отдельности. Но вот в случае, если бы они выдвинулись на юг сообща и одновременно, шансы Крыма выстоять против такой объединенной атаки начинали выглядеть довольно призрачными.

И эта ситуация стала мощным сигналом тревоги. Ханам следовало немедленно что-то предпринимать, чтобы не дать состояться этому польско-русскому союзу, потому что такой союз стал бы смертельно опасен для Крымского ханства.

На протяжении всего цикла наших бесед мы уделяем особое внимание отношениям Крыма с его ближайшими соседями в Европе: Речью Посполитой и Московским царством. Но это, конечно, были далеко не единственные партнеры Крыма. XVII век оставил в европейских архивах немало документов, свидетельствующих об активном дипломатическом обмене между Крымом и западноевропейскими странами – как, например, Швецией и Данией. Причем речь идет не о единичных контактах, а о длительном взаимодействии на протяжении многих десятилетий. Какие общие темы для обсуждения могли быть у крымских ханов и правителей этих отдаленных от Крыма стран?

Это были темы совместной борьбы с Московией. Эти темы оставались неизменными как в XVII веке, о котором мы сейчас беседуем, так и столетием ранее – ведь первые контакты Крыма со Швецией были установлены еще в 1550-ые годы, и тогда ханы тоже предлагали шведским королям сообща бороться с Москвой. Вот и теперь, в середине XVII века, крымские ханы снова подняли тот же самый вопрос перед шведским двором.

Что же касалось двора датского, то и к нему крымская дипломатия обращалась с тем же самым предложением. Впрочем, отношения Крыма с Данией были менее активными, чем со Швецией, и в этой стране ханская дипломатия действовала не столько в собственных интересах ханства, сколько как группа поддержки союзника Крыма – Польши, которая очень нуждалась в союзе с датчанами в назревавшем ее конфликте со Швецией.

Ни шведский, ни датский двор крымских предложений не приняли и с Московией воевать не стали. Дело в том, что на арене украинских событий произошли серьезные перемены. Благодаря крымской помощи украинские казаки добились огромных успехов и, по сути, вывели немалую часть Украины из-под власти Польского королевства.

Играя, как я уже говорил, на противоречиях партнеров, Богдан Хмельницкий сменил несколько покровителей, не давая ни одному из них окончательного преимущества: он признавал своим покровителем то крымского хана, то османского султана, то снова выражал лояльность польскому королю, а закончилось все это тем, что гетманское протогосударство в 1654 году перешло под верховенство московского царя. И этот союз, в отличие от эфемерных союзов гетмана с ханом и султаном, стал долгосрочным.

И это был сдвиг, без преувеличения, тектонического масштаба.

В прежних передачах у нас уже шла речь об основном принципе крымской внешней политики XVI и XVII веков: так называемом «законе Селима», согласно которому главной внешнеполитической задачей Крыма было не допустить усиления любого из двух его северных соседей, Польши и Москвы, настолько, чтобы этот сосед смог превратиться в угрозу для Крымского ханства. А еще страшнее для Крыма было бы, если б эти соседи объединились против него. И в первую очередь для того, чтобы пресечь саму возможность такого объединения, Крым и помог казацкому восстанию против польского короля.

Сейчас уже трудно судить, насколько оправданными были опасения Исляма III Герая перед польско-московским союзом против Крыма, и насколько такой союз был вообще возможен. Скорее всего, этот замысел с самого начала был нереальным – ведь о таком союзе польские и русские дипломаты переговаривались и потом, в последующие десятилетия, но абсолютно безрезультатно: слишком уж глубоки и непримиримы были противоречия между Варшавой и Москвой.

Однако хан решил действовать на опережение и поначалу имел блистательный успех: Речи Посполитой пришлось забыть о каких-либо грозных планах в отношении Крыма, потому что развернулась война внутри ее собственных границ.

Но дальнейшие события вышли из-под контроля хана. Потому что какие бы планы ни строил Ислям III Герай насчет своего будущего верховенства над гетманской Украиной, украинцы не стали крымскими вассалами, а вместо этого перешли под власть Москвы и тем самым невероятно усилили ее.

Таким образом, тонкий баланс сил между северными соседями, который поколения крымских ханов старательно выстраивали и виртуозно поддерживали методом контролируемого хаоса, сильно пошатнулся в сторону Московии. А когда в спину Речи Посполитой с севера в 1655 году ударила еще и Швеция, и в Польше началось то, что в польской истории называется «Потоп», то этот баланс окончательно рухнул.

В итоге преемник умершего в 1654 году Исляма III Герая, Мехмед IV Герай, придя к власти, столкнулся с катастрофической внешнеполитической ситуацией, с какой не сталкивался ни один его предшественник. Потому что теперь с Крымом с северного направления граничили не две примерно равные по силе славянские державы, как прежде, а усилившаяся, разросшаяся за счет гетманщины Московия – и тонущая в волнах Потопа, отбивающаяся на два фронта Польша.

Окончательная гибель Польши стала бы для Крыма катастрофой. Потому что тогда произошло бы самое худшее: на севере остался бы лишь один, сверхмощный, противник. Который, разделавшись с соседом, затем немедленно развернулся бы и против Крыма.

И потому теперь, согласно «закону Селима», Польше надо было помогать. И помогать срочно. Тогда-то в крымской политике и произошел крутой разворот от поддержки казачества к союзу с Польшей – разворот, который в имперской историографии принято величать «предательством».

И вот тогда-то в Стокгольм и Копенгаген и помчались крымские послы, стремясь помочь польскому соседу. Но, как уже упоминалось, их усилия были бесполезны: воевать с русскими ни датчане, ни шведы не собирались. А шведы вдобавок еще и посоветовали хану вернуться к союзу с казаками. Чего тот, разумеется, делать не стал.

Продолжение следует.