Крымское ханство. Чем дышала крымскотатарская культура в 17 веке?

(Продолжение, предыдущая часть здесь)

Истории Крымского ханства не повезло дважды: в Российской империи ее писали преимущественно в черных красках, а в Советском Союзе вообще попытались забыть. Да и жители современной Украины, чего скрывать, по большей части находятся в плену российских мифов и заблуждений о крымских татарах. Чтобы хоть немного исправить ситуацию, Крым.Реалии подготовили цикл публикаций о прошлом Крымского ханства и его взаимоотношениях с Украиной.

Давайте перейдем от внешней политики к внутренней жизни Крымского ханства в ту эпоху? Каковы были ее главные тенденции, что тревожило и что радовало правителей Крыма во второй половине 17 века? Какие внутриполитические процессы разворачивались в Крымском государстве и как складывались отношения ханской правящей династии со Стамбулом?

Основная тенденция того времени – это, безусловно, усиление и окончательное закрепление османского влияния над Крымом. Причины этого, думаю, я уже осветил достаточно подробно: Турция впервые в истории стала непосредственным игроком на украинской арене, и ей требовалось обеспечить себе максимальный контроль над Крымом, чтобы Гераи были не просто партнерами, но верными слугами в отстаивании османских интересов.

Наглядным примером является замена Мехмеда IV Герая на Адиля Герая в 1666 году: Мехмед IV Герай, собирая по всей Европе антимосковскую коалицию, громко заявлял о крымском преемстве прав Золотой Орды, он декларировал, что вернет Польше Украину, а Крыму – Казань, Астрахань и даже Сибирь (хотя даже Менгли Герай в 16 веке не претендовал на Сибирь, потому что это была часть Синей Орды, а не Золотой). Эта великодержавная риторика, в которой величию османского падишаха просто не оставалось места, раздражала Стамбул, как и намерение хана присоединить к Крыму новое вассальное государство в лице гетманской Украины – т.е. самовольно присвоить себе в Гетманщине такие же исключительные привилегии и прерогативы, какими султан обладал в Молдове и Валахии.

В итоге гордого и самостоятельного хана Стамбул заменил человеком, чьи права на крымский престол были крайне сомнительны: Мехмед IV Герай отправился в изгнание, а ханом стал Адиль Герай – представитель побочной, незаконной линии крымской династии, которую остальные члены ханского рода традиционно игнорировали и презрительно называли «Чобанами», т.е. «пастухами». Понятно, что такой человек целиком и полностью зависел от султана, и потому дерзких великоордынских лозунгов своего предшественника больше не озвучивал и возмущения по поводу перехода Дорошенко из крымского в турецкое подданство не высказывал. Вскоре, правда, он смертельно разругался с высшей знатью Крыма, в стране начался бунт, и султан отправил Адиля Герая в отставку.

Затем османам удалось найти более удачную кандидатуру, которая устраивала практически всех: Селима I Герая, который мудро правил страной, заслужил уважение подданных, верно служил султану, впоследствии еще трижды, с перерывами, занимал ханский престол и остался в истории как один из выдающихся правителей Крыма. Впрочем, у него тоже имелись свои соперники – как, например, Мурад Герай, сменивший его в 1678 году.

Мурад Герай, к слову, провел необычную реформу: настоящую юридическую революцию. Дело в том, что в Крыму издавна применялась двойственная юридическая система: ведущим компонентом крымского законодательства был общемусульманский шариат, а вспомогательным – система традиционных народных обычаев, которые в Крыму назывались «адат».

Мурад Герай отличился от всех прочих правителей Крыма тем, что решил кодифицировать эти традиционные обычаи и возвести их в статус единственного свода законов страны. Для придания авторитету этому решению было объявлено, что этот свод законов тождествен знаменитому кодексу империи Чингисхана – так называемому «тёре». Текста реального кодекса Чингисхана у хана, разумеется, не было, потому что едва ли этот кодекс вообще когда-либо существовал в виде структурированного текста, но, тем не менее, в Крыму при Мураде Герае такой свод был составлен. Хан образовал даже специальные судебные структуры, которые применяли исключительно кодекс «тёре». А обычная шариатская система утратила силу.

Надо заметить, что судебная система в Крыму была, во-первых, построена на клерикальной структуре, а во-вторых, по сути, независима от хана. Ведь крымские судьи низшего ранга, кади, подчинялись высшим придворным судьям, кади-аскерам, те отчитывались перед кефинским муфтием, тот отвечал перед стамбульским шейх-уль-ислямом, а над шейх-уль-ислямом не было никого, кроме султана.

В свете этого становятся понятны мотивы хана: Мурад Герай, будучи вполне лоялен султану во внешней политике, пытался вывести из-под влияния стамбульских клириков хотя бы внутренний суд в своей стране.

Однако османские улемы мягко разъяснили ему, что подобное действие при желании легко может быть истолковано как вероотступничество, и хан, во избежание осложнений, отменил свою реформу. То есть, несмелые попытки ханов сохранить независимость хотя бы во внутренних делах мы видим и здесь.

Если говорить о важнейших событиях внутренней жизни Крыма 17 столетия, то чрезвычайно важной и заметной переменой стали серьезные демографические изменения в населении страны. Дело в том, что в первой половине 17 века началась массовая иммиграция в Крымское ханство заволжских ногайцев. Это были бывшие жители Большой Ногайской Орды, лежавшей между Волгой и Эмбой. Большая Ногайская Орда была подчинена Москвой еще в середине 16 века и продолжала жить в своих степях, время от времени подвергаясь всяким утеснениям со стороны царских воевод. Но когда из глубин Азии к ногайским степям прикочевали многочисленные, крайне воинственные и резко враждебные ногайцам калмыки, то большая часть ногайских улусов двинулась на запад, ища спасения во владениях ханов. Эта миграция продолжалась почти сто лет, и в крымские владения переселилось не менее полутораста тысяч людей.

У заволжских ногайцев имелись родичи в крымских степях в лице представителей многочисленного и давно живущего в Крыму рода Мансур, но это родство было очень отдаленным, и пришельцы сильно отличались в этнографическом отношении от крымских степняков. Потому они были в полной мере иностранцами, с иной политической культурой и даже с иной системой хозяйствования: ведь заволжские ногайцы были классическими кочевниками, тогда как крымские степняки уже давно в большинстве осели и имели куда более разнообразную экономику. На полуостров беженцев не пустили: ханы расселяли их в степной полосе своих материковых владений вдоль берега Черного моря, что стратегически выглядело весьма выгодным в плане охраны крымских границ. Позже ханы создали там для ногайцев отдельные управленческие структуры со специальными наместниками, и в свое время мы еще коснемся темы этих кочевых орд в Причерноморье.

И, наконец, традиционный вопрос, которым мы подытоживаем каждое столетие, и которым завершим нашу программу, а именно культурная жизнь Крыма той поры. Чем, не побоюсь этого слова, дышала крымскотатарская культура в 17 веке? Дошли ли до наших дней какие-нибудь памятники той эпохи на полуострове?

Когда мы говорим о культуре тех времен, то тут куда больше поводов восхищаться, чем грустить. Ведь даже пресловутое усиление османского влияния, которое в политической жизни оборачивалось различными неприглядными сторонами, в сфере культуры имело совершенно иное значение – благотворное и продуктивное. Окончательно интегрировавшись в богатейший мир зрелой османской культуры, Крым не только почерпнул там творческие силы и идеи для собственного культурного развития, но и сам внес серьезный вклад в османское культурное наследие.

Ведь не забудем, что 17 век – это эпоха расцвета ханской поэзии. Надо сказать, что это и в целом была эпоха расцвета высокой литературы в Крыму; от этого периода известны имена многих книжных людей, писавших и учивших в Крыму: законоведов, суфийских философов, различных прочих ученых. И, пожалуй, не меньше можно назвать имен выходцев из Крыма, которые прославились за пределами полуострова, в разных уголках Османской империи.

Но ханская поэзия – наверное, наиболее яркая часть этого наследия. На протяжении 17 столетия в Крыму прославились поэты Газайи, Ремзи, Кямиль и ряд других. Газайи – тот и вовсе был не только поэтом, но и композитором, чьи произведения для тамбура являются признанной классикой османской музыки, а его стихи в свое время переводил даже Иван Франко.

Все эти псевдонимы ничего не говорили бы нам, если бы реальные имена их носителей не были, так сказать, вписаны в исторические скрижали: ведь Газайи – это на самом деле Гази II Герай, Резми – Бахадыр I Герай, под псевдо Кямиль и Хани выступал Мехмед IV Герай, а Ремзи – это был Селим I Герай. И все это созвездие венценосных поэтов дал именно 17 век.

Ну и что касается памятников той поры, то некоторые из них можно видеть в Крыму по сей день. Это, например, мечеть Муфти-Джами в Феодосии, напоминающая нам об эпохе османского присутствия на полуострове – ведь эта мечеть была построена в первой половине 17 века при резиденции кефинского муфтия, верховного религиозного авторитета на полуострове, суду которого в исключительных случаях подлежали даже сами ханы.

Но еще более красноречивыми иллюстрациями своей эпохи, являются, пожалуй, два других памятника 17 столетия: крепость Арабат на азовском побережье Крыма и караван-сарай Таш-Хан в городе Карасубазар, нынешний Белогорск.

Таш-Хан считается памятником крымскотатарской архитектуры национального значения Украины

И крепость, и постоялый двор для торговцев были основаны ранее 17 века, и существовали уже давно. Но именно в рассматриваемом нами столетии они были капитально перестроены и обрели совершенно новый вид, что пояснялось политической ситуацией того времени.

Дело в том, что малозаселенный азовский берег Крыма в первой половине 17 века стал излюбленным местом высадки донских казаков. Поскольку этот берег достаточно пустынен, донским отрядам порой удавалось незаметно высадиться там и тихо прокрасться в глубь полуострова, иногда даже довольно далеко: до самого Карасубазара и Старого Крыма. А надо сказать, что первый из этих городов был крупным экономическим центром страны, центром торговли, там находились богатые рынки и до десятка постоялых дворов, доверху набитых всяким добром, которое свозили туда приезжие торговцы. И вот, донским казакам порой удавалось застигнуть городскую стражу врасплох, напасть на Карасубазар и, разграбив его рынки, вернуться с добычей к морю и уплыть обратно на Дон.

Карло Боссоли. Карасубазар. Середина 19 века

Вот для борьбы с таким явлением Мехмед IV Герай в середине 17 века и перестроил заново Арабатскую крепость, значительно укрепив и увеличив ее, а также и снарядив тяжелыми пушками для обстрела приближающихся казацких флотилий. Одновременно с этим ханский визирь Сефер-Гази-ага перестроил и главный постоялый двор Карасубазара, превратив его в подобие настоящей крепости с башнями и железными воротами, чтобы грабителям не так-то легко было проникнуть внутрь и завладеть ценностями.

Впоследствии Арабатская крепость была еще раз капитально перестроена в самом начале 18 века, а от караван-сарая до наших дней остался лишь пятиметровый осколок стены в городском парке. Но тем не менее, эти два памятника, история которых тесно связана меж собой, являются красноречивыми свидетельствами эпохи, когда Крыму вновь довелось ощутить угрозу натиска внешних сил.

Продолжение следует.

Текст впервые был опубликован Крым.Реалии в мае 2018 года​