Письма из-за решетки: Перекресток судьбы (третья часть)

(Начало читайте здесь, а продолжение – здесь)

В камере стоял сумрак из-за ночного освещения. У входа меня сразу встретили не спавшие в это время ее некоторые обитатели. Время было начало шестого утра. Мы познакомились. О нас — крымских – здесь уже знали, так как до меня был Фарход [Базаров]. Он оставил о себе хорошее впечатление.

Камера была попросторней, чем в СИЗО Симферополя, где я содержался. Ее размер около 6х9 м с 14-ю койко-местами. Это было полуподвальное помещение, так как окна находились на уровне земли, их было два. В камере было холодно. Я одевал куртку и в ней даже спал, иначе не заснешь от холода. Мерзли все. Кроме того, в камеру из коридора подтягивало затхлым запахом, иногда он ощущался довольно сильно.

Уже днем, когда и все остальные проснулись, я и с ними познакомился. Больше всего меня удивило насколько интернациональной оказалась камера. Были русские, армяне, цыган, чеченец, осетин, удин (удины – один из древнейших народов Восточного Кавказа – КР) и я – крымский татарин. Никакой агрессивности на межнациональной или межконфессиональной почвах в камере не возникало, поддерживали добрососедские взаимоотношения.

А какое уважение и тактичность проявили ко мне! Когда я собрался в первый раз в этой камере совершить намаз и вытащил молитвенный коврик, тут же ко мне подошел человек другого вероисповедания и указал направление, где находится кибла (точно установленное направление в сторону священной Каабы – КР). Когда же я становился уже на саму молитву и начинал ее, а для нее выбирал место, не привлекающее к себе внимания, тем не менее они замечали меня и сразу же слышался чей-то голос позади: «Потише сделайте телевизор! Не сквернословьте!». Я сам ни о чем до этого не просил, здесь сами люди внимательные такие. Никто во мне не видел ни «террориста», ни «экстремиста», так как все уже давно знают, что это такая политика вешать ярлыки.

Пробыл я в этой камере до этапа более двух недель. Как раз в ночь перед тем, как меня заказали на этап, я познакомился с новым человеком, которого к нам завели. Мы с ним сидели и разговаривали, он поинтересовался, что за статья. Я ему рассказал, что и как. Пока я рассказывал, он очень внимательно слушал меня, а когда я только окончил, он, восхищаясь, сказал: «Вы знаете кто это? Да если нас всех присутствующих вместе собрать, то мы его не стоим. Он сидит за религию». В этот момент он обратился ко мне: «Дай я пожму тебе руку». Я протянул свою. Он крепко пожал ее, все еще восхищаясь. Уже было пять утра. Мы все сидели за столом, и в этот момент меня заказали на этап. Днем мне собрали продуктов, а уже вечером мы прощались.

Опять обыск, после которого вещи в сумках оказались перевернутыми. И снова приятное – встреча с братьями. Это были Тофик [Абдулгазиев], Изет [Изетов], Аким [Бекиров], Раим [Айвазов] и Рустем Шейхалиев. Около десяти ночи нас загрузили в автозаки, и мы направились на железнодорожный вокзал. По приезду машину подогнали к вагону впритык так, что мы прямо переходили в него.

Это был столыпинский вагон, в простонародье – «столыпинка». Также, как в обычном купейном вагоне, он состоит из отсеков, только вместо дверей – решетки, а в самих отсеках нет вообще окна. Если не знать, что в них перевозят заключенных, то можно подумать, что там находятся животные для зоопарка. Внутри отсека в три уровня щитовые лежаки, на среднем уровне по центру проем перекрывается таким же раскладным щитом, как дверь на петлях. Всего семь мест для сна. Спишь на голом щите без матраса. Весь отсек внутри покрашен в серый цвет.

Я, Тофик и Аким попали вместе в один отсек, с нами еще было пять человек, то есть вместе восемь человек – на одного человека перелимит.

Среди попутчиков был молодой парень лет 18, цыган по имени Ваня. Оказывается, он по своим цыганским традициям выкрал свою невесту. А за нее по обычаям ее мать запросила калым – два миллиона рублей. У него таких денег не нашлось, он не из богатой семьи, потому и не выплатил их. Мать девушки разозлилась и написала на него заявление в полицию. Можете себе представить, она малолетка (у цыган девушки выходят замуж чаще не достигшие 18 лет), да еще он выкрал ее. По его словам, по экспертизам все чисто, он к ней не прикасался. Вот и сидит Ваня за обычай.

Мы, конечно, все уже познакомились. Поезд был в пути. В отсеках между собой общаются, кто-то говорит громко, что даже слышно у нас. Уже поздно, наверное, было часа два ночи, но весь вагон в «активе». Я говорю Ване: «Спой нам что-нибудь на цыганском». Он засмущался, даже в ответ слова не проронил. Тогда я ему предлагаю: «Давай так, я сначала спою на своем языке, а потом ты на своем. Идет?». Он согласился. Под аккомпанемент Тофика, набивавшего руками по щиту ритм, я спел песню «Эй, гузель Къырым» («Прекрасный Крым» – КР). Пока я пел, стояла тишина – все слушали. Когда я закончил, из соседнего отсека говорят: «Какая красивая песня! А на каком языке она? И о чем она?».

Мы рассказали, что мы крымские татары, и эта песня на крымскотатарском языке, что она связана с депортацией, в ней поется, как человек тоскует по Крыму. Мы рассказали о нас и о происходящем в Крыму. Было видно, как многие задумались над сказанным. После этого все свое внимание перевели на Ваню: «Теперь ты, Ваня, пой!». Цыганенку деваться было некуда. Он запел. У него талант, стоит отметить. После этого стали петь и другие. Весь вагон был под впечатлением. Наконец, чтобы создать тишину, мы предложили подумать над логическими задачами. Все тоже увлеклись, очень активно думали. От этого истощились последние запасы энергии и только тогда вагон начал засыпать...

Руслан Сулейманов, крымчанин, блогер, правозащитными организациями признан политузником, узником совести

Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции