«Повод посадить кого угодно»: что не так с крымскими «делами о недоносительстве»

Российские суды рассматривают сразу четыре уголовных дела о недоносительстве в отношении крымчан Ридвана Умерова, Айдера Аблякимова, Айдера Кадырова и Энвера Топчи. По версии следствия, они переписывались с неким Умиджоном Дадажоновым, который якобы призывал их принять участие в боевых действиях в Ираке на стороне террористической организации «Исламское государство» – и не сообщили об этом.

Все четверо обвиняемых свою вину не признают. Статья 205.6 «Несообщение о преступлении» появилась в Уголовном кодексе России в 2016 году, после принятия так называемого пакета Яровой, и предполагает в качестве наказания штраф в размере до ста тысяч рублей, либо принудительные работы на срок до одного года, либо лишение свободы на тот же срок. О том, что служит доказательствами в крымских делах о недоносительстве и как такую практику расценивают правозащитники, в эфире Радио Крым.Реалии ведущий Тарас Ибрагимов говорит с адвокатом Айдера Аблякимова Сафие Шабановой и российским правозащитником Александром Подрабинеком.

– Сафие, действительно ли обвинение строится на самом факте переписки в мессенджере, содержание которой ФСБ считает незаконной? Этого уже достаточно, чтобы обвинить человека в недоносительстве?

Шабанова: К сожалению, это так. Причем не установлено, что именно это лицо было Умиджоном Дадажоновым. Сейчас уголовное дело находится в производстве Судакского городского суда и проходит стадии предъявления доказательств по моему подзащитному. Уже допрошена часть свидетелей обвинения, и среди них есть сотрудники управления Федеральной службы безопасности. В принципе, кроме показаний неких свидетелей, которые якобы видели Дадажонова за пределами Российской Федерации, за пределами Украины, никакими другими материалами, письменными либо другими доказательствами, ничего не подтверждается. Действительно, сотрудники ФСБ на допросе сказали, что доступ к аккаунту Дадажонова, к телефону, с которого якобы велась переписка, могли иметь и другие лица. И тем не менее следствие утверждает, что они достоверно знают, будто это был именно Дадажонов.

Айдер Аблякимов, которого обвиняют в «несообщении о преступлении»

– И что же именно писал крымчанам человек, стоящий за этим аккаунтом?

Шабанова: Якобы приглашал к участию в террористических организациях. Однако фактически это не так: он рассказывал, что находится где-то за границей, что ему хорошо, что там протекает река Евфрат и так далее. То есть, опять-таки, достоверного местонахождения не было указано, и также моему подзащитному достоверно не было известно, то ли лицо вообще переписывается с ним. Поэтому наша позиция такова, что в действиях моего подзащитного нет состава преступления. Если предварительному следствию до сих пор достоверно неизвестно, где находится этот Дадажонов, пересекал ли он границы нескольких государств – каким образом мой подзащитный может утверждать, что он переписывался именно с тем человеком, о котором идет речь? Мы будем всячески обращать на это внимание суда. Впрочем, я посмотрела судебную практику по статье 205.6 – и она неутешительная. В основном это обвинительные приговоры.

– То есть российское законодательство позволяет привлекать людей к уголовной ответственности на основании таких доказательств, которые можно назвать в лучшем случае косвенными?

Шабанова: Более того, к сожалению, позиция Верховного суда Российской Федерации такова, что в основе самого судебного процесса может лежать вовсе не обвинительный приговор, например, в отношении Умиджона Дадажонова, а заочное постановление о привлечении его в качестве обвиняемого в совершении преступления террористической направленности. То есть презумпции невиновности как таковой вообще нет. Тот же Дадажонов, допустим, не знает, что в отношении него возбуждено уголовное дело, у него нет возможности сейчас доказывать, что он никогда не состоял в террористической организации и не воевал на территории другого государства. Все это пока предположения следствия. Мы опасаемся, что если суды будут столь формально относиться к таким делам, к доказательствам, к достоверности имеющейся информации, то по статье о недонесении может быть привлечено еще больше лиц, особенно наших соотечественников.

Как в Крыму выявляют «неблагонадежных»?

– А что если, предположим, Умиджон Дадажанов в итоге объявится, и выяснится, что все это время он был где-то в Крыму и ни с кем не переписывался?

Шабанова: Если уже вступит в законную силу приговор суда, получается, наши подзащитные уже будут осуждены за то, что не донесли на него о совершении преступления террористической направленности. Учитывая, что эти дела небольшой тяжести, человек, скорее всего, уже отбудет срок наказания, который ему назначит суд. Я думаю, еще пару месяцев наше дело будет рассматриваться в суде, потому что мы не до конца изучили все доказательства органа предварительного следствия. Потом наши доказательства будут изучаться в суде. Конечно, мы предполагаем обвинительный приговор, однако все-таки есть надежда, что суды в этот раз не так формально отнесутся к данным четырем уголовным делам. Хотелось бы оправдательного приговора, чтобы уже органы предварительного следствия не хватали всех подряд и не привлекали за недонесение о совершении такого рода преступлений без изучения действительно всех фактов, без доказательств и так далее.

– Спасибо. Между тем аналитик Крымской правозащитной группы Александр Седов ранее высказал Крым.Реалии мнение, что Россия нарушает международное право, инициируя подобные судебные процессы в Крыму:

«Согласно решению Офиса прокурора международного уголовного суда и в принципе всего мирового сообщества, Крым является оккупированной территорией. С точки зрения Женевской конвенции, Российская Федерация не имеет права распространять свое законодательство на оккупированную территорию и применять на ней нормы своего Уголовного кодекса. Преследования жителей Крыма по статьям российского Уголовного кодекса – помимо того, что это незаконные преследования, что это нарушения права на справедливое судебное разбирательство, что в тюрьму сажают людей, которые фактически не совершили никакого преступления – это является также нарушением Женевской конвенции и Римского статута и, соответственно, военным преступлением. Тем более что нормы Уголовного кодекса Российской Федерации используются, для того чтобы преследовать активистов, которые требуют прекратить террор на оккупированной территории, в нарушение свободы слова и права на мирные собрания. Разумеется, все эти дела будут рассматриваться в Европейском суде по правам человека и передаваться, опять же, в Международный суд уголовный суд».

Александр Седов

– В 2016 году, во время принятия так называемого пакета Яровой, российские правозащитники критиковали его и говорили, что это наступление на права и свободы человека. При этом, согласно опросу российского «Левада-центра», 62% россиян на тот момент ничего не знали о новых законах из пакета Яровой. Как вам кажется, Александр, спустя пять лет что-то изменилось?

Подрабинек: Люди не очень интересуются законодательными инициативами, изменениями законов, поскольку они понимают: эти законы, как и любые другие, имеют очень относительное значение, то есть не очень относятся к нашей жизни. Это некая параллельная реальность, которая каким-то образом оформляет отношения между гражданами и обществом. Проще говоря, закон как дышло, и можно повернуть его в любую сторону, поэтому люди не особенно интересуется такими второстепенными событиями. На самом деле, конечно, жаль, что люди мало обращают внимания на то, в какой стране они живут, какова здесь законодательная база и так далее. Но в целом введение закона, по которому можно осудить за недоносительство, – это не такое уж вопиющее событие. Ведь можно человека взять и отравить. С точки зрения закона, это преступление, которое совершает государство, и все о нем знают. Все понимают, что государство способно совершать преступления, но иногда, для того чтобы имитировать правосудие, оно усаживает нас на скамью подсудимых и делает вид, будто это суд. А потом мы делаем вид, что сидим в тюрьме, а не в концлагере, где над нами издеваются. Вообще, статья о недоносительстве существует во многих судебных системах, в демократиях – но вопрос в том, как она применяется: настоящее это правосудие или имитационное?

Александр Подрабинек

– То есть вы считаете наказание за недоносительство в российском законодательстве некорректным?

Подрабинек: Мне кажется, такая уголовная норма вообще избыточна. Когда вы не сообщаете о том, что кто-то входит, скажем, в запрещенную в России организацию «Хизб ут-Тахрир», то с человеческой точки зрения вы не совершаете преступление, потому что изучение религиозных вопросов – это не преступление. Точно так же, как деятельность «Свидетелей Иеговы», которых сейчас вовсю судят. В то же время, если вы, например, в Соединенных Штатах – по крайней мере, в некоторых штатах – не сообщаете о том, что стали свидетелем убийства или знаете о подготовке к нему, то тогда садитесь на скамью подсудимых. Разница в том, что там вы не сообщаете о преступлении реальном, а здесь не сообщаете о том, что государство считает преступлением, а на самом деле преступлением не является.

– Можете ли вы спрогнозировать, к чему в итоге приведет такая практика?

Подрабинек: На мой взгляд, мы вообще движемся в сторону тридцатых годов по состоянию правосудия, по состоянию общественно-политической жизни. Статья о недонесении – это хороший повод посадить кого угодно, без всяких оснований. Сейчас с законом играют как хотят: это очень далеко от права, причем даже от того уголовного права, которое существует сегодня в России. Я предполагаю, что может развернуться широчайшая практика, когда, скажем, человек по закону должен объявить себя иноагентом, а он себя таковым не объявляет – и вы об этом знаете. С такой точки зрения, вы – преступник, поскольку не сообщаете в органы о преступлении. На самом деле нынешние власти в России не могут придумать ничего нового – у них нет ни ума, ни фантазии. Они могут лишь вернуться к старым юридическим нормам, которые им понятны. Это их жизненное кредо – вернуться к сталинским формулировкам. Практически любая норма, любая юридическая новация, которая принималась в последние 7-8 лет, вела к ужесточению полицейского режима в России.

(Текст подготовил Владислав Ленцев)