Как вытягивали Цемаха. Интервью разведчика и медиков

Он потерял ногу во время спецоперации по вывозу Владимира Цемаха. Радіо Свобода удалось пообщаться с Дмитрием Гержаном, разведчиком 74-го отдельного разведбата ВСУ. Это подразделение вместе со спецслужбами забирало с оккупированной территории фигуранта дела о сбивании «Боинга» рейса МН17 Владимира Цемаха, которого в числе других передали России для освобождения политзаключенных. Как все происходило в тот день, как он относится к дальнейшим событиям вокруг боевика Цемаха, Дмитрий Гержан рассказал Радіо Свобода.

«Тритон»

«Тритон» ‒ его позывной. Зовут Дмитрий Гержан. Сегодня он в военном госпитале с протезом на правой ноге, несколькими шрамами на руках и легкой улыбкой. В его ухе сережка в виде полумесяца. Такую имели право носить проверенные в бою казаки.

В начале боевых действий на Донбассе «Тритон» просился в ряды Вооруженных сил Украины. Ему отказывали, ведь в свое время он уверенно отказался служить в советской армии ‒ значит, без срочной службы.

«Я решил искать другие способы, как мне попасть на фронт. Это был 2014 год. После этого, в августе 2014 года, я попал в учебный центр «Правого сектора», где прошел предварительную подготовку. Далее меня перевели на базу «Правого сектора» в Большой Михайловке, а уже в октябре я поехал на фронт, в Пески. Тогда, действительно, все очень хотели попасть в Донецкий аэропорт ‒ там в то время была активная фаза боев. В то время там погибло много наших собратьев. Среди них был парень 19-ти лет, патриот, очень хороший парень. И он один из первых погиб тогда в Донецком аэропорту. Поэтому у нас всех была такая сильная мотивация ‒ отомстить и выиграть эту войну. Для нас Донецкий аэропорт был ключевой точкой для освобождения Донецка. Мы тогда думали, что как только зайдем в аэропорт, то сможем начать освобождение всего города. То есть, аэропорт был такой себе точкой отсчета».

В ДАП Дмитрию попасть не удалось. Впрочем, он не упустил возможности принять участие в одной из самых удачных операций (о которых стало известно) украинских спецслужб. По меньшей мере, так в начале осени 2019-го говорят об эвакуации пророссийского боевика Владимира Цемаха из неконтролируемого Украиной Снежного. Почти в 100 километрах от линии соприкосновения, из глубокого тыла украинские службы украли свидетеля и, возможно, подозреваемого в сбивании MH17. Ценность этого лица для международного процесса подтвердили нидерландские следователи. Лица и имена большинства спецов ВСУ и СБУ до сих пор держат в секрете. Впрочем, разведчиков, получавших, как они говорят, «посылку» ‒ нам показали. Дмитрий Гержан один из них.

‒ У меня, конечно, нет информации, как это происходило до того, как вышел приказ. Видимо, до того проводилась очень упорная работа. Я очень горжусь этими людьми ‒ потому что это очень сложная работа в тылу врага ‒ захватить столь важного свидетеля и доставить его на подконтрольную территорию Украины. Эти люди ‒ настоящие герои. А у нас все было проще: приехал командир, они с нашим взводным командиром пообщались. Затем наш командир взвода всех собрал (Александр Колодяжный, он во время операции погиб ‒ ред.) и сказал, что завтра у нас ‒ работа. Назвал, кто будет участвовать, и сказал подготовиться. Никто не думал, что это будет настолько серьезная работа. На следующий день мы выехали на место операции.

‒ Если по порядку. Сколько времени потребовалось на подготовку?

‒ У нас очень мало времени было на подготовку.

‒ Как правило, сколько длится такая подготовка?

‒ По-разному. Иногда неделю, иногда месяц, или может даже за три дня. Для подготовки к этой операции у нас было очень мало времени, потому что все было достаточно спонтанно, и надо было действовать очень быстро. Сейчас все понимаем, почему так было.

‒ А как звучала конкретная задача?

‒ Нам нужно было выдвинуться, встретить конкретного человека и переправить его на нашу территорию.

‒ Но вам нужно было выдвинуться «за ленту», да?

‒ Есть такие участки фронта, которые называются серыми зонами. Серая зона ‒ это зона, в которой работаем и мы, и враги. То есть это, фактически, враждебная территория, опасная зона. Поэтому нам нужно было выйти в эту зону, забрать конкретного человека и вернуться «домой».

‒ Вы, когда шли тогда, как разведчики, знали периметр, точку, что, где и как?

‒ У нас не было полной информации о месте операции. Мы знали, что там находятся вражеские позиции, знали, что это было рискованно ‒ проходить сквозь этот участок.

Дмитрий Гержан

‒ В чем заключался риск?

‒ Риск был в том, что там были небольшие дистанции до вражеских позиций. Фактически, мы вплотную приблизились к врагам и случиться могло все, что угодно.

(В интервью Радіо Свобода другой разведчик, который не захотел раскрываться, рассказал: «Участок, на котором двигались ребята из моего подразделения, с той стороны контролировала так называемая сотая бригада «гвардии» «ДНР». С начала войны мы работали во многих местах Донбасса, и поэтому я уверенно могу сказать: только они, эта «сотая бригада», выставили вокруг себя так много запрещенных Женевской конвенцией противопехотных мин (ПМН)».

Там действительно очень много мин российского производства. Такое впечатление, что они утилизируют в Украине эти запрещенные Женевской конвенцией противопехотные мины. Потому что их там очень много устанавливают, особенно перед своими позициями.

‒ Значит, вы выдвинулись, прошли нулевой блокпост, а дальше как развивались события?

‒ Нужно было очень тихо идти, потому что дистанции невелики: чтобы не услышал враг. Где ползем, где вприсядку, по-разному идем. На этот раз, когда мы прошли к точке передачи объекта (Владимира Цемаха ‒ ред.), оставалось там несколько метров. Саша Колодяжный прощупывал территорию, спускался, и тут раздался взрыв. А шли мы друг за другом. Я был позади Саши. Попробовал вытащить, сделал буквально полшага, и также наступил на мину. Откатился назад, увидел, что мне оторвало ногу. Ну и началась эвакуация. Ребята выполнили очень важное дело, потому что им пришлось Сашу доставать, а это было очень сложно, потому что его отбросило на холм и надо было пройтись по территории, проверить и разминировать. И, конечно, надо было завершить задачу. Что они и сделали. Поэтому, на самом деле, они ‒ герои, они завершили задачу.

‒ Опытные разведчики попали на минное поле. Как так случилось?

‒ Эти мины, когда их устанавливают, закапывают на небольшое расстояние под землю. А на том участке был небольшой наклон, и некоторые мины были закопаны несколько выше. А за счет дождей, на холме почва сдвигается, и мины очень трудно заметить. Тем более, что их там устанавливают на каждом шагу, как асфальт.

‒ Но вы знали, что там минное поле?

‒ Точной информации у нас не было, потому что откуда мы можем знать ‒ это секретная информация врага, но мы предполагали, что там будет все заминировано.

Дмитрий выражает слова благодарности всему монолиту спецоперации, людям, благодаря которым можно было выполнить такое боевое задание. Впрочем, больше всего благодарен медикам за их работу и за то, что дали шанс на жизнь.

Обычное боевое дежурство для медиков. Обычный день. Машина прогрета, экипировка в полной готовности, медикаменты расставлены по реанимомобилю. Этот день был обычным для всего экипажа медэвака ПДМШ имени Пирогова. Первый хороший выстрел ‒ медики в полной боевой готовности. Никакой информации о проведении спецоперации или выходе разведчиков ‒ им, как и положено в режиме секретности, не сообщали. Привычная штатная ситуация. В рации звучит «300» (раненый ‒ ред.). Без задней мысли медики выезжают на помощь раненому. Уже после интервью нам расскажут о страхе, о рисках и о том, что им таки доложили ‒ «груз» могут везти в машине медицинской помощи.

Несмотря на риск и без эмоций медики спасали жизнь раненых. А те были фактически в критическом состоянии. Позже медики признаются, что за их ротацию каждый раненный добрался до госпиталя. Благодаря совместной работе с военными медиками. Следует отметить, что несмотря на отсутствие добровольцев на передовой, они ‒ есть. Официально ПДМШ ‒ существенное усиление медицины (из медиков, которые имеют за спиной огромный опыт) на фронте. Неофициально ‒ бесценная помощь в критических ситуациях.

Медики Первого добровольческого медицинского госпиталя имени Пирогова

«Мы ждали, пока нам доставят раненого. Когда нам уже раненого доставили ‒ мы оценили состояние. Посмотрели, что он ‒ очень тяжелый. Там была травматическая ампутация конечности, другие ранения. Мы долго не могли находиться на этой точке. Была угроза, что и по нам могут открыть огонь. Мы стабилизировали состояние и начали транспортировку в уже стабильном состоянии», ‒ разъяснил ситуацию фельшер по медицине неотложных состояний Сергей Побережный.

Казалось, обычные слова медика, которые читаются за несколько секунд. Они рассказали и о том, что время проходит дольше, чем обычно, и об ответственности за жизнь раненого бойца. Но, самое главное ‒ цена сделки, которую ощутили на себе медики.

«Эта операция действительно стоит 35 наших пленных, освобожденных из российских тюрем. Мы считаем, что, как бы то ни было, то, что отдали ‒ того стоит! Цены человеческой жизни нет», ‒ говорит санитар с Винницкой области Андрей Нечипорук.

‒ Мы знаем, что он полетел в Россию... а из российского плена вернулись 35 человек ‒ 24 моряка и 11 политзаключенных Кремля, ‒ спрашиваем разведчика «Тритона».

‒ Вы знаете, это такой философский вопрос. Я был очень рад видеть слезы радости на лицах бывших пленных и их родных, когда они наконец-то встретились. Но если возврат Цемаха противоречит интересам Украины, это очень плохо. И к тому же, очень большой ценой далась нам операция по его передаче на подконтрольную территорию. Сотня таких «цемахов» не стоят жизни Саши. Поэтому, это очень сложный вопрос для меня... С одной стороны, мне очень ценна жизнь Саши, с другой стороны ‒ видеть радостные лица людей, дождавшихся своих родных. Я не могу сказать, насколько это правильно или нет. Одно скажу, что если это противоречит интересам Украины, то конечно такого не должно было быть. Тем более, что операция была проведена такой цене», ‒ говорит «Тритон».

Александр Колодяжный

Днепрянин Александр Колодяжный ушел на фронт добровольцем в 2014 году. Вместе с 74-м разведывательным батальоном побывал почти во всех горячих точках ‒ Марьинка, Донецкий аэропорт, Авдеевская промзона.

Свою первую контузию Колодяжный получил осенью 2014 года, когда обороняли Донецкий аэропорт. В тот день он был в «старом» терминале: открыл дверь, чтобы зашел свежий воздух, и в это же мгновение «прилетело» из РПГ (ручной противотанковый гранатомет ‒ ред.) Сержант сказал, что все в норме, переживет, воюем дальше.

‒ Второе ранение у Саши было уже в 15-м в районе Крутой Балки. Мы вели там подготовительные работы перед зачисткой и обнаружили пять растяжек: четыре, хоть так и неправильно делать, перерезали, а с пятой так сделать не смогли. Но не очень из-за этого переживали, потому что металлическую «нить» от последней растяжки и так было прекрасно видно. Говорят, разведчики умирают во время возвращения с операции. Когда ты уже несколько расслабился и решил, что опасность миновала. Именно так произошло в тот раз: возвращались назад, один боец не заметил проклятую пятую растяжку и подорвался. В результате, двое наших ребят погибли, еще трое, включая Сашу, получили ранения.

‒ А вы с Сашей сколько времени были знакомы?

‒ С Сашей мы познакомились в 2016 году, когда у меня был мой первый развод-выход с промзоной. Тогда у нас была задача, мы вышли, чтобы прикрыть наших саперов, которые разминировали территорию промышленной зоны (известная промзона вблизи Авдеевки ‒ ред.). Саша тогда шел первым, как и во время этой операции. Всегда, когда мы работали, он был впереди, вел группу. Это был невероятный человек, очень скромный, но очень сильный и волевой характер. Он был великим воином. И это бесценная потеря для нас, для украинской армии, и для страны. Я хотел бы, чтобы его не забывали, и чтобы государство сделало все возможное, чтобы семья погибшего чувствовала себя достойно. Саша защищал нашу землю, он себя всего отдавал этому делу. И даже после своего третьего тяжелого ранения, вернулся на фронт, не получив никаких компенсаций.

‒ Третье ранение Александра было тяжелым. Он мог и не вернуться в строй. Расскажите об этом.

‒ Третье ранение Саша получил в Авдеевке. Мы тогда вместе там были. Это был развод-выход. Мы в рации услышали, что началась стрельба, и один из наших ‒ ранен. К тому времени моя задача была ‒ прикрывать этот развод-выход со своих позиций. Позже мы узнали, что это именно Саша получил ранения. Его собрат оказал ему первую помощь, квалифицированную, и таким образом спас жизнь. Его было сложно достать с того участка, но вынесли. Он перенес много операций. После он все же возвращается в родной батальон и продолжает выполнять боевые задачи. Он был воином до последнего и погиб с оружием в руках.

‒ Как вы оцениваете свои ранения сейчас? Насколько они являются критическими для вас?

‒ Совсем не вижу ничего критичного. Ну будет у меня железная нога и все. Пожалуй, буду сильнее из-за этого. Никак меня это не беспокоит.

‒ То есть вы готовы идти в бой?

‒ Конечно. У нас война еще не закончилась, и нам еще предстоит воевать. Хотя сейчас какие-то странные вещи происходят: почему с тех позиций, которые мы так трудно сантиметр за сантиметром отвоевывали ‒ наши войска отводят. Как в Станице Луганской. Это меня очень возмущает. За каждый клочок этой земли мы заплатили кровью. Это недопустимо так просто брать и отдавать ее обратно, врагам. Огромные бесценные человеческие потери, ранения, и все это ‒ фактически впустую. Когда каждые 500 метров, каждый километр для нас были важны.

Сейчас у погибшего Александра Колодяжного остается семья. «Тритон» обращается ко всем неравнодушным ‒ помнить Колодяжного.