В течение нескольких месяцев педагог по вокалу из Санкт-Петербурга Ольга Альшанская переносила в Instagram страницы дневника и старинные фото своей бабушки. Анна Григорьевна Кравченко (Мичкова) жила в Бийском районе Алтайского края, застала коллективизацию, пережила раскулачивание, ссылку отца, войну и написала воспоминания, когда ей было 83 года.
– Бабушка часто рассказывала нам истории из своей жизни, и как-то моя мама попросила ее записать все это. Так и появился этот дневник, – говорит Ольга Альшанская. – Еще при жизни бабушка дала разрешение на публикацию. Сначала я думала о дневнике-книге, однако сейчас молодежь в основном сидит в социальных сетях и книгу вряд ли кто-то прочитает. Возникла идея публиковать записи в интернете. Когда я опубликовала в Инстаграме одну страницу, друзья сказали, что текст очень интересный, они с удовольствием бы почитали что-то еще.
Каждый день я работала над новым постом. Страничка в Сети стала не только отражением событий истории из частной жизни, но и поводом поговорить со своими родными, вспомнить, как жилось в каждой из наших семьей. С одной стороны, я хотела просто поделиться воспоминаниями бабушки, с другой – ведь эти свидетельства могут дополнить и восстановить многие картины важных исторических событий, происходящих в стране.
За короткий период дневник собрал более тысячи читателей, которым, как оказалось, тоже есть что вспомнить.
Анне Кравченко 38 лет
Выдержки из дневника:
"Село мое родное! В 25 километрах от Бийска вдоль правого берега реки Бия цепочкой растянулось село Стан-Бехтемир. Выйдешь во двор и видишь на другом берегу реки села Ключи, Усятское и часть Угренево.
Помню, как женщины-активистки ходили по дворам, вели агитацию за колхоз, чтобы легче жилось крестьянину. Одаривали платками с орнаментом красной шестиконечной звезды
В 1730 году крестьяне – переселенцы Иван Шарабарин, Аника Мальцев и другие по разрешению воеводской канцелярии поставили первые срубы изб. Постепенно число дворов все увеличивалось, и к 1744 году здесь насчитывалось 15 крестьянских хозяйств.
В том же году было построено укрепление под названием Бийский форпост. Основные служивые казаки были расселены в селе укрепленного пункта вместе с крестьянами. Отставные казаки и стали называть деревню Бехтемирской станицей <...>
Бехтемир – слово тюркское. В переводе на русский язык оно обозначает "начальник железа" и состоит из двух тюркских слов "бех" – начальник, предводитель, "темир" – железо. В 1756 году Алтай добровольно вошел в Россию, а в 1756 году царским указом разрешалось крестьянам других губерний переселяться на Алтай. И потянулись люди сюда из центральных губерний. В 1875 году деревня уже насчитывала 50 дворов <...>.К началу 20 столетия Стан - Бехтемир – уже большое село.
<...> Чуть помню, как мы приехали в поле, там стояла небольшая землянка, где могли укрыться от дождя и большой жары. Нарезали подсолнуха короб и поехали домой. Вдоль дороги стояла пшеница золотая, это было до коллективизации. У нас был свой участок земли. Но тридцатые годы перевернули все единоличное хозяйство. Помню, как женщины-активистки ходили по дворам, вели агитацию за колхоз, чтобы легче жилось крестьянину. Одаривали платками с орнаментом красной шестиконечной звезды.
<...>Были трудные годы и после гражданской войны, одевались в холщевину, денег-то сильно не было...
<...>Летом много было детям работы. Собирались всей гурьбой, мочили холсты в мойках и носили на луг, расстилали на траву, как только полотно было сухое, опять бежим мочить; чтобы полотно было белое, его отбеливали - и так целый день <...>
<...>Помню, как я делала племянникам лыжи. Была кадушка деревянная, рассыпалась. Мама не успела ее отдать бондарю во время зимы, так я ее стащила с вышки и наделала лыжи, досточки такие гладкие. Была шлея с лошади, я ее порезала и сделала к лыжам крепления. Из трехгранного полена делала коньки. Обрежу конусом часть полена, гвоздевым напариком просверлю дырки, вдерну веревочки и коньки готовы - катайтесь на здоровье!"
– Ольга, как семья вашей бабушки оказалась на Алтае?
Он не захотел войти в колхоз, семью раскулачили, конфисковали все до мелочей. Прадеда и его младших сыновей сослали на Север без права переписки на 10 лет
– Семьи моих предков переехали на Алтай в начале XX века. Жена прадедушки Григория в дороге умерла от голода, и у него осталось три сына и дочь. А у прабабушки Марии Даниловны в Первую мировую погиб муж, осталось три дочери. Они позднее сошлись в одну семью, родилось еще двое детей – моя бабушка и ее младший брат.
Прадед был в селе кузнецом, так работал, что его семью называли "мякшами". Это люди, которые едят белый хлеб. "Чернышами" назвали тех, кто ел то, то придется. В детстве, вспоминала бабушка, она могла позволить себе даже чулки, отец делал для нее из железа санки, коньки и др.
А когда началась коллективизация и он не захотел войти в колхоз, семью раскулачили, конфисковали все до мелочей. Прадеда и его младших сыновей сослали на Север без права переписки на 10 лет. Отец моей бабушки умер в ссылке, прабабушка снова осталась одна с детьми.
Анна Кравченко (крайняя справа) с семьей
Прабабушка всегда много и тяжко работала и до последнего не вступала в колхоз, потому что хотела иметь свое хозяйство. Однако ей пришлось это сделать. И в колхозе семью притесняли, называли кулацким отродьем.
Бабушка писала в дневнике, что над ней в школе смеялись из-за нелепого тулупа с чужого плеча и отцовских сапог. Но она не описала там еще один момент, я помню это из её рассказа. Ее родители были набожными и надели на нее крестик. В школе ее вывели к доске, отчитали, а дети толпились вокруг и кричали: "Божий дух, изыди". Она прибежала домой, выбросила крестик и долго рыдала.
Выдержки из дневника:
"Помню отца. Помню, как у нас была кузница, как он приходил на обед. Я поливала на улице ему руки, а они были такие огрубевшие и так шуршат... Мы собирали шлак от угля, собирали всякие фигурки, играли...
Когда отца сослали, этот парень маме помогал, считал себя виноватым
К нам тогда ходил один паренек - Андрей-сирота, и попросился, чтобы мой отец научил его кузнечному делу, стал жить он у нас, считали, что не объест. А в 1929 году стали ссылать тех, кто держал батраков и отца сослали вместе со своими ребятами. Одному было 18 лет, другому - 16. Когда отца сослали, этот парень маме помогал, считал себя виноватым <...>"
– В этих записях много драматичных эпизодов: арест и гибель отца, голод, тяжелая работа на лесоповале, лишения военного и послевоенного времени…Что вы чувствовали, когда читали этот дневник своей бабушки?
– Сама я перечитывала дневник много раз. Читала его своему сыну. Это очень тяжело эмоционально. Мне каждый пост доставался со слезами. Мне так хотелось ей сказать: "Бедная ты моя, бедная". Но при жизни бабушка никогда ни на что не жаловалась. Я помню ее всегда спокойной и рассудительной. Она разговаривала с детьми как со взрослыми – не отмахивалась от их вопросов, а когда случались какие-то неприятности говорила: "Значит, так оно и должно быть. Все переживем". В ее манере поведения всегда был некий аристократизм. Несмотря на сложную, небогатую жизнь, она всегда старалась достойно выглядеть, до глубокой старости оставалась женственной.
Выдержки из дневника:
<...> В 1941 году я кончила 7 классов, и хотела идти учиться в 8-й класс в соседнее село, надо было свидетельство о рождении, у меня его не было. Пошли мы с подругой в район, чтобы получить свидетельство, подходим к селу, видим с горы, как люди бегут к военкомату со слезами на глазах. Спрашиваем: что случилось? Говорят: война! война! Мы побежали обратно домой. Шли мы 12 километров, уставшие и опечаленные <...> Подходим к полеводческой бригаде - нет ни одного человека. Идем к другой - никого нет. Пошли дальше, там тоже никого. Все побежали в село.
Проводы на фронт были почти каждый день. Провожали на гору. А потом долго-долго смотрели им вслед, пока не скроются. Шло время, ждали весточку от солдат... И вскоре стали приходить плохие вести в семьи - похоронки. Первые похоронки оплакивали, наверное, всем селом, но постепенно боль утихала той утраты. Шли дни, месяцы, годы. Многих так и не дождались в родной дом, в семью. Сколько осталось бездомных, сирот! А у нас было тяжелое без отца детство. Война нас быстро сделала намного взрослее, как бы это должно быть. <...>
– Когда был написан этот дневник?
– Она писала этот дневник всю зиму 2006 года, за два года до смерти, ей было тогда 83 года. Удивительно, насколько крепка была её память, она чётко помнила множество стихов, даты, цифры, имена и фамилии, последовательность событий. А еще мне она оставила 800 частушек. В юности я пела в народном хоре и попросила бабушку вспомнить какую-нибудь частушку. Оказалось, у нее их огромный запас. Много из них они с подружкой сами сочиняли, пели о том, что видели, чем жили. Поражает то, что она не описывает пережитое как трагедию. Это была молодость, а значит – счастье.
Выдержки из дневника:
" <...>Бывало, затопишь печку, начистишь картошку, режешь кругляшками, печку облепишь. Верхние на печке перевернешь, а сбоку так прильнет, что приходилось отскабливать. Вот вам и гигиена, и не помню, чтобы болели, кроме зубов. Придешь домой, за ночь прогреешься на горячей печке и наутро как новая копейка. И опять утром идешь, куда надумаешь. Вдоль горы был длинный пологий извоз, по которому возили дрова с острова и сено. Мы с мамой собирали сено на кустах, которое оставалось при перевозке. С большим трудом поднимались по этому извозу, но делать надо было. Какие были развлечения? Иногда в село приезжал киномеханик, показывал кино, билет стоил 5 копеек. Сколько слез прольешь, чтобы дали деньги. Если нет, все равно идешь так к клубу, он был близко. Лезешь по стенке к окну, чтобы увидеть какой-то момент. Мальчики отдавали шапки, крутят одну часть и смотрят до конца фильм. Бывало, весь сеанс толчемся на веранде без света, толкаемся, греемся. Кино кончается, идем домой с теми, кто смотрел <...>"
– Вы сами в детстве много времени проводили с бабушкой?
– Бабушка часто приезжала к нам в Барнаул осенью и жила всю зиму. Она во многом занималась моим образованием и воспитанием. Когда я подросла, то каждое лето ездила к ней в Шебалино. Я помню ее рассказы о том, на чем они катались с горки, какие носили вещи, в чем выдавали девушку замуж. Помню, как сама она пряла и вязала, но о самых трудных годах я узнала из дневника.
Выдержки из дневника:
Утром опять идешь в столовую рассольник хлебать без хлеба. Не верите, что во рту от рассольника все облезало...
<...> Если откажешься от лесозаготовок, поедешь в Рубцовск на военный завод. Было такое у нас с моей подругой, та отказалась от завода – два года тюрьмы. Вот и подумай, как поступить – это был приказ. Отправляли женщин, которые могут оставить свое хозяйство под присмотром, и меня, молодую девчонку, вместе с ними. Много собрали молодежи со всей округи. Разместили в бараке, где было много двухъярусных нар, печка стояла почти посредине барака. Вокруг печки квадратом были сделаны полки для сушки валенок <...> Пилы были – стахановки, почти 2 метра с разными зубьями. Вечером сдаем мастеру на заточку, утром берем. Смазывали в лесу керосином, чтобы пила свободнее шла. Когда были бураны сильные или ветры, не пилили, а стаскивали на кольях в кучи <...>
В селе был шпальный завод, и в 6 часов утра звал на работу. Встаем, идем в столовую, в которой варили рассольник почти без картошки, где плавали ломтики огурца и семена, как семенник бывает осенью. Через край почти выпьешь и пошел в лес. Вечером заходим в ларек, хлеб получаем столько, как два бруска хозяйственного мыла. Пока идешь до квартиры, всухомятку его весь съешь. Утром опять идешь в столовую рассольник хлебать без хлеба. Не верите, что во рту от рассольника все облезало...
При сборе вещей на фронт сказала: "Война только началась, а вы уже по миру пошли!" Её выдали. Судили, дали 10 лет лишения свободы
<...>Работали без выходных, старались все больше сделать, нормы тоже большие были: сосна и лиственница 8 кубометров, березник – не помню сколько. Надо собрать сучки, сжечь, чтобы не наделать пожара. И так всеми зимними днями в лесу по пояс мокрый от снега. Обед привозила пожилая женщина во фляге, опять же суп, иногда даже с грибами. В выходные дни привозила винегрет ложки по две даже, бывали пирожки. Участок был далеко от села, бывало и так, что повариха нас не найдет, в лесу дорог много, возят лес тракторами, так ждем вечера. Пилили сосну и лиственницу. Подойдешь к ней, а она – матушка в два обхвата. Лес сортировали. Пилили который с пометкой, из которой брали серу. Подойдешь, откопаешь лопатой вокруг метра полтора и больше. Смотришь, на какой стороне больше веток, делаешь подруб, если ошибешься, лесина повернется на пне и может ударить. Спилишь и легко вздохнешь - прошло удачно...
<...> Во время войны все помогали фронту теплой одеждой, рукавицы, носки, полотенце. Отдавали последнее. Я знаю женщину, которая жила в соседнем селе. При сборе вещей на фронт сказала: "Война только началась, а вы уже по миру пошли!". Её выдали. Судили, дали 10 лет лишения свободы.
Вот так было при нашем родном Сталине, дисциплина
<...> Петухов Степан работал на зерноскладе сторожем, жил через дорогу почти, приспособил мешочек между ног, подумал, что никто не заметит, заметили, поймали с зерном семенным, судили, дали два года тюрьмы. Из тюрьмы он не вернулся, умер...
Соседка, девушка Анна Шубина, работала свинаркой в колхозе. Свинья опоросилась, возможно, не хватало соска поросенку, она взяла одного поросенка и унесла своей тете в соседнее село Ключи через Бию, докопались, осудили, три или четыре года дали, да позор на девушку. Вот так было при нашем родном Сталине, дисциплина....".
– После войны бабушка вышла замуж, много работала, в том числе и воспитателем в детском саду, о чём мечтала когда-то, но не дала война этому сбыться. Когда у них с моим дедом Яковом родились дети, ей было уже не до учебы. Ее старшая дочь – моя мама – получила высшее образование, стала учителем русского языка и литературы, как бы воплотив бабушкину мечту.
Выдержки из дневника:
Верхней одежды было парочки три, благодаря ленинградцам, которые меняли на картошку и другие продукты с огорода
"Мать Яшина дала нам чугунок дырявый, заклепала с обеих сторон, не бежал. Нет чашки! Случайно в Угренево Яша был, купил две алюминиевые, как тарелки от весов, пойдут и такие, когда нет никаких. Купили ведро цилиндрическое железное, крашенное. В него и корову доить, и воду носить. Под водой была кадочка деревянная, под пойло – шайка деревянная, для купанья ребенка и стирки – деревянное корыто. Обстановка – две койки, стол, табуретки. Нет нижнего белья! Его почти не было ни у кого. Легла спать с мужем невеста, ночная рубашка, да она и дневная холщевая, да еще и комбинированная. Сшили мне две рубахи, одна белая до пояса из вафельного старого полотенца, а от пояса как мешковина толстоватая. Другая рубаха тоже комбинированная до пояса, что шили рубахи зятьям, а от пояса, что шили им на подштанники. Полотно низа было шире, если срезать, будет большой рубец, сделали шлицу сбоку.
Вот так и ходила я, невеста, хочется плакать и смеяться. Верхней одежды было парочки три, благодаря ленинградцам, которые меняли на картошку и другие продукты с огорода...".
– Что ваша бабушка пыталась вам передать, чему научить?
– С детства она меня не нагружала обыденной домашней работой, зато научила меня вязать крючком и на спицах, шить наряды для кукол. Мы жили с ней очень дружно, много разговаривали, пели частушки, разучивали стихи, за неделю я могла выучить до 27 стихов. Об этом иногда даже не знала моя мама, занятая учительской работой. Бабушка в основном все заботы по хозяйству брала на себя. Видя мое пристрастие к песням, сцене, она поощряла наши с подружками импровизированные выступления звезд эстрады, была самым благодарным зрителем и слушателем. Самое главное, что передала мне она, – это позитивное отношение к жизни, к людям, умение добросовестно работать, не пасовать перед трудностями.
– Какие отклики вы получаете на публикацию дневника в интернете?
– Люди пишут мне, что у них тоже есть много историй. Я им советую начать записывать их самим, но оказывается, не всем просто это дается. Сейчас я думаю над тем, как оформить те или иные истории. Я хочу привлечь людей, прежде всего молодых, к истории, к прошлому посредством современных технологий. Заставлять детей читать книги – это сложно, нужно выходить на их площадки и разговаривать с ними там. Когда дневник начал подходить к концу, а интерес людей не ослабевал, я решила, что можно делать видео, где люди делятся своими воспоминаниями. Двоюродная сестра моей бабушки живет рядом с Барнаулом. Ей 96 лет, она – участница Великой Отечественной войны. Мы сделали ролик с ее рассказом моему сыну, её правнуку, о войне. Еще записали рассказ нашего соседа, деда Ивана, пережившего в детстве оккупацию.
На другом видео мой сосед дядя Ваня рассказывает, как его, еще 12-летнего мальчишку, немецкие солдаты старались накормить, показывали фотографии своих семей и говорили, что им эта война не нужна.
Когда о моем дневнике узнал ветеран войны, блокадник Василий Шапочкин, то он тоже сел за воспоминания. Решился не сразу – не поверил, что это вообще кому-то надо. Я постаралась объяснить, что слова простого человека могут быть ценнее, чем какие-то политические речи, которые звучат с экранов телевизоров. Уходит время, а в тетради останется живой разговор с предками. В итоге ветеран, переживший блокаду, за две недели исписал половину тетради. Он приходил в школу к моим ученикам, рассказывал им о своей жизни. И они слушали его очень внимательно.
Баба Аня (в центре) с внуками
Я заметила, что людям очень нравится слушать настоящую речь, без официоза и пафоса. Видимо среди засилья фейков и всяческого официоза людям очень не хватает чего-то подлинного.