«У них сильный стержень внутренней свободы»: украинский консул Тарас Малышевский о встречах с украинцами в российских тюрьмах

Ростов-на-Дону после 2014 года стал центром уголовных процессов в отношении крымчан. В начале июня 2021 года местный Южный окружной военный суд рассматривает 16 дел против крымских татар. Главным образом речь идет о «делах Хизб ут-Тахрир», которые украинские власти и правозащитники считают политически мотивированными.

Поскольку фигуранты этих дел остаются гражданами Украины, с ними в тесном контакте находится единственный полномочный и легально действующий представительский орган украинской власти в регионе – Генеральное консульство в Ростове-на-Дону. О том, как именно его сотрудники работают для поддержки украинцев в российских тюрьмах, какие препятствия для встреч создает российская власть и в какой атмосфере проходят визиты консулов к заключенным, в эфире Радио Крым.Реалии вместе с ведущим Тарасом Ибрагимовым рассказывает генеральный консул Украины в Ростове-на-Дону Тарас Малышевский.

– Тарас, как именно ваше консульство в Ростове-на-Дону помогает украинским заключенным?

– Оно одно из крупнейших среди всех 118 консульских учреждений Украины за рубежом. Казалось бы, это не какая-то ключевая столица или важный порт, но больше всего консульских единиц некогда было именно здесь, в Ростове. Одна из самых значительных составляющих нашей работы – это, прежде всего, помощь нашим гражданам, а вблизи границы их бывает больше всего. В Ростове добавляется свое измерение: это политические заключенные, а также другие задержанные и осужденные, которых здесь более двух тысяч человек. После 2014 года дела Олега Сенцова и Надежды Савченко проходили как раз через Ростов.

– По данным «Крымской солидарности», в российском суде в Ростове-на-Дону рассматривается 16 политически мотивированных уголовных дел относительно главным образом крымских татар. Всего власти Украины говорят о 113 политзаключенных из Крыма. Как вы оцениваете последние тенденции в этом плане?

– Я могу констатировать, что каток репрессий набирает ход, набирает скорость, и количество политзаключенных у нас существенно увеличилось. На момент моего прибытия на работу три года назад мы мониторили одно-два «дела Хизб ут-Тахрир»: сначала бахчисарайское, затем ялтинское, и это было 12-15 человек. Сейчас у Генконсульства 62 подопечных, которых мы опекаем значительно сильнее, чем других. Сегодня я в Краснодарском крае, скоро пойду в колонию №14 встречаться с двумя с нашими узниками: Андреем Коломийцем и Александром Марченко. Три дела из 16 уже находятся на стадии апелляционного рассмотрения, в деле Олега Приходько апелляция уже состоялась 17 мая, а остальные – это судебные разбирательства. Вообще, мы видимся с нашими подзащитными во время судебного рассмотрения дел без проблем, а когда человек уже осужден и попадает в подчинение исключительно ФСИН России, это учреждение рассматривает их только как граждан Российской Федерации. Мы, консулы, можем попасть к ним только на краткосрочные свидания дважды или трижды в год как обычные физические лица. Если же заключенный нарушает те или иные положения тюремной дисциплины, ему уже отказывают в свиданиях.

– Какие еще препятствия создают для вас российские власти?

– У нас есть очень сильный мандат Венской конвенции по консульским делам, двусторонние конвенции с Российской Федерацией. Украина соблюдает эти положения, и мы надеемся на то, что Российская Федерация тоже будет верна им. У нас почти нет проблем на этапе доступа и получения разрешений на посещение наших сограждан, однако при этом нарушаются отдельные элементы договоренности. Например, доступ к гражданам должен быть предоставлен консулу в течение пяти дней, а сейчас это по факту месяц-полтора. Это существенный отход от тех критериев, которые Киев и Москва подписывали в начале 1990-х. Есть иные моменты, которые в целом затрудняют работу, но мы преодолеваем эти барьеры и в любом случае добираемся до наших ребят. Конечно, сложнее всего попасть к украинцам с навязанным российским гражданством (имеется в виду российский закон, который постановил считать всех крымчан, проживавших на март 2014 года в Крыму, гражданами России – КР). Тем не менее я каждые три месяца согласовываю с родными даты и иду к Владимиру Дудке, Алексею Бессарабову и другим, то есть меня все же пропускают. После свидания я уже в качестве генерального консула иду к начальнику колонии, и он обязан меня принять. С ним мы говорим о защите и поддержке наших граждан.

– Практически все украинские политзаключенные утверждают, что на них в российском заключении оказывают огромное давление – психологическое, физическое. На каком этапе, по-вашему, оно самое сильное?

– Следствие – это наиболее сложный этап. Период судебного рассмотрения – уже более-менее. Наше присутствие здесь крайне важно, потому что российская система видит: консулы рядом, значит лучше воздержаться от каких-то немотивированных, ненормированных действий. Мы специально посылаем сигналы о своем участии. Меня часто встречают в администрациях колоний, что называется, сквозь зубы, особенно дальше от Ростова – в Ставрополе, Астрахани. Однако мандат очень помогает, ведь мы аккредитованы при российском МИДе. Только консулы и адвокаты имеют доступ к украинским гражданам. С начала года только у меня уже было 55-60 встреч.

Как именно проходят эти встречи?

– В присутствии администрации, разумеется. Например, сегодня на встрече, куда я направляюсь, от нее будет где-то три человека. Они сидят с разных сторон между мной и Андреем Коломийцем. Один все пишет на видеорегистратор, другой записывает что-то в тетрадь, третий следит за моими руками. Они демонстрируют высшую степень готовности прекратить разговор, если что-то пойдет не так. Просто это уже не первая такая встреча – потому я так хорошо знаю, что меня ждет. Иногда, когда Андрей или кто-то другой спрашивает меня о политических событиях, нас просят оставаться в русле консульской тематики: состояние здоровья, условия содержания – и не переходить на темы вне моего функционала. Это внутренние правила колонии, они всякий раз делают на них акцент: мол, просим вас избегать оценочных суждений. Я согласен, что главное для меня как консула – условия содержания, состояние здоровья, коммуникация с родными. Мы часто обсуждаем судебные процессы. Вот позавчера у меня была встреча с четырьмя нашими ребятами из второй бахчисарайской группы. С ними удалось обговорить все от ситуации в Украине до ожидаемой встречи президентов Владимира Путина и Джо Байдена. Я стараюсь себя вести гибко, чтобы удовлетворить их интерес, и в то же время хочу в эту же колонию приехать и через месяц-полтора, чтобы ко мне не было претензий.

– Спрашивают ли вас про перспективы новых обменов удерживаемыми лицами между Россией и Украиной?

– Это самый сложный вопрос, но он уже почти отошел, его задают все меньше. Время идет, все вспоминают 7 сентября 2019 года – дату последнего обмена. Уже два года скоро. К тому же наши граждане обычно хорошо понимают функционал консульства в Ростове: такие вопросы вне нашей компетенции. Я могу делиться своими размышлениями на тему, но не имею глубоких знаний на этот счет. Вопросы обмена, списков, коммуникации идут между определенными лицами и институтами в рамках различных форматов переговоров между Киевом и Москвой. Мне трудно сказать больше, чем: «Мы за вас боремся, мы не сдадимся, мы будем всегда с вами».

Большой обмен: самые яркие фотографии (фотогалерея)

– Есть ли возможность передавать что-то от родных?

– Да, при подготовке к визитам мы запасаемся письмами от родных, фотографиями детей – показываем, делимся. Что больше всего меня поражает в эмоциональном напряжении таких встреч – это то, что ребята держатся так, будто это они меня поддерживают. То есть у них настолько сильный стержень внутренней свободы и собственных убеждений. Это невероятно многого стоит. Ты заходишь в эту клетку в клетке для консульских или адвокатских встреч, там нет света, только окошко наверху, и на тебя направили этот объектив видеофиксатора – но ты говоришь с человеком, как будто сидишь с ним где-то на аллее в Киеве ли в Симферополе. Словно вы пьете кофе и беседуете. Я считаю необходимостью нам с моим собеседником так абстрагироваться – и это удается. Я уверен, что ребята ждут встреч с консулами, а мы еще активнее стараемся организовать им встречи с родными.

– На что стоит обратить внимание, когда речь идет о состоянии здоровья и условиях задержания украинских политзаключенных?

– Система охраны здоровья Федеральной службы исполнения наказаний – это самая болевая точка, это Ахиллесова пята нашей работы здесь. Вытащить заключенного на исследование здоровья за границы колонии – это сложный процесс. Сервер Газиев, Дилявер Гафаров, Олег Приходько, Зекирья Муратов... Это люди за 60. Мы стучим во все двери, чтобы врачи к ним приходили чаще, чтобы давление им проверяли каждое утро. И, конечно, очень сложен для здоровья процесс этапирования, потому что человек на месяц-полтора оторван от родных, от адвокатов, от нас. Нашего гражданина могут обидеть на разных отрезках этапирования, а мы этих обидчиков не увидим и не найдем.

– ​Сложность в том, что политзаключенный не находится в ведомстве СИЗО, из которого его этапируют и в который его этапируют. И риски нарушения его прав возрастают.

– Да, именно так. Хотелось бы надеяться, что так не будет происходить. Однако в целом вся система же постсоветская, я называю это ГУЛАГом XXI века.

(Текст подготовил Владислав Ленцев)