«Если хотя бы один моряк не выдержал, то вся стратегия защиты рухнула бы». Николай Полозов – о деле захваченных моряков

Российские военные 25 ноября 2018 года таранили, обстреляли и захватили у берегов Крыма три плавсредства Военно-морских сил Украины – катера «Бердянск», «Никополь» и буксир «Яны Капу» – направлявшиеся из Одессы в Мариуполь. Вместе с кораблями были захвачены 24 члена экипажей. Российские суды в Крыму арестовали их, обвинив в «незаконном пересечении границы». Затем украинских военных перевезли в московское СИЗО «Лефортово», где они провели около девяти месяцев. В субботу, 7 сентября 2019 года, захваченные моряки вернулись в Украину в рамках российско-украинского обмена.

Крым.Реалии побеседовали с координатором группы адвокатов по делу захваченных моряков Николаем Полозовым. Это первое интервью с ним после возвращения украинских военных на родину.

С первой частью интервью можно ознакомиться здесь.

– Рассказывали ли моряки своим адвокатам о попытке выведать у них что-то, подсаживая к ним в камеру так называемых «доносчиков»?

– Конечно. В отношении моряков проводили и внутрикамерную разработку, когда подсаживают заключенного, чья задача что-то выведать либо навязать какую-то точку зрения. Все моряки находятся в «Лефортово», но они разделены. Что происходит с его товарищем, никто не знает. Соответственно, в каждую камеру сажают какого-то другого сокамерника, а дальше они в течение двадцати четырех часов – дни, недели, месяцы – находятся вместе. Когда вы находитесь в замкнутом пространстве, площадью в 8 квадратных метров, вы неизбежно все равно как-то будете общаться. Не всегда в камере это происходит, иногда, когда в автозаке везут на суд, и вот один начинает что-то рассказывать, задавать вопросы: смена обстановки, хочется поговорить, хочется пообщаться, то есть это поставлено, что называется, на поток. Поэтому нам было очень важно контролировать состояние моряков и объяснять те риски и те угрозы, которые для них могут представлять и их сокамерники, и оперативники, которые тоже вызывали их на беседы «за жизнь».

– А какого характера были эти разговоры со стороны оперативных сотрудников?

– С матросами было примерно так, их вызывали и говорили: «Ну ты же матрос? Ну, тебе что, в ледяное море надо было прыгнуть, чтобы не пересечь границу с Россией? Дай ты показания, что тебе командир сказал это делать и все, поедешь домой». На офицеров пытались воздействовать таким образом: «Вот смотри, у этого такой знаменитый адвокат, а у тебя нет. Вот его вытащат, а ты будешь сидеть». Сотрудникам СБУ говорили: «Вы точно будете сидеть, если не заговорите». Они, безусловно, срисовали психологический портрет каждого, ходили к офицерам, к некоторым матросам. К моему подзащитному Денису Гриценко пытались подсадить несколько раз специфического заключенного, на сленге это называется «наседка». Но Денис Владимирович (Гриценко – КР) – такой тертый калач, один из этих «наседок» прокололся прямо сразу. Например, заходит он в камеру и с порога: «Здравствуйте, Денис Владимирович!» То есть откуда он может знать имя отчество своего соседа? Почему для нас это было так важно? Если бы хоть один из двадцати четырех моряков не выдержал, признал вину, дал показания, то вся стратегия защиты, которая повернута на внешний контур и апеллирует к международным инстанциям, рухнула бы. Потому что российские власти сразу притащили бы эти документы и сказали: «Слушайте, о каких военнопленных моряках вы говорите, если они признались в провокации, сознательно нарушив границу России?»

– Менялась ли суть обвинений, предъявленных украинским военным морякам в ходе досудебного расследования?

– Согласно обвинительному постановлению о привлечении их в качестве обвиняемых, моряков обвиняют в том, что они в составе организованной группы незаконно пересекли границу России. Это преступление, которое предусмотрено ч. 3 ст. 322 Уголовного кодекса России. Максимальное наказание по которой до 6 лет лишения свободы. Соответственно, всем им предъявили одинаковые обвинения. Таким образом, по версии следствия, моряки при невыясненных обстоятельствах где-то в море собрали организованную группу. То ли на угнанных, то ли на пригнанных кораблях – непонятно. Видимо, с точки зрения этого уголовного дела в сознании следователя сначала темнота, потом включается свет, и мы видим, что есть корабли, есть моряки на них, и они пересекают границу. Что происходит до того – никто не знает.

– Украинские моряки пробыли в заключении девять месяцев. Как они приспособились к условиям заключения?

– Моряки – это вообще народ деятельный. Не то, что они там сидели целыми днями и не вставали. Многие из них занимались спортом, вот, например, Денис Гриценко, сидел одно время с каким-то сокамерником, очень таким полным человеком, который кроме как лежать и смотреть телевизор, не делал вообще ничего. И он понял, что, если будет существовать в таком же режиме, быстро превратится в него. Это для Дениса стало мотивирующим фактором, соответственно, он набрал себе пакеты, нагрузил их каким-то песком или чем-то еще, и поднимал, надевал, бегал с ними, чтобы нагрузка была.

– Это все в условиях камеры происходило?

– Да, в условиях камеры или на прогулке. Кто-то из моряков учит иностранные языки, в «Лефортово» есть библиотека, им присылали еще какие-то книги на иностранных языках, учебники, чтобы они не теряли время даром. Например, Вячеслав Зинченко научился в условиях следственного изолятора с помощью кипятильника крутить шаурму. Он заказывал себе лепешку, ему передавали какие-то овощи, он все это крутил, грел. И очень неплохо получалось. Кто-то из моряков, по-моему, Терещенко, получив в передаче перец болгарский и какую-то мясную продукцию, по всей видимости, это колбаса или что-то другое – в чайнике готовил фаршированный перец. У кого-то из моряков плохо работал телевизор, и он из металлической вешалки антенну для телевизора смастерил. В «Лефортово» развлечений мало, полагается часовая прогулка, раз в неделю банные процедуры, все остальное время – это пребывание в камере, если не вызывают на следственные действия, не происходит встреч с консулами или адвокатами или не вывозят в суд. Мы тогда постоянно шутили, что сейчас они из пластиковых бутылок и вешалок себе вертолет соорудят и улетят из этого «Лефортово».

Николай Полозов в аэропорту «Борисполь». 7 сентября 2019 года

– Многие называют возвращение военных моряков и других украинских заключенных «большим обменом», верно ли здесь употреблять слово «обмен»?

– Если мы говорим строго о деле военнопленных украинских моряков, то никто их не менял. Им изменили меру пресечения на «не связанную с содержанием под стражей». Находясь в статусе обвиняемых в рамках уголовной юрисдикции России, они покинули сначала СИЗО «Лефортово» по постановлению следствия, а после – и границу России пересекли, поскольку данная мера пресечения позволяет пересекать границу без каких-либо ограничений. Условно говоря, моряки остаются в статусе обвиняемых, другой вопрос, что Украина не признает это уголовное дело и считает, что российские власти нарушили иммунитет украинских военных судов. Что касается политзаключенных, то они также были освобождены по процессуальным основаниям. Это событие является скорее взаимным освобождением удерживаемых лиц, нежели обменом.

– Я правильно понимаю, что, несмотря на то, что моряки сейчас находятся в Украине, по ним будут продолжаться судебно-следственные действия?

– Может, будет продолжаться уголовное дело, а может, и не будет продолжаться. Это зависит от решения российских властей. Они опираются в данном случае на тот пункт решения международного трибунала, который не запретил России продолжать дело против моряков. Не вижу политического интереса у российских властей дальше тянуть это не очень простое, даже с технологической точки зрения, дело. Если рассматривать вариант какого-то дистанционного участия моряков, я вот, честно говоря, не представляю, что такое суд двадцати четырех обвиняемых по видеоконференцсвязи. Также они могут попытаться привлечь к ответственности того, кто отдавал им приказ, заочно. В принципе, российские власти могут делать все, что угодно. Потому что в России закон, что дышло: куда повернешь, туда и вышло.

– О скором возвращении моряков в Украину серьезно заговорили весной. Случалось ли такое, что их возвращение срывалось в последний момент и сколько раз?

– Это уже третья или четвертая попытка позитивно принять решение. Мне известно, что это происходило и весной, и летом. Неизбежно вмешивались какие-то силы, причем как в России, так и в Украине.

– Что мешало этому процессу?

– Сложно сказать, что именно мешало обмену, потому что для этого надо было бы быть участником этих переговоров. На мой взгляд, обмену мешало, прежде всего, желание некоторых политических игроков использовать ситуацию с военнопленными моряками как определенный рычаг для достижения своих собственных политических интересов.

– О ком речь?

– Это, безусловно, ситуация вокруг Суркова (помощник президента России Владислав Сурков – КР) и Медведчука (ныне депутат Верховной Рады Украины Виктор Медведчук – КР), их противостояние. Поскольку это затрагивает украинскую тематику, то неизбежно это имело свое влияние. Медведчук неоднократно пытался в это дело зайти, своих доверенных лиц направлял даже к морякам. Где-то на каком-то этапе происходил срыв, и все возвращалось на некий обратный вектор.

– Что, по вашей информации, на самом деле происходило в ночь с 29 на 30 августа, когда якобы должен был произойти обмен заключенными между Украиной и Россией?

– По моей информации – ничего. Все заключенные, в том числе военнопленные моряки, находились на местах.

– Почему в последствии вся команда адвокатов отказалась от комментариев? Просил ли вас кто-то не комментировать возвращение украинских заключенных?

– Решение, о том, чтобы не комментировать происходящие события, было принято коллективно, адвокатами. Как в интересах подзащитных, так и их родственников. Потому что неоднократно всплывала информация, что их возвращение должно произойти в определенный день, определенного числа. Все это, естественно, негативно сказывается на моральном состоянии и родственников, и тех, кто находился в «Лефортово». Я напомню, у них там в камерах есть телевизоры и, соответственно, эта информация могла бы дойти и до них. Никто не запрещал нам этого делать, это просто была необходимая тактическая целесообразность.

– Чем будете заниматься после дела украинских моряков?

– Я планирую начать активную юридическую деятельность в Украине. Не так давно я открыл адвокатское объединение в Киеве, и вместе со своими украинскими коллегами буду вести здесь юридическую практику. Кроме того, не стоит забывать, что в России и оккупированном Крыму остается еще более сотни украинских политзаключенных, подавляющее большинство из которых – крымские татары. По мере своих возможностей я буду работать над тем, чтобы они как можно скорее вернулись домой.