1 сентября 1889 года (13 сентября по новому стилю) появился на свет один из наиболее выдающихся лидеров крымскотатарского народа – Джафер Сейдамет. В честь 130-летия со дня рождения «крымского Петлюры» – литератора и публициста, в переломную эпоху ставшего военачальником и дипломатом – Крым.Реалии публикуют уникальные мемуары Сейдамета.
Продолжение. Предыдущая часть здесь.
Деньги от отца
Дни проходили, миновало почти две недели с момента моего прибытия, я получил несколько писем от моих товарищей из Стамбула, но от отца не было никаких известий. Возможность, о которой я никогда раньше не задумывался, однажды молнией пронеслась в моей голове и потрясла меня: «А если мой отец, боясь российских властей, не вышлет мне денег?..». Я провел несколько дней, размышляя об этой горькой возможности. Однажды под вечер, когда я, погруженный в мысли, пришел в отель, швейцар вручил мне письмо от отца. Одним махом я взбежал на шестой [седьмой в постсоветской нумерации] этаж. Я переживал, наверное, один из самых тревожных моментов в жизни. Письмо было написано приемным сыном моего отца, Кёсе Мустафой. Он писал, что они были удивлены моим пребыванием в Париже, что отец был опечален тем фактом, что я уехал без его согласия, что немедленно после получения от меня письма он поехал в Бахчисарай и выслал мне сто рублей. Далее он добавил, что только после возвращения из Бахчисарая отец сообщит мне о своей воле относительно моего пребывания в Париже, и будет ли он отправлять мне деньги…
БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: Первый Курултай и современный контекстЯ учился день и ночь. Я не упускал ни единой возможности говорить по-французски
Двумя днями позже почтальон, взобравшийся ко мне аж на шестой этаж, вручил мне деньги. Я был спасен. Однако я никоим образом не мог понять, зачем мой отец поехал в Бахчисарай, почему он так сильно противится моей учебе в Париже, и, в особенности, почему он так колебался относительно отправки денег. На этот раз деньги пришли, но мое будущее пока еще оставалось под вопросом.
Я должен был экономно распоряжаться средствами, которые получил. Несмотря на это, я нашел живущего на бульваре Сен-Мишель учителя, дававшего частные уроки, и начал изучать французский язык. Я учился день и ночь. Я не упускал ни единой возможности говорить по-французски или хотя бы прислушиваться к разговорам. Таким образом, за короткое время мой французский улучшился. Я уже мог читать газеты, почти не заглядывая в словарь.
Наполеон и французский рабочий
В один прекрасный майский день я, как обычно, сидел на площади Клюни, бросая птицам хлебные крошки и разглядывая прогуливающихся. Ко мне подсел рабочий, и мы заговорили. В какой-то момент разговор зашел о Наполеоне. Я сказал, что восхищаюсь его гением и уважением и любовью, которые он снискал для Франции. Лицо рабочего внезапно покраснело, глаза сверкнули, и взволнованным голосом он произнес: «Его гений, да, его гений… этот разрушительный гений, сколько он стоил человечеству и Франции… Вы понимаете, что Наполеон прервал естественный ход Французской революции и предал ее?». Он говорил с воодушевлением, обличая Наполеона. Слова, которые этот левый французский рабочий говорил об истории Франции, слова, которые я впервые услышал, потрясли меня и заставили задуматься. В тот момент, кажется, у меня в руках была газета «Le Journal» [«Журнал»]. Рабочий, указав на нее, произнес: «Вместо того, чтобы читать газету предателей и лжецов, вы бы лучше почитали «L’Humanite» [«Человечество»]. Мы поговорили еще минуту и распрощались. Когда я вернулся к себе, то купил «L'Humanite», и таким образом понемногу начал понимать критику и анализ международной политики, проводимый Французской социалистической партией и ее историческим, выдающимся лидером Жаном Жоресом.
Первая встреча с социалистами
Несколько дней спустя я прочитал в «L’Humanite», что в Латинском квартале на улице Дантона в «Societé des Savants» [«Ученом обществе»] состоится собрание. Я пошел туда. В течение трех часов я слушал различных докладчиков и дискуссии. Для меня это был важный шанс: с одной стороны, я слушал живой французский язык, с другой – мог анализировать, как французы спорят о серьезных социальных проблемах. Я заметил, что в собрании также принимали участие российские интеллигенты, а также говорившие по-русски евреи, вид которых выдавал их российское происхождение. Они горячо разговаривали друг с другом, более оживленно, чем другие. Я также заметил нескольких молодых армян.
«Rus hükûmeti veya kamçı saltanatı»
Выходя из «Societé des Savants», я заметил, что рядом со входом продаются публикации Французской социалистической партии и газета «L'Humanite». Я купил направленную против царизма брошюру профессора [Шарля] Сеньобоса под названием «Rus hükûmeti veya kamçı saltanatı» [«Российское правительство или империя кнута», к сожалению, Сейдамет не привел ее французского названия], в которой автор защищал Польшу и страны Балтии. Благодаря этой публикации я познакомился с Сеньобосом – самым известным в то время французским политическим историком. Эта работа дала мне основательное знание о становлении России, ее расцвете, социальных противоречиях и борьбе угнетенных царизмом нардов. Ночью я прочитал всю брошюру, а на следующий день начал работать над ее переводом. Из этого вышла 96-страничная книжка, которую наш друг Хамди Бекир-заде (Атаман) опубликовал позднее в 1328 [1910/11] году в Стамбуле в типографии «Сihan» [«Мир»] под инициалами «H. Z.». При чтении брошюры привлек мое внимание, разумеется, вопрос угнетенных татар и других мусульманских народов. Однако в то время я не до конца осознавал, почему это так. Во всяком случае, я нашел эту публикацию важной из-за четкого обозначения царской тирании, а не из-за описания притеснений покоренных Россией народов. Борьба российских революционеров с царизмом воодушевляла меня, а ведущаяся автором защита свободы и идеалов революции меня вполне удовлетворила. Работа заканчивалась предложением: «Даже царь уже уверился, что самодержавие не продлится долго, тирания умрет, это закон природы…». Это была наша цель. Брошюра укрепляла веру в это, и этого мне было достаточно.
Я проводил дни, работая над брошюрой и изучая французский язык. В воскресенье я прогуливался среди букинистов на берегах Сены, в очередной раз посещал небольшой, но с ценной коллекцией Люксембургский музей, мой любимый музей в Париже. Я часами прохлаждался, размышляя, в тенистых аллеях Люксембургского сада. Я ждал решения отца, оно было моей самой большой тревогой.
Кто донес на меня в российское посольство
В эти дни я получил письмо из Стамбула от [Номана] Челебиджихана. Он рассказал, что именно послужило причиной моего побега. Что ж, случайность разрешила эту загадку: один из наших друзей, Абдулхаким Хильми [Абляким Ильми], хотел снять комнату над неким кираатханом в квартале Диванйолу. Когда он вошел в помещение, то увидел на столе заметки, составленные по-русски, взял их и разузнал, кто занимал комнату раньше. Он узнал, что был это азербайджанский журналист Мехмет Шахтатинский. Бумаги, оставленные на столе, были черновиком доноса в российское посольство относительно «Yirminci Asırda Tatar Milleti Mazlumesi» [«Угнетение татарского народа в ХХ веке»]. Старик Шахтатинский время от времени приезжал в пансионат Джеляла Коркмазова. И Джелял, и его жена жалели его, но складывалось ощущение, что они ему не доверяют. А я, когда моя брошюра была опубликована, сам подарил ему один экземпляр.
БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: «Крым будет принадлежать крымцам»Абдулхаким Хильми и еще двое товарищей передали в полицию черновик доноса. В результате проведенного расследования турецкие власти призвали Мехмета Шахтатинского покинуть Турцию. Вскоре он выехал в Россию.
Со своей стороны, я всегда вспоминал Шахтатинского со своего рода благодарностью. В конце концов, если бы не его донос, кто знает, может, я бы не поехал в Париж, возможно, мне не дано было бы воспользоваться западными знаниями.
Наконец, пришло ожидаемое мной с нетерпением письмо от отца. Он писал, что каждый месяц будет присылать мне по сто рублей, убеждая меня усердно учиться и стараться стать хорошим человеком и не сбиться с пути. Это означало, что теперь я мог свободно, не беспокоясь о повседневном существовании, как я и хотел, посвятить себя учебе. Моя любовь и уважение к отцу неизмеримо возросли.
Продолжение следует.
Примечание: В квадратных скобках курсивом даны пояснения крымского историка Сергея Громенко или переводы упомянутых Сейдаметом названий, а обычным шрифтом вставлены отсутствующие в оригинале слова, необходимые для лучшего понимания текста.