18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годы Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.
Я, Наджие Гафарова, родилась в 1932 году в селе Кульсеит (с 1948 года Татьяновка, ныне исчезнувшее – КР) Къаранайманского сельского совета (с. Къара Найман в 1945 году было переименовано в Крыловку – КР) Акъшейхского (с 1944 года Раздольненского – КР) района.
Село наше было небольшое, всего 37 дворов, начальная школа, в которой я успела до войны закончить три класса.
Мой отец Шейх аджи носил на голове сарх (чалма, которую носили совершившие паломничество в Мекку – КР), был самым уважаемым в селе человеком, два раза совершал паломничество в Мекку. Без него не обходились ни рождения ребенка, ни свадьбы, ни похороны, так как наш народ никогда не отрекался от веры. Мать хлопотала по хозяйству. В семье было шестеро детей, я самая младшая из них.
С начала войны мой старший брат Шепих был на фронте, второй учился в пединституте, его впоследствии забрали в Трудармию, сестра Сабрие жила в соседнем селе Кучук Ас (с 1948 года Кремнево, ныне исчезнувшее – КР), к тому времени у нее уже было семеро детей, а Нурие, младшая сестра, учительствовала в Буюк Ас (с 1948 года Ласточкино, ныне исчезнувшее – КР).
Несколько солдат в сопровождении одного односельчанина ходили по дворам, собирая теплую одежду, масло, яйца, даже испеченный хлеб
Вечером, накануне депортации, к нам в село заехали четыре грузовые машины с солдатами. Несколько солдат в сопровождении одного односельчанина ходили по дворам, собирая теплую одежду, масло, яйца, даже испеченный хлеб. В этот вечер к нам приехали гости – две женщины с двумя малолетними мальчишками.
В 4 часа утра в дверь сильно постучали, шел дождь, в комнату вошли двое вооруженных солдат, и, объявив, что нас, крымских татар, по приказу Сталина выселяют из Крыма, предложили за 15 минут собраться в дорогу, разрешив взять с собой по 6 кг груза.
Наши гости запричитали, просясь домой, дети расплакались, им ответили: «Найдете свою семью потом». Мать моя попросилась в туалет, не отпустили, один из солдат, тут же вылив на войлок воду из ведра, предложил ей. Старые наши родители растерялись. А мы с братом Ниджатом, которому было в то время 15 лет, выволокли из дома мешок муки, но солдаты все велели отнести назад и заперли дверь на замок.
Когда отъезжали от села, было еще темно, повсюду ревел скот, выли собаки нам вслед
С криком и стоном собирались люди в центре села, где стояли грузовики. Когда отъезжали от села, было еще темно, повсюду ревел скот, выли собаки нам вслед.
Проезжая через села Кучук Ас, родители забеспокоились о сестре и внуках, муж которой был на фронте, но было безлюдно, их успели вывезти до нас.
В Евпатории нас ждал эшелон. Здесь ожидали своей участи цыгане, накануне пустили слух, что их расстреляют и старый цыган, увидев на голове моего отца сарх, отдал ему мешок муки и сухарей, чтобы отец помолился за него и его семью.
Жителей нашего села погрузили во второй вагон от начала поезда. Вагон был большой, вошло в него 110 человек. В нем до нас перевозили военнопленных, но после них вагон не обработали. С первого дня в течение месяца нас мучили вши, клопы и копоть.
Ехали мы до места назначения целый месяц, трудно было с водой, так как не у всех была посуда, а с туалетом одни мучения. Поезд останавливался на 10-30 минут на полустанках в степи, лестниц в товарных вагонах не бывает – старикам, женщинам и малолетним надо было помочь спуститься и подняться. Опорожнялись тут же у вагона, более смелые заходили под вагоны или проходили на другую сторону. Но были случаи, когда поезд трогался поспешно, люди погибали под колесами.
Можно ли прокормить 2-3 ведрами супа 110 человек? У многих ни чашек, ни ложек не было, не было и соли
Мы, дети, тут же собирали хворост, разжигали огонь между кирпичами и на жестянке пекли лепешки. Иногда успевали их испечь, часто ели недопеченными. Впоследствии эти два кирпича, жестянку и хворост на протяжении месяца мы возили с собой. Если поезд останавливался на станции, то дядя Ибраим из села Монтанай с двумя помощниками приносили нам в ведрах уху, щи. Но можно ли прокормить 2-3 ведрами супа 110 человек? У многих ни чашек, ни ложек не было, не было и соли, но наши юркие мальчишки наткнулись на нее в разбомбленных складах Сталинграда.
Ниджат разыскал нашу сестру Сабрие в 61-м вагоне нашего эшелона. Не смогла она, бедняжка, за 15 минут собрать в дорогу семерых детей. Последнего четырехмесячного завернула в попавшую под руки телогрейку, которая служила ему и одеялом, и пеленками в пути. Не выдержал ребенок, умер.
Стали умирать старики и дети. На остановках их тела первыми спускали из вагона, наспех забрасывали камнями, сухими листьями
Вторая половина нашего пути была особенно сложной: началась среднеазиатская жара, кончились продукты, людей доконали вши, стали умирать старики и дети. На остановках их тела первыми спускали из вагона, наспех забрасывали камнями, сухими листьями, засыпали землей, кто мог подумать, что понадобятся лопаты.
Наш вагон отцепили от состава в Джамбайском районе Самаркандской области. Нас ожидали арбы, запряженные ишаками. Всех нас повели в баню (ее мы растопили сами), обработали нашу одежду и нехитрые пожитки, погрузив все это на арбы, мы поплелись за ними до колхоза им Ленина.
Путь был не утомительным, так как мы всю дорогу подбирали и ели доселе невиданный нами подоспевший черный и белый тут, зеленые плоды урюка (абрикоса мелкого). Но последствия сказались быстро – мы начали поносить.
Местное население встретило нас настороженно, их предупредили, что едут к нам людоеды с глазами навыкате и рогами
Нас поместили в комнаты, где содержались шелковичные черви. Местное население встретило нас настороженно, их предупредили, что едут к нам людоеды с глазами навыкате и рогами. Женщины-узбечки, не раз сдирая платок с головы моей матери, искали под ним рога.
На рассвете следующего дня нас повели на работу на хлопковое поле. Дети должны были ежедневно пропалывать 15 соток хлопчатника, а взрослые по 20. Каждому из нас выдали кетмень. Для нас, 12-13летних девочек, он был не под силу. Нередко в нашей прессе наши соотечественники предлагают назвать улицы наших городов и сел Самаркандскими, Андижанскими… Я вспоминаю те дни, когда мы, дети, еле стоявшие на ногах от недоедания и бессилия, невзначай вместо травы срезали 1,5 килограммовым кетменем хлопчатник и сразу ощущали на спине удар кнута, который раздавали направо и налево следовавшие за нами верхом на лошади надсмотрщики. Они же не выполнивших норму загоняли вечером в хауз (пруд) и били нас по голове палками. Не умея плавать, мы отходили на середину хауза или безропотно принимали побои, жались к берегу.
В сумерках, возвращаясь домой, мы тряслись от страха из-за воя сопровождавших нас шакалов
На рассвете, если кто-нибудь из нас не мог из-за температуры подняться на ноги, они умудрялись верхом на лошади заезжать в наши комнатушки и выгонять на работу. В сумерках, возвращаясь домой, мы тряслись от страха из-за воя сопровождавших нас шакалов. Местные жители научили нас излучать искры, ударяя камень о камень. Шакалы боялись огня и не подходили к нам близко.
Стариков и детей косила малярия. Через два месяца после приезда умер от коматозной малярии мой отец, от недоедания и малярии умерли друг за другом пятеро детей моей бедной сестры, а двоих оставшихся она вынуждена была отдать в детдом –этим спасла им жизнь. Ненадолго пережила их моя мама.
В первые годы депортации малярия, тиф и голод так косили людей, что некому было хоронить. Трупы вывозили на край села, бросали в овраг, арыки или просто закрывали камнями, лоскутками одежды. Обглоданные шакалами кости напоминали о кладбище…
Об учебе никто не думал. Никто нас не приглашал в школу, некому было заботиться о нас, 14-16-летних. В Крыму мы успели закончить 2-4 класса, на этом наше образование и завершилось. Мы научились вскоре разговаривать по-узбекски, стали общаться только на этом языке. Чтобы не забыть свой язык, мы пели:
Коктеки йылдызларны саян олурмы?
Ах, беним бу дердиме даян олурмы?
(Сосчитает ли кто звезды на небе?
Сможет кто ли вытерпеть мои страдания?)
Мою односельчанку Мекке положили в больницу с малярией. Через два дня сообщили ее сестре, что она умерла. Сестра поехала на арбе за трупом, но в морге (заброшенном сарае) она нашла трясущуюся от малярии Мекке. Этот день они запомнили навсегда: был теплый солнечный день, им навстречу попались машины с ликующими солдатами, всем выдали по одному варенному яйцу и кусочек лепешки из джугары. Мекке и по сей день считает 9 мая вторым днем рождения.
Я выжила благодаря врачу Ольге Давыдовне Шмидт. Сначала я работала при ней хинизатором, затем научилась делать уколы, даже в вену, раздавала по домам акрихин, лечила больных малярией. Но никогда не забывали о Крыме, мы жили надеждой.
(Воспоминание от 17 декабря 2009 года)
К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий