8-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.
Я, Эмине Аметова, крымская татарка, родилась 25 октября 1927 года в Крымской АССР: деревня Дерекой (город Ялта), улица Бал Алма, дом номер 6 (наш дом до сих пор стоит).
На момент выселения в состав семьи входили бабушка Земине Таухчи (год рождения не помню), отец Мустафа Аметов (1893 г.р.), мать Анифе Аметова (1911 г.р.), сестра Пемпе Аметова (1930 г.р.), брат Рефат Аметов (1934 г.р.), брат Решат Аметов (1937 г.р.).
На момент депортации я закончила школу, то есть пятый класс, и как старшая в семье помогала родителям.
Проживали мы в деревня Дерекой (город Ялта). Что же касается нашего имущества, то оно было у нас хорошее, то есть была хорошая мебель (кровати, диваны, столы, стулья, шкафы), ведь дом у нас был двухэтажный, отсюда и мебель. И сад был рядом с домом, через речку (сейчас там построили дома). Спальни у всех были отдельные: у меня с сестренкой была отдельная, у братишек – отдельная, и, соответственно, у родителей была своя комната. Также у нас была большая столовая с огромным столом – ведь у нас довольно часто собиралось за столом много человек. Мои родители были очень гостеприимными людьми, что и мне передалось. В столовой были шкафы для чайно-кофейной посуды и для кухонной.
В спальных комнатах был у каждого свой комод. Ну а что касается скотины – коз, овец и кур – соответственно были хозпостройки.
Мой дядя Сервер Таухчи попал в Севастополь, в морфлот. Он был комсомольцем, и поэтому был всегда в первых рядах
Через месяц после начала войны моего отца Мустафу Аметова забрали в армию. Правда, не знаю сколько времени он служил, но отлично помню, что комиссовали его после контузии – 2-ая группа инвалидности. Ему тогда повезло, что обнаружили его полуживым. С нами жил мой дядя, мамин братишка Сервер Таухчи (1921 г.р.), его призвали в армию в 1940-м году, в январе 5-го или 6-го. Вначале он попал в Севастополь, в морфлот. Он был комсомольцем, и поэтому был всегда в первых рядах. Потом, уже во время войны, мы получили известие о том, что их отправили в Сталинград, а затем на подводной лодке через реку Волга отправили освобождать Крым. Об этом рассказывал наш земляк, он его видел в Сталинграде. И все, больше никаких известий, а когда я послала запрос, пришел ответ, что мой дядя Сервер Таухчи пропал без вести. Адрес, куда я ему писала, помню и сейчас – п/п 150/1.
В партизанах из нашей семьи никого не было, так как отец был инвалидом 2-ой группы, а дядя пропал без вести. В семье остались мама, бабушка и дети. Единственное, что мы могли и делали, это помогали партизанам едой.
Один из капитанов дал мне газету почитать. Очень хорошо врезались в память такие строчки: «Кто остался в оккупации – не мой народ»
В 1944 году, 20 апреля, у нас дома остановились два капитана, они отдыхали где-то дней 15. Когда осталось несколько дней до конца их отдыха (а они должны были ехать в Севастополь), один из капитанов дал мне газету почитать. Сейчас содержание всей статьи я не помню, но зато очень хорошо врезались в память такие строчки: «Кто остался в оккупации – не мой народ». И, естественно, я задала этот вопрос капитану, но он сказал, что я поняла эти строчки неправильно. Может быть по долгу службы он не имел право говорить об этом. Сейчас, вспоминая все детали прошлого, я уверена в том, что действительно была такая программа насильственной высылки крымских татар с родной земли.
18 мая 1944 года, в 3 часа ночи, пришли военные, разбудили нас и предупредили, чтобы мы взяли еды на 3 дня и времени на сборы у нас минут 15-20. К месту сбора мы – вся наша семья – пришли аккуратно одетые. И когда нашу фамилию прочитали, и мы вышли на середину, только тогда нам объяснили, что нас высылают далеко.
Даже в этот момент мой отец до конца не хотел во все это верить, что своя же власть и выгоняла нас на чужбину
На наше счастье нам попался очень хороший капитан, он дал сопровождающего, и я с ним пошла домой за продуктами в дорогу. Благодаря эти людям, мы как-то доехали до Средней Азии. Даже в этот момент мой отец до конца не хотел во все это верить, что своя же власть и выгоняла нас на чужбину. Дома я в один мешок положила продукты, в другой положила кое-какие новые вещи из сундука: потом по дороге мы эти вещи меняли и продавали на продукты. И, естественно, в такой суматохе о документах мы и не подумали. И сейчас доказать что-либо нет возможности, хотя дом наш стоит до сих пор.
К месту сбора и отправки дальше нас отвезли в грузовике через Ай-Петри, шел дождь. А повезли нас на железнодорожную станцию в Сюрен (С 1945 года село Сирень – КР). В Сюрене мы погрузку проходили почти сутки под дождем. На следующий день нас погрузили в товарные вагоны, и как скот повезли. Иногда на станциях наш состав останавливался на 10-15 минут, и не всегда удавалось на таких остановках набрать хотя бы воды. В редких случаях, когда состав стоял около 30 минут, можно было напиться, набрать воды, а иногда и что-то обменять. А ехали мы к месту назначения в Среднюю Азию почти месяц. В дороге было всякое: и болели, и умирали, но, слава Аллаху, наша семья в Среднюю Азию доехала в полном составе. Это там уже начались проблемы со здоровьем.
В ходе спецоперации НКВД 18 мая 1944 года было выселено 7 человек нашей семьи, а восьмой – это мой дядя Сервер Таухчи, мамин братишка, он жил с нами, на тот момент воевал за родину, за Сталина, который выслал нас с родного Крыма. Вот тебе и вся справедливость. Выехали мы в составе: отец Мустафа Аметов, мать Анифе Аметова, я, Анифе Аметова, сестра Пемпе Аметова, брат Рефат Аметов, брат Решат Аметов, бабушка Земине Таухчи.
В вагоне, где мы ехали, было очень много людей разного возраста. Воздух попадал через окошко вверху вагона. Условия были отвратительные, надышаться воздухом и в туалет сходить мы могли во время остановки. Но за 10-15 минут мало что успеешь, и едешь дальше, и так месяц.
Что же касается постановления ГКО № 5859 СС «О крымских татарах» от 11 мая 1944 года, то я не могу вспомнить, что выполнялся хоть один его пункт. Не было организованного питания, не было такого, чтобы выдавали продукты питания, а уже о медикаментах и не мечтали, также и не было медперсонала. Во всяком случае в нашем вагоне ничего подобного не было. Как я писала, не всегда успевали воды набрать, не говоря уже о горячей пище.
По пути следования эшелона были и такие случаи, когда умирали люди, а похоронить нормально возможности не было
В таких адских условиях мы и ехали. По пути следования эшелона были и такие случаи, когда умирали люди, а похоронить нормально возможности не было. Поэтому, когда поезд останавливался, быстро засыпали трупы, чтобы собаки не растаскали, и ехали дальше.
Если предположить, что ехали мы около месяца, значит в Узбекистан мы прибыли 19-20 июня, в самую жару. В связи с переменой климата было много болезней и смертей. Более-менее перенесли люди среднего возраста, а старики и дети мучились. И это горе не обошло нашу семью. От малярии у нас умер самый младший братишка.
БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: «Наш эшелон двигался в направлении Урала»Когда мы прибыли в Среднюю Азию, особого приема как беженцам-пострадавшим не было. Ведь пока мы ехали, там уже сообщили, что едут «одноглазые», предатели и все в таком духе. Поэтому, когда мы приехали, то нас так и встретили как предателей, правда их успокоило то, что у нас были две руки, две ноги и два глаза.
Встретили нас на араба – узбекских бричках на высоких колесах – и поехали в Наманганскую область, Учкурганский район, Каякинский сельсовет, колхоз имени Сталина. В сентябре начался сбор и нас всех погнали на уборку. После окончания сбора урожая, я подругами поехала в райцентр Учкурган искать работу, там все-таки были заводы. А когда нашли работу, забрали и всех родных. Правда, к этому времени к нам стали относиться более-менее нормально. Наверное, они поняли, что мы за люди и что весь народ не может быть предателем. А народ наш миролюбивый, трудолюбивый.
В Кайки нас несколько семей разместили в одной комнате (бывшая контора). Нам повезло, если можно так выразиться, в том, что в комнате, которую нам дали, были полы, но свет и отопление отсутствовали. Питались так же, как и по дороге, когда ехали: что и где найдем, обменяем. Правда, пока мы были в колхозе на сборе хлопка, один раз в день нас кормили обедом. Но это скорее называлось обедом, чем им было, а работали от зари и пока не стемнеет.
К тому времени у меня умерли бабушка и отец от малярии, а младший братишка умер раньше
И только когда я устроилась на завод, нам стало чуточку легче. Но к тому времени у меня умерли бабушка и отец от малярии, а младший братишка умер раньше. Ведь как я писала раньше, не было никакого лечения и лекарств. Тогда даже никто и подумать не мог, что есть постановление ГКО № 5959 СС, что нам должны оказывать медпомощь, снабжать продуктами питания и т.д. Мне сейчас 83 года, и вот только сейчас из вашей статьи я узнала, что было такое постановление.
Что касается денежной ссуды в размере 5000 рублей, это был еще один удар для нашего народа. Эту ссуду, если верить постановлению, должны были выдать в рассрочку на 7 лет. А прошло буквально два года, прошла реформа денег (обесценились) и тысяча стала как один рубль. А возвращать по любому надо было 5 тысяч рублей. Вот была еще одна «помощь» от государства. Наша семья не взяла ссуды, хоть и было нам очень тяжело, но зато мы потом были рады, что не взяли.
В местах ссылки покидать территорию без разрешения коменданта мы не имели права. Чтобы навестить родных или искать работу где-то в другом месте, для этого должно было быть письменное разрешение коменданта. А если такого разрешения на руках не было, то была предусмотрена уголовная ответственность – тюрьма. Мы старались не нарушать этих правил режима. Отмечаться мы должны были ежемесячно в комендатуре.
Так как за наш народ тогда никто ни перед кем не отвечал, то и отношение к нам было хамское, то есть на выживание.
Всю тяжелую и грязную работу предоставляли нам независимо от возраста и пола
Как я уже писала, у нас переболела малярией вся семья, но отец, бабушка и братишка не выжили. Так мы и остались без главы семьи – мама и трое детей. Я была старшая, на тот момент мне было 17 лет. Когда я устроилась работать на завод, ближе к зиме, после уборки хлопка мы переехали в Учкурган. Конечно, поначалу было тяжело, всю тяжелую и грязную работу предоставляли нам независимо от возраста и пола. А жить-то надо и семью смотреть, вот и терпела.
БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: «Кроме Аллаха просить помощи было не у кого»Потом, спустя некоторое время, когда местные поняли, узнали нашу историю, стали относиться к нам более по-человечески. А со временем становилось все лучше и лучше, ведь и они, и мы – мусульмане, и это нас как-то сблизило.
До войны в Крыму я окончила 5 классов у себя в деревне Дерекой (город Ялта) на крымскотатарском языке. Затем война, высылка, смерть отца, так и осталось мое учение. Надо было помогать маме и младшим.
О возвращении на родину в те годы боялись говорить, но в душе надеялись. Думали об этом как о несбыточной мечте. Конечно, шепотом все равно говорили об этом, тайно собирали собрания, но не думали, что вернемся, что доживем до этих счастливых дней. Ведь очень долго мы даже не распаковывали вещи, все думали, что в верхах разберутся и мы вернемся домой. А в верхах, оказывается, давно разобрались и поняли, что наша земля хорошая, придумали повесить на весь народ ярлык предателя и под шум войны выслать подальше от родных мест.
В Узбекистане выпускалась единственная газета на родном языке «Ленин байрагъы», а потом и журнал «Йылдыз», мы выписывали их, читали. Спустя много-много лет стали издавать книги на родном языке. Один раз в год приезжал ансамбль «Хайтарма» с концертом, который, конечно, мы не пропускали. Это была как частичка родины.
Несмотря ни на трудности, голод, холод и грязь, которой нас обливали, мы выжили и вернулись на родину
И все же, несмотря ни на трудности, голод, холод и грязь, которой нас обливали, мы выжили и вернулись на родину. Аллагъа шукур (слава Аллаху).
После выхода указа ПВС СССР от 28 апреля 1956 года ничего не изменилось. Единственное, только можно было теперь ездить, ходить куда угодно без письменного разрешения коменданта. А о возврате на родину не было и речи. Поэтому тогда мы и решили остаться в Учкургане, если нельзя на родину.
В 1950 году я вышла замуж, родила троих детей, все также помогала маме и младшим, пока они не обустроились. С мужем работали на заводе, потом от завода мы получили участок. Когда построили дом, в 1959 году мы в него переехали и жили там до 1989 года, пока не приехали на родину, домой. Сейчас я живу в поселке Нижнегорский.
Конечно, если описывать все события подробнее, то может получиться небольшая книга.
P.S. У меня к вам просьба, если конечно вы читаете все письма. Если можно, помогите разыскать дядю Сервера Таухчи, 1921 года рождения. Письма ему писали на адрес: п/п 150/1. Как я уже писала, в 1940 году его призвали в армию в Севастополь, а когда началась война, то на подводной лодке отправили в Крым и связь с ним пропала. Потом на мои запросы пришел ответ, что пропал без вести. Если бы вы смогли хоть что-то узнать о тех временах, ведь он же был не один, может кто-то еще напишет об этой истории. Появилась бы хоть какая-то ниточка, если вы сообщите, я бы была вам благодарна. Будем надеяться на лучшее, ведь похоронки нам не было. Высылаю ксерокопию его фотографии, так как фотография его у меня одна.
(Воспоминание от 22 февраля 2010 года)
К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий