18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.
Я, Эбильвеис Аплаев, крымский татарин, родился 10 августа 1931 года, уроженец села Азамат (ныне Малиновка) Карасубазарского (с 1944 года Белогорского – КР) района Крымской АССР.
На момент выселения в состав семьи входили: мать Насибе Аплаева (1906 г.р.), я, Эбильвеис Аплаев, брат Абильнасир Аплаев (1935 г.р.) и сестра Казиме Аплаева (1938 г.р.).
На момент депортации семья проживала в селе Азамат Карасубазарского района Крымской АССР. В 1938 году я пошел в первый русский класс. Жили в доме у родственников, впоследствии при помощи родных мы приобрели свой собственный небольшой домик из трех комнат. Имели небольшой приусадебный участок и домашний скот: корова, теленок, козы, овцы, птица.
В начале войны, в 1941 году, были мобилизованы в Красную армию братья матери Сейтвели Якубов (1917 г.р.) и Эмирвели Зекиряев (1918 г.р.).
Перед высылкой с Крыма я лично и наша семья ничего о таком – сообщениях или приказе – (о предстоящей депортации – КР) не знали и не слышали.
Рано утром, 18 мая 1944 года, к нам около 5-ти часов зашли два солдата и соседка Екатерина. Они сообщили нам о выселении нашего народа без каких-либо обвинений согласно официальному документу и дали на сборы 15 минут. Людей – стариков, женщин и детей (мужчин призывного возраста не было, так как все на фронте защищали родину от фашистов) – собрали возле отделения колхоза. Солдаты выгоняли людей из домов с оружием в руках и, невзирая на возраст, грубо с ними обращались.
Никто толком не взял с собой еды, одежды, так как люди не знали, куда их везут и что будут делать с ними
Собрав все село к вечеру, на автомашинах повезли в Сейтлер (ныне Нижнегорское – КР) или в Ички (ныне Советское – КР). Из-за такой спешки, суматохи и внезапности люди были растеряны, испытывали стресс, слышался плач женщин и детей. Никто толком не взял с собой еды, одежды, так как люди не знали, куда их везут и что будут делать с ними.
На станции скопилось очень много людей из других сел и городов, стоял крик и плач. Люди в суматохе искали друг друга, членов своих семей, так как при погрузке на автомашины родственники попадали в разные вагоны.
Погрузка под конвоем военных и войск НКВД осуществлялась в товарные вагоны, переоборудованные для перевозки скота, в них было грязно и лежал навоз. Вагоны забивали людьми до отказа, даже некуда было лечь спать, люди сидели и в таком же положении спали.
Сколько дней и куда мы ехали, я хорошо не помню, так как был в возрасте 13 лет, но ехали долго – более 20 дней. В пути нас сопровождали солдаты и никуда не выпускали. Нас не кормили, мы ели свои продукты, которые смогли взять в спешке и страхе. При коротких остановках все, кто был здоров и постарше, бегали с посудой за водой – когда достанут ее, а когда нет – поезд трогался без предупреждения. Больным и голодным в пути следования помощь не оказывалась, так как отсутствовал медперсонал. В нашем вагоне умерших от болезни или от голода не было, но в других вагонах были умершие. Их хоронить не было возможности: тела просто оставляли на остановках, а иногда закапывали неглубоко.
Кормили нас в последние дни какой-то баландой из травы и испорченной кильки. В закрытом наглухо и без щелей вагоне стоял тяжелый спертый воздух, так как люди были вынуждены оправляться в какую-нибудь посуду, которую выливали потом на остановках. Куда двигался наш состав, никто не знал, узнали только по приезду на место назначения. Нас привезли на станцию в Марийской АССР, а оттуда стали перевозить семьями на бричках по районам республики. Наша семья попала в Медведевский район, лесоучасток «Ошла».
Поселили нас в бараки, построенные для заключенных, но непригодные для жилья. В нашем бараке жило 7 семей (32 человека), спальных мест не хватало, вместо печки стояла в середине помещения приспособленная под нее двухсотлитровая бочка. Никакого внимания к нам со стороны руководства, а также местных жителей не было. Нас никуда не выпускали.
БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: «Мы оказались в лесу, оторванные от мира»Многие люди в пути и после приезда болели, голодали, у них не было одежды. По приезду в бараке заболела сестренка. Я пошел к коменданту, капитану Лопатину попросить, чтобы сестре оказали медицинскую помощь, на что он ответил: «Хоть твоя сестренка, хоть вы – все умирайте».
Людям приходилось питаться всем, чтобы не умереть с голоду: травой, крапивой, камышом, картофельными очистками, гнилой картошкой, березовой корой
По приезду всех взрослых и подростков, кто был здоров, погнали на работу в лесоучасток. Мне тогда было 13 лет и меня заставили работать сжигальщиком отходов лесоповала. В первые месяцы депортации нам никто не выдавал бесплатных пайков, продуктов питания и одежды. Выдавали по карточке тем, кто работал, 600 грамм ржаного хлеба некачественной выпечки. В основном людям приходилось питаться всем, чтобы не умереть с голоду: травой, крапивой, камышом, картофельными очистками, гнилой картошкой, березовой корой.
В местах спецпереселений работники комендатуры обращались с людьми жестоко и несправедливо, за малейшую провинность наказывали, даже избивали в нетрезвом состоянии. Бывали случаи, когда беспомощных молодых девушек насиловали местные жители, но доказать такие случаи не было возможности. Девушки боялись, им угрожали, им было стыдно сказать об этих случаях родителям, людям.
Для пропитания голодным людям приходилось тайком бегать, уходить в соседние села на «чамболу» (свободный для всех сбор остатков урожая на полях – КР), начинавшуюся после уборки картофеля. А в это время местные жители, здоровые парни, нас задерживали и избивали. Меня самого один раз так избили за эту «чамболу», что еле дошел домой и долго болел.
Многие люди в первый год от болезней, голода и холода умерли, даже были случаи, когда умирали семьями
Больным в первые годы никакой медицинской помощи не оказывали, очень многие люди в первый год от болезней, голода и холода умерли, даже были случаи, когда умирали семьями. Только в последние годы спецпоселения людям как-то начали оказывать медицинскую помощь и отправлять с лесоучастка в больницу. В таких условиях летом 1945 года умерла от болезни моя сестренка Казиме Аплаева (1938 г.р.).
За самовольное отлучение с мест спецпоселений наказывали сроком в 20 лет тюрьмы. В нашем участке тоже были случаи самовольного оставления поселения, но их задержали и наказали. Подробностей не помню, так как был малолеткой. В местах спецпоселений каждый человек, стоящий на учете комендатуры, отмечался раз в месяц.
БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: «Посадили в зиндан, грозили дать 20 лет»Ни я, ни мои соотечественники не смогли учиться в школах, им просто не разрешали учиться и покидать места спецпоселений
Из призванных в Красную армию в начале войны наши родственники, братья матери, Сеитвели Якубов и Эмирвели Зекиряев не вернулись с фронтов войны.
Ни я, ни мои соотечественники не смогли учиться в школах, не говоря уже об учебных заведениях, им просто не разрешали учиться и покидать места спецпоселений. В нашем лесоучастке, а также в других местах и лесоучастках никаких учреждений культуры, клубов, школ не было, как и газет, журналов, книг. Не разрешалось свободно соблюдать национальные традиции, обычаи, отмечать национальные праздники, религиозные обряды. Запрещалось открыто обсуждать между собой, так и с представителями власти вопросы возвращения на родину, в Крым.
После выхода Указа ПВС СССР от 28 апреля 1956 года, согласно которому с крымских татар и некоторых других депортированных народов были сняты ограничения по спецпоселению, нам не давалось право на возвращение на родину, потому существенных изменений не произошло.
На родину, в Крым, вернулся в 1988 году своими силами. По всему Крыму искал дом для покупки, но не находил, а где находил, местным жителям не разрешали нам, крымским татарам, продавать. Но все же через некоторое время мне удалось купить дом в селе Цветочном Белогорского района, но прописку не сделали и на работу не принимали. После долгих скитаний все же удалось прописаться и устроиться на работу, но не по своей специальности, а разнорабочим.
В Крыму, после депортации нашего народа, переселенцы и руководство переименовали все улицы городов и сел, а также сами села, города и районы. Я не смог устроиться жить в своем селе Азамат (ныне Малиновка), а мой район теперь не Карасубазарский, а Белогорский.
За огульное обвинение и выселение без причин всего крымскотатарского народа 18 мая 1944 года по сей день никто из высших чиновников бывшего СССР и исполнителей не понес наказания. А наш народ потерял при выселении и в местах спецпоселений почти половину своей численности – 46,7%.
(Воспоминание от 2 января 2010 года)
К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий