«Вас правительство выгоняет». Закие Касимова – о депортации 18 мая 1944 года

18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют уникальные свидетельства из этих архивов.

Я, Закие Касимова, родилась в 1924 году в деревне Эски-Эли Бахчисарайского района (с 1945 Вишневое Нахимовского района города Севастополь – КР).

Переехала в город Новороссийск, это был мой седьмой город, а родина – Крым… Я за всю жизнь много горя перевидала, можно книгу написать… Но коротко опишу свою жизнь. Я одна живу, сын умер в больнице от цирроза печени.

Состав семьи: отец Люман (1988 г.р.), мать Альме (год рождения не знаю), сестра Шевхие. Сестру в 26 лет угнали немцы на работы в Германию, она была в концлагере.

Все имущество – дом, корова, куры, большой сад – пропало с депортацией. Дом и теперь стоит, я была там, но те, кто в нем живет, и близко меня к нему не подпустили… Смотрит за ним соседка, бабушка 92 лет, сказала, что она нас не признает.

Меня воспитал дед Касым, отец моей мамы. Я ношу его фамилию. Его старший сын Ягъя Касымов работал народным комиссаром юстиции Крымской АССР, были у деда также младший сын Ариф Касымов и дочь Хатидже, она работала учительницей, умерла в Узбекистане.

В 1939 году я окончила школу ФЗО (школа фабрично-заводского обучения – КР) в городе Севастополе, прошла двухгодичные курсы. После окончания направили на завод имени Орджоникидзе, я там работала до конца 1941 года.

Завод сильно бомбили, зданий не было, мы жили в тоннеле длиной почти полкилометра, практически без воды и пищи – один раз в день кушали. Немцы зашли бомбить. Они перестали, на ними наши начали бомбить город. Ни одного целого здания не осталось, как будто города и не было – полно везде мертвых тел. Наши ожесточено воевали, удерживали семь месяцев Севастополь.

У тети Нурие дома жил полковник. Сводки давал каждый день: крымские татары с немцами вместе Севастополь держат. Это ложь! Когда взяли Севастополь, ни одного крымского татарина с немцами не было. Обманул полковник Сталина, до сих пор наше имя пачкают грязью.

Я вернулась домой: мамы и папы в нем не было.

18 мая 1944 года. Пришли два солдата в 5 часов, разбудили меня, сказали: «Одевайтесь, вас выселяем». «За что?» – спросила я. «Вы предатели», – говорят. Я им ответила: «Я комсомолка, во время войны работала на заводе, где ремонтировали корабли. Мой дядя Ягъя Касымов работал наркомом юстиции Крымской АССР. Второй дядя был на фронте, оттуда его направили в трудармию. Сестренку Шевхие угнали в Германию, мама и папа ушли из дома, где находятся сейчас, я не знаю». Солдаты сказали: «Вас правительство выгоняет».

Нас, всю деревню, собрали там, где три машины грузовые стояли. Я подошла к майору, попросила разрешить кое-что-взять, объяснила, что одно одеяло взяла, больше ничего не дали. Я ему рассказала о себе. Он тогда солдату приказал принести один мешок сухарей и крупы пшеничной. Принесли, я села в машину.

Бабушку и дедушку выслали из деревни Аджи-Булат (с 1945 года Угловое Бахчисарайского района – КР).

В Бахчисарае стоял товарный эшелон, нас погрузили, как скот, в один вагон 70 человек, спали сидя. Ехали не знаем куда – вагоны редко открывали. Одни старики, дети, женщины. Один старик выковырял в вагоне дыру для туалета. Форточки в вагоне были закрыты решеткой. Нам долго ничего не давали есть, потом начали баланду давать. Я ела свои сухари, а люди, когда поезд останавливался, старались варить суп или кашу. Люди истощились, два старика умерли от болезни сердца, их тела выбросили по дороге. В вагоне умерла одна беременная женщина – не смогла родить ребенка. В эшелоне не было врачей и медсестер.

Через 25 дней двери вагонов нашего эшелона открыли и сказали выйти. Приехали на станцию Кармана в Узбекистане. Нам ожидали узбечки, рядом стояли ведра, полные камней. Я спросила их: «Зачем эти камни». Они ответили: «Нас обманывали, сказали: предатели, враги едут». Женщины взяли свои ведра и ушли…

Мы пешком пошли в хлопковый совхоз «Нарпай», 8-е отделение, расстояние три километра, кругом хлопок. Я попала во 2-е отделение, где раньше в бараках жили пять тысяч заключенных, их куда-то отправили. Кругом дувал (глинобитный или булыжный забор в Средней Азии – КР), наверху на воротах колючая проволока. Вокруг бараков растет хлопок. Нас там поселили. В арыках течет вода, мутная от глины. Начальник Касимов как фашист гонял народ кнутом работать на хлопок. Окна в бараках были забраны решеткой, спали на полу, воду брали из арыка. Уходили на плантацию очень рано, возвращались очень поздно. Сначала за работу не платили, только через год с июля начали немного платить.

Жара 50-60 градусов, комары – глаза нельзя открыть, кусают. Неподалеку, в трех километрах, находились три болота с комарами. Народ начал болеть малярией, дизентерией. Никаких медикаментов не было. Только когда стали болеть малярией, начали давать акрихин. Больница находилась в двух километрах в центральном отделении совхоза, отношение к нам там было как предателям. От голода умирали, похоронить людей сил не было. За дувалом сделали ямы и там хоронили. Утром тел уже не было, одни кости – голодные шакалы съедали. От вони невозможно было спать. 50% нашего народа в этом совхозе умерло. В совхозе около Беговата мои мама, папа, дедушка Касим и бабушка Фериде умерли от голода. Дядя и двое детей с ним там же умерли. И в том совхозе тоже умерло 50% населения.

Я жила в этом бараке три года. Без разрешения никуда не разрешалось уходить, за это наказывали 20 годами тюрьмы. Даже в соседнее село нужно было брать разрешение. Это мы отлично знали.

В 1946 году старший лейтенант МВД Каримов помог найти папу, он приехал ко мне. В 1944 году я заболела малярией, опухла от голода. В сутки давали кружку баланды и немного каши из крупы. Только на третий годы высылки нам начали давать продукты из американской помощи.

Каждый месяц ходили в центральное отделение на подпись. Мы, двое женщин, не могли ходить. В комендатуру сообщили, что мы лежим. Пришла подвода и нас повезли в больницу. Мы лежали там два месяца, заходили в кабинет милиции, отмечались. Я рассказала старшему лейтенанту о себе. Он мне сказал: «В сентябре откроются годичные медицинские курсы, туда пойдешь учиться. Закончишь, будешь работать в своем отделении». Так я осталась жива.

Итак, 1 сентября поступила учиться. Через шесть месяцев вышла замуж за шофера, полгода вместе жили, я забеременела. Муж задавил одного мальчика 7 лет и его судили, дали 8 лет, он умер в тюрьме. Я окончила училище, поехала во 2-е отделение хлопкосовхоза «Нарпай», где проработала три года. Здесь у меня родилась дочь Ленура. Просила горздрав перевестись в больницу. В Бухаре поступила на фельдшерские курсы, приняли на второй курс. Днем училась, ночью работала в Доме ребенка. Когда окончила, перешла в больницу, где проработала до 1955 года.

Переехала в 1956 году в город Самарканд, нашла дядю Ягъя Касымова. Он работал начальником, я переехала в Самарканд и три месяца жила у дяди. Чеченец Сейдамет дал мне две сотки земли, собрались чеченцы, ингуши, уйгуры и построили мне дом из двух комнат и кухни. Сейдамет и другие чеченцы в 1958 году вернулись к себе домой – в Чечню.

В 1970 году дядя Ягъя Касымов вышел на пенсию и переехал в город Новороссийск. Я жила в Самарканде до 1971 года. В 1971 году я продала свой домик и также переехала с дядей Арифом в Новороссийск, купила там полдома. Оба дяди умерли в этом городе.

15 лет участвовала в работе инициативной группы Национального движения крымских татар. В 1987 году была на акциях крымских татар в Москве, в частности, на митинге в Измайловском парке, где присутствовало более 1000 человек.

(Воспоминание от 20 сентября 2009 года)

К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий