«Накануне в селе проводили перепись населения». Смаил Люманов – о депортации 18 мая 1944 года

18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют уникальные свидетельства из этих архивов.

Я, Люманов Смаил, крымский татарин, родился 2 апреля 1928 года, уроженец села Тав Бадракъ (с 1945 года Скалистое – КР) Бахчисарайского района Крымской АССР.

Отец мой – Люман Смаилов (1888 г.р.), мать – Мангубе Люманова (1904 г.р.), сестры – Зылха Люманова (1924 г.р.) и Лютфие Люманова (1926 г.р.).

На момент депортации наша семья проживала в доме дяди, так как немцы сожгли наш дом за помощь партизанам. В деревенской школе закончил 6 классов на родном языке. Накануне депортации в селе проводили перепись населения. На станции Бахчисарай стояли составы вагонов. Никто не подозревал ни о чем.

18 мая 1944 года утром зашли двое солдат и офицер. Нас обыскали, дали 15 минут на сборы. Сказали, что можно взять личные вещи, посуду, продукты по 100 килограмм на каждого члена семьи, так как нас выселяют. А куда, за что – не сказали.

Офицер и двое солдат сопровождали на место сбора кладбище. На кладбище собрали семей 20 – около 100 человек. Все были в шоковом состоянии, думали, что расстреляют. Нас продержали с утра до 15 часов на кладбище, окруженном солдатами с автоматами.

В 15 часов погрузили в машины и в сопровождении конвоя доставили на станцию Бахчисарай. Загрузили в товарные вагоны, где возили скот, закрыли двери и продержали два часа. Наша семья из пяти человек попала в один вагон. В вагоне было человек 30. Спали на полу, туалета не было, в уголке вагона пробили дырку в полу. Иногда стоянки были 30 минут или час, никто не объявлял, сколько будет стоять состав. На остановках готовили пищу, искали воду. Питание не было организовано, никаких продуктов не выдавали. Только в Горловке дали горячую пищу.

В нашем вагоне никто не умер, а в соседних вагонах были умершие. Их оставляли на остановках. Говорили, что выбрасывали даже по пути следования. Ни врачей, ни медперсонала не было. Царила антисанитария, все завшивели.

В пути находились с 18 мая по 2 июня 1944 года. Состав прибыл в Узбекистан, Самаркандскую область, Ургутский район. Нас встретили представители власти с милицией. Доставили в районный центр, а затем на подводах по 12-15 семей распределили по колхозам. Мы попали в колхоз имени Буденного. Население в основном враждебно выкрикивало: «Предатели! Крым продали!».

Нас поселили в комнату, с нами – еще четыре семьи. Ни воды, ни продуктов, ни лекарств нам не выдавали. Мать продавала вещи, которые удалось привезти. Несколько раз в первые месяцы выдавали американские пайки. В 1945 году наша семья получила ссуду – 5 тыс. рублей на строительство дома.

Наша семья не голодала. Нам удалось – мама моя была отчаянная и активная– перебраться в город. Мы все пятеро работали: я сапожником, отец банщиком, сестры и мама работали в швейной мастерской. Но люди умирали от голода, от болезней, малярии и острых кишечных инфекций. Моя сестра Зылха умерла от брюшного тифа. От тоски и переживаний умер и мой отец.

В местах депортации я и мои близкие, мои соотечественники до 1956 года находились в условиях комендантского режима, за нарушение которого была предусмотрена уголовная ответственность, отмечались (в спецкомендатуре – КР) ежемесячно.

Мы были лишены возможности общаться друг с другом, говорить на родном языке. В местах депортации не было национальных школ с крымскотатарским языком обучения. Продолжать учебу дальше не было возможности, так как надо было получить разрешение коменданта на выезд, и в учебных заведениях крымских татар не принимали. Меня от организации направили на учебу в Ташкент. Документы из техникума вернули.

В 1944-1945 годах для развития крымскотатарской культуры, языка и искусства никаких условий не было. Не было ни газет, ни книг, ни журналов, ни радиопередач на крымскотатарском языке. Мы не могли свободно публично обсуждать как между собой, так и с представителями власти вопросы возвращения на родину – в Крым. Мы не имели права составлять и направлять письма с требованием отмены правовых актов, нарушивших наши права.

После выхода указа президиума Верховного Совета СССР от 28 апреля 1956 года был снят только комендантский надзор. Притеснения продолжались вплоть до возвращения на свою историческую родину и имеют они место в настоящее время. У нас нет достаточного количества национальных школ, не решен статус языка, проблемы топонимики, отсутствует правовой механизм реабилитации крымскотатарского народа, процесс реституции, а также возвращения колоссального морального вреда, нанесенного процессом депортации.

(Воспоминание от 17 сентября 2009 года)

К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий