Ибрагим Меметов: «Я был взят на учет как спецпоселенец»

18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.

Я, Ибрагим Меметов, родился 15 января 1921 года в деревне Корбекуль (с 1945 года Изобильное – КР) Алуштинского района Крымской АССР.

В момент высылки семья моя в составе: отец Мемет Куртсеит, мать Хурзаде, братья-подростки – Рустем, Иззет и Хайбулла – проживали в отцовском собственном доме. Во втором новом доме проживала семья старшей сестры Фатьмы Назлимовой (муж Сервер Назлимов и дети Айдер, Сейтмер, Неджиле и Алиме).

В хозяйстве у нас были корова, одна годовалая телка, 15 голов мелкого скота – бараны и козы, птица. Из домашних вещей – шифоньер, диван, комод, скамейки, столы, постельные принадлежности, а также много сельхозинвентаря – всего не запомнить.

С началом Великой отечественной войны, в 1941 году, я был мобилизован и направлен на фронт, воевал за советскую власть. На момент высылки я находился на фронте после неоднократных ранений и лечения в госпитале.

По словам родителей, 18 мая 1944 года к нам во двор шумно ворвались военные – вооруженные солдаты в главе с офицером. Грубо подняли всех спящих детей и тут же начали осмотр всех комнат. Офицер, вдруг заметив висящее на стене фото солдата и показав на него, спросил, кто изображен на нем. И услышав, что «это наш сын на фронте», тут же смягчившимся тоном извинился: «Что нам делать? Мы – солдаты, выполняем приказ Сталина. Вас высылают из Крыма, на сборы 15 минут. Берите продукты, одевайтесь и быстро выходите из дома».

О допустимости того, что можно взять и сколько, не объяснили. Только велели по их команде идти вниз к отведенной площадке в деревне.

Деревня была большая, видимо, они заранее наметили место. Население верхней части деревни спустилось на среднюю площадку. А жителей средней и южной части деревни собирали на массиве Айлянма. Прибывшие грузовики начали вывоз людей из средней площадки на железнодорожную станцию в Симферополе. Таким образом, люди часами находились на отведенной площадке, потребляли собранные на дорогу продукты питания.

На железнодорожной станции стояли товарные вагоны. Тут начали людей вталкивать в эти грязные, вшивые до предела вагоны. К вечеру эшелон тронулся. Люди начали ощущать нехватку воды и пищи. В слезах люди стали понимать, что покидают родину. Таким образом, люди в пути следования были морально подавлены. По рассказам родителей, в пути участились болезни и были случаи смерти, причиной которых стали голод, жара и недостаток воды. Где-то в пути скончалась наша соседка по деревне Айше Гафарова. Людям удалось труп умершей Айше-апте вынести из вагона, тут же раздался гудок и команда «по вагонам». Соседи в слезах оставили труп прямо у полотна железной дороги…

Погрузка людей в вагоны в Симферополе велась без учета вместимости, вталкивали мужчин и женщин, детей, больных и стариков без разбора. Затолкали в наш вагон примерно 50 человек. От установленной где-то в углу вагона бочки-параши, которая не всегда очищалась, несло неописуемой удушающей вонью. По естественной надобности люди вынуждены были оправляться на виду у всех.

Через несколько дней пути людям выдали горячий обед и кипяченную воду, из своих скудных запасов люди не могли приготовить еду.

По словам родителей и односельчан, эшелон шел более 18-19 дней до места назначения. Выгрузили людей на 54-м разъезде и на грузовых автомобилях привезли в совхоз «Пятилетие УзССР», далее состоялась развозка по отделениям.

Две семьи – 11 душ – разместились в отделении №10 в комнате размером не более 10 кв.м.: это семья моих родителей – 5 душ, и семья старшей сестры Фатьмы Назлимовой – 6 душ.

Ровно через год, в мае 1945 года, с большим трудом мне удалось найти семью. Меня из госпиталя выписали как негодного для дальнейшей службы, инвалида Отечественной войны II группы и направили в Узбекистан. С большим трудом разыскал семью в совхозе «Пятилетия УзССР» Аккурганского района Ташкентской области. Переступив через порог комнаты, в которой обитало 11 человек, я не обнаружил ни стола, ни скамеек, ни кроватей, ни постельного белья. Заметив мой пристальный взгляд, мать вынуждена была сказать: «Как видишь, так мы и прожили в этой комнате. Солома из шала (неочищенного риса – КР), гузапая (сухие стебли хлопчатника – КР) – вот наше спасение. Благодаря этому мы спасались зимой. Растопив гузапаей и соломой, зимой мы обходились без постельных принадлежностей. Полы тут выложены из жженого кирпича. Это работа прежних хозяев – корейцев (видимо, речь идет о традиционных корейских отапливаемых полах – КР)».

По просьбе родителей я занялся переездом. Семью второй моей сестры выгрузили на станции Булунгур, затем перевезли в какой-то колхоз недалеко от станции. Найдя этот колхоз, я увидел, как разместились мои земляки. Незаконченные кибитки, если так можно сказать. Стены выложены из глины, дверной и оконный проемы не заполнены, открытые. Стены и потолок не отштукатурены, пол из глины. В одном таком помещении разместили две семьи: семью моей сестры из 5 душ и семья ее соседки из 3 душ. У этих двух семей, как и в отделении №10, не было ни стола, ни утвари. Тут и полы были не отапливаемые.

Вечером к моему приезду собралось десятка два односельчан. Вот что я услышал от этих людей: «Недавно, буквально на этом месте, на объявленную встречу-сбор соседей вечером явились человека 4, среди которых был один начальник, мы его видели впервые. Поздоровались с нами, незнакомец начал разговор. Спросил, как живете, на что жалобы и т.д. Он же задал вопрос, что варится в ведре. Люди молчали, не вымолвив ни звука. Вдруг он решился посмотреть, что варится. Тут он вдруг как ошалел, снял ведро и тут же вылил содержимое – уже почти готовую еду – в текущий рядом арык. Лягушки даже не успели попробовать – все унесла вода. Этот же начальник, обращаясь к раису (председателю – КР) колхоза, начальнику парткома и еще кому-то, сказал: «Немедленно, как хотите, где хотите, хоть по домам соберите, но всем здесь находящимся людям принесите по одной лепешке на сегодня. В дальнейшем, с завтрашнего дня, организуйте спецпаек из расчета по 8 кг на каждого человека ежемесячно». С тех пор мы начали получать паек, смертность сократилась».

По прибытию в Узбекистан, я решил устроиться в городе Янгиюле. Я был взят на учет как спецпоселенец. Вот где унизительное отношение! Спецпоселенец должен был ежемесячно прийти к коменданту и поставить свою подпись, заявив этим, что никуда не уехал. Временное отлучение давалось только по разрешению коменданта.

Коменданты сумели организовать из числа неустойчивых крымских татар «десятидворников», с помощью которых всегда были в курсе дел, в том числе, кто к кому и откуда приехал…

Отец, Мемет Куртсеитов, болел, умер 16 октября 1948 года в возрасте 70 лет. Мать, Хурзаде Баясан Меметова, умерла после болезни 22 апреля в 1949 года.

Этот поганый режим сохранился до 1956 года. В этом году, вызывая в комендатуру каждого спецпоселенца, объявляли о снятии спецрежима и тут же давали для подписи специально подготовленный бланк с сообщением о снятии ограничения, но без права жить в Крыму и без права требования возврата или компенсации за оставленное в Крыму имущество.

Далее – народная борьба за родину, за Крым. Но это отдельная тема.

Я некоторых фактов коснулся, опираясь на показания моих родных – отца, матери, моих братьев, моих знакомых-односельчан. Я в их показаниях уверен без сомнения. Прошу не сомневаться и принять их как действительные.

Мне почти 89 лет, проживаю в пгт Красногвардейское Автономной Республики Крым.

(Воспоминание от 29 сентября 2009 года)

К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий