«Мечтала жить на родине, а не мучиться на чужбине». Диляра Нурмамбетова – о депортации 18 мая 1944 года

18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют уникальные свидетельства из этих архивов.

Я, Диляра Нурмамбетова (Денишаева в девичестве), крымская татарка, родилась 16 февраля 1938 года, являюсь уроженкой города Симферополя (Акъмесджит) Крымской АССР.

Я являюсь свидетелем тотальной депортации крымскотатарского народа 18 мая 1944 года сталинским коммунистическим режимом бывшего СССР.

18 мая 1944 года в ходе спецоперации войск НКВД были выселены я и члены моей семьи в составе четырех человек: мать Сафие Денишаева, уроженка Бахчисарая (1911 г.р.), брат Решат Денишаев (1931 г.р.), я, Диляра Денишаева (1938 г.р. – по паспорту, 1939 г.р. – по архивной справке) и брат Шевкет Денишаев (1939 г.р.).

В момент выселения отца не было с нами, он был в партизанах и приехал к нам только в 1944 году. До выселения, в феврале или марте (точно не помню), пришли два солдата с винтовками и забрали отца – сказали, что в трудармию. После этого мы так и не встретились с отцом…

В момент выселения мы были в Нижнем Абдале, в совхозе (сейчас микрорайон Загородный в северной части Симферополя – КР). Подъехала полуторка, в машине уже были люди. Один из солдат сказал маме: «Собирайтесь в машину, возьмите самое необходимое». Мама взяла Коран, фотопортрет отца и свое фото. В настоящее время эти вещи у меня. Мы, дети, очень обрадовались, что поедем на машине. Мне было шесть, Шевкету – пять, Решату – двенадцать, маме – тридцать лет. Но мама не поверила им, сказала, что нас везут убивать, потому что ее сестру и 12 человек увезли в окопы и расстреляли, думали, что они цыгане (скорее всего, речь идет о расстрелах ромов оккупационными немецкими властями – КР). Поэтому мама ничего не взяла.

Как нас погрузили в вагоны, я не помню. Когда мы ехали в поезде, нам очень было плохо: кушать нечего, одежды тоже не было – мы ничего не взяли с собой. В вагоне было очень много детей, бабушек и женщин, кормящих грудью. Они были голодные, и дети умирали, и бабушки тоже умирали. Были такие дни, когда ехали с мертвецами по три-четыре дня. Я не понимала, что дети и бабушки умерли, но старалась уяснить, что, если они не ходят, значит, что-то случилось. Так и ехали, но где-то останавливались и старались что-то найти покушать, так однажды чуть брата не потеряли. На одной из станций мы встретили бабушку (маму отца) с детьми нашей тети, но нам не разрешили присоединиться к ним. Но вот что я вам скажу: в войну с 1941 по начало 1944 года мы хоть и жили в Симферополе под страхом бомбежки, но не были голодными – получали паек хлеба и были хоть немного сыты.

Я хочу сказать, что нам было очень трудно в пути, когда нас депортировали. Сами подумайте: мы столько находились в дороге голодными и вшивыми, что, когда нас свалили на девятнадцатый день на вокзале в Ташкенте как скотину, и мы жили на улице под забором, неудивительно, что люди боялись нас. На пятый день нас погрузили в брички и повезли в Пскент. Там нас повели в баню и дали мыло – черное, как мазут. Потом опять повезли за тридцать километров в Домкурган и поселили пять семей в один класс школы. Так мы жили до 1946 года в школе, где мама начала работать уборщицей. В мае 1946 года нас поселили к одной женщине-узбечке.

Мама и брат работали день и ночь. Брат пастухом работал и помогал хозяйке дома, ее звали Хидоят-апа. Но так как мы жили без условий, то заболели ветрянкой, а потом малярией. Брат приносил ежиков и разные травы, а мама из этого готовила нам еду. Поэтому заболели остро-кишечной инфекцией и попали в больницу, а когда стало легче, нас с братишкой отдали в детдом Пскента, где мы находились три-четыре года. Когда мы были в детдоме, мама с братом переехали в Пскент и поселились у хозяев в бане. Мама сделала ремонт, побелила и так мы жили. Потом мама забрала нас, когда я пошла в первый класс в 9 лет.

Конечно, было очень тяжело, ведь мама и брат пошли работать на кирпичный завод, трудились в две смены, а мы учились. Одевать было нечего: на ноги одни галоши на двоих, а у меня одно марлевое платье. Но люди жалели, давали старую одежду и даже иногда кормили. Сильно маму жалели – она была очень добрая, любила людей и Аллаха. Поэтому ее уважали и жалели, просто у нее не было врагов и она прожила до 78 лет. Болела, пенсию не получала, потому что мы не понимали и не знали, какие документы нужны. Она проработала в Крыму в Симферополе на консервном заводе, а в Пскенте – на кирпичном заводе. Вот так и не получала пенсию за отца, погибшего неизвестно где.

Если описывать все, что мы перевидали, книги не хватит. Если бы мы жили в Крыму и нас не депортировали, то мы бы выросли и учились в крымских школах, не было бы двойного переселения (насильственной депортации в 1944 году и возвращения в Крым без государственной поддержки конце 1980 начале 1999-х годов – КР), и мы работали и жили бы в своем доме, где родились… Я не помню, когда бы я не мечтала жить на родине, а не мучиться на чужбине.

В 1970 году мы с мужем и маленькой дочкой приехали в Крым. Когда я увидела свой дом в Симферополе на улице Кирова, то целовала землю. Мне попались люди, которые жили в нашем доме, и они рассказали, что им хватило того, что от нас осталось, на два года – до 1946-го, поэтому они выжили. Они мне руки целовали и передали, чтобы я маме рассказала, что она им жизнь сохранила, а нам, значит, Аллах сохранил.

В 1997 году я приехала одна, без семьи, узнать, возможно ли вернуться на родину. Мама нас учила не обманывать и не воровать, и мы прожили честно свой век, но не имели родительского имущества, которое оставили на родине. Вот мы сейчас живем пять человек на квартире. Нам очень тяжело: сын не работает и сноха с ребенком, живем на пенсию, слава Аллаху, голодными не ходим. Самое главное, чтобы не было войны и голода, остальное все будет хорошо…

Я всегда думаю только о хорошем. Маленькие были – радовались каждому кусочку хлеба, а сахар и конфетка были для нас сокровищем.

Я опишу, как пошла работать. Училась в 7 классе и на каникулах работала на складе МТС. Я получала очень маленькую зарплату, но радовалась, что купила платье и туфли. В 1959 году я обула туфли самые дешевые и вот так пошла в жизнь. Сорок лет отработала, в настоящее время получаю 880 гривен пенсии и за это спасибо.

Я проработала на Ташкентском телевидении 20 лет, вышла на пенсию и стала помогать комитету по возвращению крымских татар (общественная организация, созданная в Средней Азии при содействии Меджлиса крымскотатарского народа – КР). На тот момент, в 1992 году, в Ташкенте депутатом была Эдие Джемилева, она делала все возможное и невозможное, помогая людям, проживавшим в Ташкенте и под городом. Мы женщины (всех перечислить не могу, но напишу о некоторых: Эдие Джемилева, Шохье Вели, Диляра Нурмамбетова, Хатидже Бузакова, живет сейчас в Евпатории, ей 84 года, и Диляра Ислямова) собирались, получали из Крыма газеты и журналы и раздавали людям, помогали с билетами и контейнерами переезжающим в Крым.

Я приехала в Крым в 1997 году и стала гражданкой Украины, муж приехал в 2004 году, а сын – в 2006 году, а жена сына и две внучки не приехали – нет возможности, они остались в Ташкенте. Я очень хочу пожить спокойно и передать свою историю крымскотатарским школьникам. Спасибо тем, кто придумал «Унутма».

(Воспоминание от 6 октября 2009 года)

К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий