«Люди идут за новой Беларусью». Светлана Тихановская – о шансах белорусов на победу

Два года назад Беларусь начала новый отсчет своей истории: после президентских выборов 9 августа сотни тысяч человек, несогласных с результатами голосования, озвученными властями, вышли на акции протеста. У демократических сил появились новые лидеры, у граждан страны – надежда на перемены. Но жестокие репрессии охватили страну, количество политических заключенных превысило 1250, многие были вынуждены покинуть Беларусь. Так же, как и Светлана Тихановская – кандидат в президенты на тех выборах, а сейчас – лидер демократической оппозиции, пишет телеканал Настоящее Время (создан компанией RFE/RL при участии Голоса Америки).

О работе за пределами Беларуси, о супруге Сергее Тихановском и других политзаключенных, о расколе демократических сил и последней битве белорусов Светлана Тихановская рассказала в интервью Настоящему Времени.

"Мы не спим. Мы работаем за многих людей, которые пытаются переждать"

– Светлана, два года прошло. Вы думали, что все так затянется?

– Конечно, не думала. В 2020 году всем казалось, что вот-вот он, тот момент, что вот сейчас власть будет свергнута, потому что нельзя было игнорировать стольких людей, которые вышли на протесты, которые боролись. Но, наверное, мы недооценили жестокость режима, недооценили их стремление любыми способами удержаться у власти. И всем все было очевидно: что никто не хочет жить при режиме больше.

Но, конечно, режим эти посылы проигнорировал, более того, повел себя жестко и жестоко обращался с людьми, выкосил все возможные структуры, медиа. До сих пор продолжаются посадки людей, просто каждый день вычищают города. Но тогда казалось, что вот-вот все рухнет.

– Мне кажется за 3,5 года, пока я не в Беларуси – у вас два года – я теряю связь со страной. Я общаюсь с людьми там, но у них какая-то своя повестка. Репрессии – это для меня важно, это главная тема. Для них фестиваль Viva Braslav (популярный музыкальный фестиваль) и чего-то на Зыбицкой (главная барная улица Минска) – это главная повестка. Вы как этот пульс измеряете?

– Возможно, может показаться, что мы сейчас в своем пузыре и теряем связь с белорусами, но мы активно прорываемся сквозь оболочку этого пузыря. Мы всеми возможными способами общаемся с белорусами, прежде всего, которые остались [в стране].

Для этого есть абсолютно безопасные офисные часы, когда любой человек может зарегистрироваться, пообщаться напрямую. Многие инициативы, организации, которые выехали, все равно поддерживают связь с людьми, которые остались там. Мы также понимаем, что те многие, кто даже участвовал в протестной деятельности после 2020 года, продолжают жить жизнь. От нее никуда не денешься, ты не можешь постоянно думать о политической ситуации. Какие-то, не знаю, дачи, вечеринки, Зыбицкая, "Песочница" (тусовочное место в Минске) и все такое. Жизнь их продолжается. Но мы общаемся с людьми, и они говорят: вот приходишь в бар или кафе, и все равно все разговоры плавно перетекают в ситуацию политическую.

Говорят о войне, говорят о политзаключенных, о том, что еще можно сделать. А есть люди, которые как жили вне политики, так и живут. И наша задача – не убеждать в чем-то активистов: что надо продолжать борьбу, что надо не сдаваться, – а привлечь на нашу сторону именно вот эту вот серединку, которая живет своей жизнью. И тут, наверное, призывы к активной деятельности не помогут – это больше образовательная направленность: где мы сейчас, чего мы можем добиться без режима, как может развиваться наша страна. А у них проблемы вот такие: дорога у нас в городе очень плохая уже столько лет... И смена власти – что она сделает с этой дорогой? Или как будут больницы оснащены? Какие у нас будут зарплаты? Вот это их проблемы.

И наша задача, задача наших партнеров – рассказывать, как может все измениться, как ситуация и перемены к демократии повлияют именно на их жизнь, на эту дорогу, на эту больницу. Что все, что зарабатывает страна, должно направляться на людей. Не нужно думать о том, как обеспечить верхушку власти, – нужно думать, как обеспечить людей, как им дать достойный уровень жизни. И вот через это понимание, постановку самому себе вопросов: что это значит для меня? – привлекать сторонников перемен на нашу сторону.

Светлана Тихановская

– Вы знаете про мем "Тихановская, спишь?", который есть в твиттере?

– Нет.

– Его запустили изначально украинцы, считая вас ответственной частично за обстрелы со стороны Беларуси украинской территории. И потом его подхватили белорусы, которые под тем, что у них воды нет, свет отключили, мусор не вывезли, описывают проблемы и пишут: "Тихановская, спишь?"

– Вряд ли этот мем перекладывает ответственность на меня, потому что люди понимают, кто виновник обстрелов, кто виновник плохой экономической ситуации в стране. Но это посыл, наверно, мне: давайте действуйте быстрее, потому что нам тут плохо. Но опять же: не может один человек или один офис все сделать – это задача всех белорусов. И если многие из них решили вернуться к обычной жизни и думать: пускай они там решат себе тихонечко, пережду, посижу, что они решат, а я потом буду пожинать плоды демократической Беларуси, – то это неправильно. Мы не спим. Мы работаем, и работаем за многих людей, которые пытаются переждать. Я понимаю, что в Беларуси сейчас очень сложно. Я же не говорю, что давайте, подъем, на восстание и так далее.

Мы, наоборот, понимаем, что какая-то сила организована за пределами Беларуси: репрессированные, релоканты, бизнесы выехали. И наша задача сейчас их реорганизовать, скоординировать, чтобы они работали, опять же, не на себя, а для Беларуси, для белорусов. Чтобы своей деятельностью немножко больше дать энергии людям, которые в стране. Что никто не забыт. Что мы пытаемся, может быть, маленькими шажками, не такими, как хотелось бы и нам самим, но мы пытаемся что-то делать. Все равно пространство ограничено. Мы физически не находимся в Беларуси. У нас нет там власти, нет силовиков. И мы пытаемся делать что можем.

«Марш героев» в Минске: минимум сто тысяч протестующих и «спортсмены с народом»

"Победа – это не ожидание, это каждодневная работа"

– Вы для себя определили, когда будет та точка невозврата, что Тихановская станет не лидером всех белорусов, а лидером диаспоры за границей?

– Такое, конечно, может случиться. И я тоже экспертов слушаю. Вот спрашивают: а что будет после 2025 года (год следующих президентских выборов в Беларуси), если мы к тому времени не сможем что-то изменить? Мол, новые выборы будут, наверное, другие кандидаты...

Уверена, что будут и другие протестные кандидаты, которые будут участвовать. И тогда как бы мой пятилетний срок закончится, и Тихановская может уйти, скажем так, на покой. Но пока, знаете, даже будучи руководителем либо сотрудником НГО, инициативы любой, можно делать очень много. Поэтому сейчас наша задача, пока мы здесь – наработать контакты, наработать скажем так, имя новой Беларуси, что белорусы – это не равно режим Лукашенко. И если так случится, что это надо будет делать до 2025 года, мы просто весь этот багаж наработанный передадим следующему протестному кандидату. Может быть, протестный кандидат станет президентом.

– А вы ждете 2025 года, чтобы участвовать в выборах или, наконец, передать все контакты и уйти заниматься своими делами?

– Конечно, то положение, в котором я сейчас нахожусь, очень утомительное и в физическом плане, и в моральном, психологическом. Но у меня нет такого, что я жду, скорее бы уже 2025 год.

Ты здесь и сейчас. И то, что ты можешь делать, ты делаешь. И когда говорят: вы ждете, или мы ждем, когда победа наступит. Но это же не ожидание – это работа, ежедневная, каждодневная. Конечно, усталость накапливается, конечно, хочется как-то груз ответственности и сложить с себя, потому что тяжело. Ну ты понимаешь, что не может этого сделать.

– Если вдруг завтра или послезавтра по какой-то причине, как и в 2020 году, когда никто не ожидал, что все так случится, произойдет новая волна протестов в Беларуси, вы по-прежнему считаете, что сможете быть национальным лидером и что люди за вами пойдут?

– Вы понимаете, что люди не идут за мной – люди идут за новой Беларусью. Поэтому если к тому времени, когда будет следующая волна протеста, надеюсь, что окончательная, потому что люди готовы выходить, люди, готовые бороться за право самим решать будущее своей страны. Но люди должны, мы должны понимать, что это будет последняя битва, что нельзя больше жертвовать людьми: люди не могут больше выходить и думать, посадят или не посадят. Это должен быть финальный этап.

И если у меня будет поддержка, то, наверно, смогу. Это же тоже процесс. Потому что сейчас волна критики нарастает. Да, не от большого количества людей, но все равно – от самых громких, скажем, так. И это все ретранслируется даже на государственном телевидении. Может быть, кто-то будет очень громкий и деструктивный и сможет рассказать, какая там Тихановская плохая и что она спит. Но, опять же, несмотря на это, ты продолжаешь работать. Да, ты не можешь делать всего. Ты не можешь прийти и открыть тюрьму. Ты много чего не можешь в таких стесненных условиях. Но ты делаешь свою работу.

"Офис Тихановской никогда не просил денег для себя"

– Критика последнего времени. Как вы думаете, почему именно сейчас и почему все сразу ее начали?

– Ну, не все сразу. Если я сейчас попрошу перечислить, кто критикует, то сколько наберется имен? Да, у них есть сторонники. Но это, знаете, выглядит как целенаправленная атака каких-то определенных сил. Не буду сейчас гадать, откуда растут ноги. На самом деле это люди, которые просто обижены либо на самом деле считают, что Тихановская ничего не делает. Мне приписывают какие-то украденные миллионы и так далее.

Но примечательно, что эта волна появилась после начала войны. Понятно, что и режиму очень-очень, мягко говоря, некомфортно от того, что режим выдавливается с международного политического поля, что с ними не общаются, что они не признаны легитимными уже два года практически. И, конечно, они тоже хотят изменить эту ситуацию. Это огромная репрессивная машина диктаторского режима. И каким образом люди, которые сейчас так громко говорят, с этим связаны... Может, и не связаны, может, это их личная позиция.

Но наши усилия должны быть направлены на то, чтобы не дать разрушить то, что было очень тяжелым трудом создано. Потому что если сейчас все внутри развалится из-за этих громких голосов, то это нас никуда не приведет.

– А если по конкретным пунктам пройтись: например, по тому, что Тихановская и офис Тихановской – закрытые, непрозрачные, может, воруют деньги...

– Моя совесть абсолютно чиста, и эти приписанные миллионы не имеют никаких обоснований. Мы должны понимать, как устроена международная помощь: тебе никто не дает деньги просто так.

Моя задача была всегда – просить эту помощь для гражданского общества, для медиа, чтобы инициативы могли развиваться, блогеры, чтобы фонды, которые собирают фандрайзинг на помощь политзаключенным либо репрессированным семьям, могли работать. Офис Тихановской никогда не просил денег для себя. У нас тоже есть какие-то проекты, медиапроекты, и под них получают финансирование абсолютно на общих основаниях. Поэтому если у вас есть какие-то сведения о кражах, еще о чем-то (там разные суммы: то 65, то 90, то 130 миллионов – кто во что горазд) – предъявите, и тогда мы будем уже основательно разговаривать.

– А вас, вашу семью, которая здесь, и офис по-прежнему содержит правительство Литвы?

– Правительство Литвы содержит... Ну, как содержит – помогает содержать часть офиса. Предоставляет охрану. И да, я нахожусь под политической защитой Литвы.

– Вы получаете пособие от них или зарплату – как это называется?

– Мне Литва не платит зарплату, нет. Нет, здесь такого нет. Они обеспечивают нам какую-то часть, которая касается только безопасности.

«Народный ультиматум»: как протестуют студенты в Беларуси (фотогалерея)

"Государство не выполняет свои функции. Именно с этим мы боремся"

– Еще одна претензия: Тихановская ездит по миру, со всеми там общается, а с белорусами вообще не разговаривает: отдалена и превратилась в классическую оппозицию, которую обвиняют, что она ничего не делает внутри страны, а только ездит и гранты выбивает.

– Вы понимаете, что физически внутри страны сделать ничего невозможно. Я поддерживаю связь с белорусами, с инициативами, которые остались внутри страны. Людей много на самом деле. Мы поддерживаем самиздат. У нас в офисе около трех тысяч волонтеров, которые находятся в Беларуси, которые нам помогают. Мы на связи с другими организациями, которые, в свою очередь, связаны с Беларусью, как ByPol, например.

Мы пытаемся вырабатывать механизмы, как помочь семьям репрессированных либо самим политзаключенным. Потому что сейчас это становится все сложнее, всячески препятствуется тому, чтобы семьи получали хоть какую-то помощь. Инициативы, в свою очередь, придумывают, как можно помочь: оплачивают какие-то продуктовые наборы, а уже люди их получают. Какие-то свои механизмы есть у правозащитных центров. Опять же, у нас есть офисные часы, где я могу общаться с белорусами.

– Какие главные проблемы, которые вам озвучивают за эти офисные часы?

– Огромный спектр проблем. Из Беларуси говорят: "Ребята, я тут, я продолжаю бороться, что я еще могу сделать?" Вот недавно мне пишут: "Выделите нам помощь на восстановление одного из городов". Говорю: "Ребята, нет такой возможности сейчас восстанавливать города. У нас же есть госбюджет. Где я вам возьму средства, чтобы восстановить целый город? Этим должно заниматься государство". Но государство не выполняет сейчас свои функции. Именно с этим мы боремся. Именно это мы хотим изменить.

Мы – политическая организация, потому что мы ведем переговоры с политиками разных стран. У нас повестка одна – это освобождение политзаключенных, проведение новых выборов, остановка войны, поддержка Украины.

– А гарантии какой-то защиты ваш офис или вы лично даете тем, кто в Беларуси и решается открыто протестовать или как-то рисковать собой?

– Это не могут быть гарантии. Это поиск возможностей помочь людям, которые оказались в сложной ситуации. Если посадили человека, то правозащитные организации помогают с поиском адвоката. Другие инициативы помогают семье, которая, может быть, потеряла кормильца ввиду того, что он находится в местах заключения, как-то поддержать нормальный образ жизни. Есть инициативы, которые помогают с поиском работы.

Сейчас, особенно после того, как началась война, очень сложно вообще какие-либо гарантии давать. Но люди, активные люди, в этом протестном движении не из-за гарантий, а по зову сердца, потому что они не могут по-другому. И наша задача – постараться им помочь. Но сказать, что мы вам гарантируем, [мы не можем].

БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: Беларусь: «Марию стараются максимально изолировать»

"Победа Украины – еще одна возможность для Беларуси изменить режим"

– Война в Украине приблизила победу белорусов или все-таки отдалила?

– Мы понимаем взаимосвязь между тем, как закончится война в Украине, и еще одной возможностью для Беларуси все-таки изменить режим в нашей стране.

Война в Украине приносит очень много боли прежде всего людям в Украине. Да и белорусам, которые вынужденно когда-то выехали туда. Но не война в Украине дает нам шанс, скажем так, а итоги, результаты этой войны дадут шанс Беларуси и белорусам перешагнуть на следующий этап и встать на демократические рельсы.

– А когда помирятся украинцы и белорусы?

– А я не думаю, что мы ругались. Просто когда началась война, мы неожиданно даже для себя осознали, что люди в Украине не совсем понимали, что происходит в Беларуси, не следили. И именно поэтому Беларусь резко стала страной-соагрессором: "Значит, все белорусы плохие и поддерживают эту войну". И было несколько недель такое объяснение того, что два года происходило в нашей стране. Очень много работала белорусская диаспора в Украине, чтобы объяснить людям, что все совсем не так, что вот уже полтора года белорусы борются против этого режима. И очень важно понимать, что режим – отдельно, белорусы – отдельно.

Конечно, отдельно – наши смелые замечательные партизаны. Может быть, тогда они и защитили честь Беларуси – наши добровольцы, которые сейчас воюют, защищают честь Беларуси и Украину. Эти все примеры были основанием для украинцев, чтобы объяснить, что все не так, как вам кажется, и постепенно отношение меняется. Приходится объяснять про полтора года страшных репрессий, про то, что людей сажают ни за что. Мне кажется, сейчас это понимание пришло, и отношение к белорусам, опять-таки, изменилось со стороны.

– Когда я на прошлой неделе ехал на работу и читал про обстрелы Киевской и Черниговской областей со стороны Беларуси, я испытывал адский стыд. И я сейчас приду, там мои коллеги-украинцы, и мы вроде бы заодно, но я в чем-то виноват. Как вы в такие моменты себя чувствуете? Как себе объясняете, что нужно делать?

– Ну да, это такой стыд: делают они, а стыдно нам. Это показывает, что мы – люди небезразличные, что мы понимаем, что мы за столько лет допустили этот режим к власти, что он столько лет оставался у власти. Сейчас вот это последствия нашего молчания.

– А белорусы победят до победы Украины или после?

– Нам нужно вместе. Мы же тоже будем чувствовать, когда Украина удерживает победу, и мы должны поймать этот момент, это открывшееся окно возможностей, и выйти ровными рядами. То, что сейчас кажется монолитным там, в режиме, – это все оболочка. Все на самом деле не так. Им тоже страшно, им тоже не хочется, чтобы война пришла на нашу территорию. Им хочется, чтобы были сняты санкции, чтобы налаживались какие-то международные отношения. Но сейчас это невозможно, потому у власти стоит человек, который свое личное ставит выше, чем государственное, чем человеческое. И тот момент надо будет почувствовать и мобилизоваться, помочь друг другу: Украина – нам, мы – Украине.

БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: «Беларусь стала плацдармом для убийства украинцев». Белорусы на войне против России

"Наши любимые держатся"

– Спрошу про Сергея. Как он там? И получаете ли вы от него хоть какие-то новости?

– После того как его перевели в колонию в Могилев, мы еще ни одного письма не получили, он был сразу помещен в ШИЗО, он был там где-то недели три. Сейчас переведен в помещение камерного типа. Это та же комната, где и ШИЗО, только выдали матрац с бельем. Но я так могу предположить, что он будет продолжать находиться в одиночной камере.

Он очень сильно похудел за эти дни. Я могу себе представить, что чувствует человек, но, наверное, весь спектр эмоций не осознаешь. Сейчас дети отправили ему первое письмо с тех пор, как он попал в колонию, и мы будем ждать ответа.

Скоро у Сергея день рождения. Я очень надеюсь, что люди, белорусы, особенно те, кто выехал, немножко смелее, просто забросают его поздравлениями. Но в последнее время, когда он был еще в СИЗО в Гомеле, письма совершенно не приходили. Я знаю, что люди пишут, пишут много, но ему просто не доставляют письма.

– Из-за этого отчасти и Сергей, и другие политзаключенные считают, что их бросили?

– Да, так и есть. Администрация тюрем, наверное, получила приказ сверху им эти ощущения навязать, что вас все забыли, что все живут своими жизнями, что все у всех прекрасно. И, наверное, только через адвокатов удается рассказывать какие-то новости: что люди не смирились, люди продолжают даже в таких репрессивных условиях находить силы, делать пускай маленькие, но все равно действия, чтобы надавить на эту власть, чтобы наши политзаключенные вышли на свободу. И они об этом знают.

Но когда ты день за днем находишься в камере, кажется, что это все беспросветно, наверное, и вера теряется. Но через адвокатов можно передавать слова поддержки, что ничего не закончилось, о вас все помнят, вы наши герои, вас все любят, держитесь, мы делаем все, что зависит от нас. Конечно, нам бы хотелось, чтобы наши родные оказались с нами, но такая ситуация.

– В представлении Сергея у нас до сих пор подъем демократического движения, у нас какой-то застой, у нас упадок или у нас вообще уже тоталитарный режим? По его ощущениям, что передают адвокаты?

– Он не может такую информацию давать, потому что его какие-то политические высказывания либо что надо делать правильно – могут иметь тяжелые последствия для него. Поэтому информация чаще всего передается про детей, про его быт и так далее. Но новости доходят. Я знаю, что многие политзаключенные узнали о войне только через две-три недели после ее начала.

– Из писем?

– От адвокатов, скорее всего. Может, кто-то из писем. Их так много, поэтому не знаешь, кто как получает информацию. Корреспонденции никакой нет, дают газеты – они читают, адвокат может что-то рассказать. Хотя, наверное, я слышала, что в колониях кто на более или менее свободном режиме, могут смотреть телевизор, и им там включают ОНТ, БТ [государственные белорусские телеканалы] и показывают прорежимные новости. И более опытные понимают, что все надо переворачивать, значит, ситуация совершенно наоборот. Но наши любимые держатся.

– Когда вы были в отпуске за эти два года?

– Я стараюсь быть каждые выходные с детками, немножко абстрагироваться. Не всегда получается. Но так прямо, чтобы отпуск-отпуск – сложно назвать отпуском какое-то времяпрепровождение с детками. Ты все равно не можешь отключиться, даже если у тебя выходной, ты все равно читаешь новости. Нет такого, что ты день провела в небытие – все равно ты постоянно следишь, что происходит. Может, там что-то важное случилось. И ты готов постоянно включиться в работу, если это надо.

– А личная жизнь: у вас охрана просто везде и все время вас сопровождает – это сложно?

– Меня никто ни в чем не ограничивает. Единственное, что любое мое передвижение связано с какими-то дополнительными проверками, ограничениями. Но это не то чтобы прямо мешает, но непривычно, некомфортно, ты не можешь захотеть: "А, детки, давайте съездим на озеро покупаемся". Все равно какой-то организационный процесс. И желательно, чтобы службы знали о моих передвижениях, перемещениях.

Я бы и рада, может быть, погулять по улочкам Вильнюса, потому что гуляешь, встречаешь белорусов, общаешься. И мне очень важно общаться с людьми: я не очень люблю большие митинги, потому что ты что-то говоришь, а обратной связи получаешь мало в виде каких-то вопросов. А мне надо, я люблю больше один на один, с маленькими группами людей, чтобы в глаза посмотреть, чтобы почувствовать людей. И я бы гуляла побольше, но как-то не удается времени выкраивать на это. Когда у тебя выходной, ты все-таки хочешь с детьми время провести.

"Не надо недооценивать белорусов и принимать их за дураков"

– У меня вопрос от друзей моих родителей. Я сам из Новополоцка, это город с нефтеперерабатывающим заводом, где все зависит от этого – и в Новополоцке, и в Полоцке. И когда началась война, санкции ударили с новой силой, они постоянно в простоях. По их прогнозам, денег хватит до конца года, чтобы все поддерживать, потом начнутся сокращения и прочее. Очень многие на стороне добра, но у них встает выбор между свободой и куском колбасы. Понятно, мы все за все хорошее, против всего плохого, но когда такой выбор становится перед 200 тысячами человек, которые от этого зависят, что им делать?

– Они должны понимать, что сейчас человек, который удерживает власть, несет ответственность за то, что происходит у них на заводе. И следуя законодательству, можно задавать вопросы человеку либо администрации, человеку, узурпировавшему власть: что происходит? Как вы, находясь здесь, заботитесь о нас, что вы сделали для того, чтобы этого не случилось? У вас есть возможность этого избежать: для этого надо отпустить политзаключенных, для этого надо начать налаживать демократические процессы, провести новые выборы. Если это все сейчас зависит от вас, сделайте так, чтобы наш завод не разваливался". Задавайте вопросы, это ваше право.

– А это основа для новых забастовок и чего-то такого?

– Вполне возможно. Если это коснется многих заводов, сотни тысяч людей, которые могут потерять работу. И это их право по закону – бастовать против того, что происходит в этой стране. Возможно, это совпадет с тем моментом, про который мы говорили ранее, – с победой Украины. И сейчас уже "Рабочы рух" ("Рабочее движение") на связи с рабочими заводов, они знают о текущей ситуации и общаются с заводчанами. Возможно, в какой-то определенный момент терпение лопнет у людей, и будет национальная забастовка, которая совпадет с общенациональной забастовкой. Поэтому никто, опять же, не может предсказать. Но, прежде всего, белорусы, которые оказываются в такой ситуации, должны задавать вопросы и себе, и фактическому руководству этой страны, которое нелегитимное, но удерживает силой эту власть. И это право людей.

– А не боитесь, что будет виноват не Лукашенко, который причастен ко всему, что вы перечислили, а Тихановская, которая просила санкции?

– Не надо недооценивать белорусов и принимать их за дураков, что они не понимают, что происходит. И переложить ответственность с человека, который на самом деле привел страну к этому политическому и экономическому кризису, на человека, который всеми возможными способами пытается спасти людей, людей, которые незаконно осуждены, которые содержатся в ужасных условиях, – так может подумать только человек, который вообще не понимает, в вакууме живет, что происходит.

Нет, я этого не боюсь.

БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: «Драйва повоевать» у белорусской армии не будет». Ввяжется ли Лукашенко в войну

"Это был не просто образ трех женщин – это внутреннее ощущение"

– Вопрос про фотографию. Сейчас вы еще вместе или нет? С Вероникой и на связи ли с Марией?

– Про Машу: я общаюсь с ее сестрой, которая очень активно по свету разносит повестку политзаключенных в Беларуси. С Вероникой мы общаемся довольно редко. Мы недавно были в Германии вместе, встречались с парламентариями, также давали награду Карла Великого Маше, мне и Веронике. Так уж сложилось. Но мы, опять же, понимаем, насколько важно единство. И мы с 2020 года пытались работать вместе, но как-то немножко они в другом направлении пошли. Я знаю, что сейчас Вероника работает, у нее есть фонд, она им занимается. Но я надеюсь увидеть ее на конференции "Новой Беларуси".

Вероника Цепкало, Светлана Тихановская и Мария Колесникова. Минск, 20 июля 2020 года

– А где правда: единство было, или это все был образ для общей победы?

– Было единство людей. Вот что-то переломилось в тот момент у людей, не знаю, у них открылись глаза, люди проснулись, как о нас говорят. И да, был образ трех женщин, которые были воплощением этого единства.

Тогда было все так: три штаба сплотились, как классно. Этого и надо придерживаться. Конечно, мы за то, чтобы работать вместе, может, у кого-то другие взгляды. Но надо находить консенсус. И это не было картинкой или пиар-акцией, это все было по зову сердца, никто тогда не думал, что так получится. Я ни Машу, ни Веронику не знала до того самого момента, как я увидела их тогда в штабе Бабарико. Но что-то же нас сподвигло объединиться, что-то белорусов сподвигло выходить и протестовать. Это не просто образ трех женщин – это внутреннее ощущение.

– А нынешний раскол – не раскол? Это для вас как испытание или понимание, куда вы должны двигаться? Как вы вообще это все воспринимаете?

– Я не считаю, что у нас раскол. Есть голоса критикующие: их надо, конечно, принимать во внимание, потому что если критика конструктивная, если это не просто поливание грязью, конечно, нужно прислушиваться. Более того, нужно приглашать людей, которые критикуют, но которые понимают конкретно, что делается не так. И у них есть конкретные шаги: "Вот вы делаете не так, а надо вот так" – и конкретный шаг. Потому что когда "Вы делаете все плохо, а надо хорошо" – вот пришли, покритиковали, а что есть у вас: есть конкретные предложения, вы знаете, как справиться, что конкретно мы сделали не так?

Всех приглашаем к сотрудничеству. Кто-то не хочет сам по ряду причин, кто-то у нас здесь, в офисе, мы работаем, приходят инициативы организации НКО, мы часто собираем вместе людей, чтобы пообщаться, побрейнштормить, что еще, работаем с диаспорами и на постоянной связи. Поэтому как-то пытаемся объединять. Но если кто-то откололся и сам не хочет – ну, человеку же насильно мил не будешь.