«Я осознавал, что могу исчезнуть». Крымский евромайдановец Александр Костенко – о пытках ФСБ

Бывший политзаключенный, крымский евромайдановец Александр Костенко до сих пор испытывает проблемы со здоровьем после травм, полученных во время пыток и избиений со стороны российских силовиков. Об этом, как и о том, что ему пришлось пройти с момента задержания до освобождения, Александр рассказал в интервью Крым.Реалии.

Все началось с того, что 5 февраля 2015 года двое сотрудников ФСБ России похитили активиста возле его дома. В одном из похитителей Костенко узнал бывшего сотрудника СБУ, майора Андрея Тишенина. Избиения начались сразу же после похищения, в микроавтобусе, говорит Александр.

«Тишенин одел мне пакет на голову и завязал его очень плотно, так что я чуть не задохнулся. Меня бросили на пол между сидений. В тот момент я вообще не понимал, что происходит, так как я не мог ни о чем думать. Я просто хотел дышать, но из-за пакета на голове это было очень трудно, поэтому мне пришлось его грызть, чтобы вдохнуть воздуха. К тому же руки были стянуты пластиковым хомутом, и при этом мне постоянно наносились беспорядочные удары ногами по телу. В тот момент я почувствовал, как мне сломали нос», – рассказывает бывший заключенный.

По словам Костенко, российские силовики требовали от него признаний в том, что он убивал сотрудников «Беркута» на Майдане и готовил диверсии в Крыму, в том числе убийства первых лиц российской власти на полуострове. Для того, чтобы выбить признание, похитители отвезли Костенко в лес, где угрожали расстрелять его, вспоминает Александр.

«Мне приставили к затылку пистолет и сказали, что, если я буду вести себя неправильно, я просто исчезну, так как никто не знает, где я нахожусь. Затем справа от меня прозвучал выстрел, после чего к моей голове снова приставили пистолет и спросили, все ли я понял. Когда я ответил, что все понял, мне снова приставили к голове пистолет и нажали спусковой крючок. Затвор щелкнул, однако выстрела не последовало», – вспоминает Александр.

Александр Костенко уверен: «наказать» его для российских силовиков было «делом чести», поскольку до Евромайдана он сам служил в украинской милиции. Однако в самом начале киевских протестов 2013 года старший лейтенант Костенко уволился из органов и присоединился к протестующим.

«Я лично знал многих бывших сотрудников СБУ, которые меня пытали, равно как и бывших сотрудников крымской милиции. Ту девушку, которая подкинула мне часть оружия, я лично принимал на работу, поскольку какое-то время исполнял обязанности начальника отдела кадров. Интересно, что даже россияне не били меня так сильно, как крымские предатели, перешедшие на сторону России. Они особенно зверствовали в избиениях и усердствовали, выслуживаясь перед своими российскими хозяевами», – вспоминает активист.

Из леса Александра привезли в частный дом, где пытки начались с новой силой. Помимо избиений, его периодически били током «за Майдан и за Донбасс», рассказывает Костенко. Именно тогда Александру сломали руку.

«Бывший сотрудник СБУ Артур Шамбазов встал мне коленом на спину, снял хомут, взял меня за волосы и за запястье левой руки и резко дернул мне руку назад. В этот момент я почувствовал очень сильную, резкую боль в локте. Я уже не мог двигаться, так как чувствовал невыносимую боль в левой руке. У меня был болевой шок. После этого Шамбазов спросил меня, буду ли я говорить или буду продолжать себя так вести. В тот момент я не то, что говорить, я пошевелиться от боли не мог. Это разозлило Шамбазова еще больше. Тогда он наступил мне на локоть ногой. Тогда я уже не мог терпеть эту адскую боль и начал кричать, за что меня принялись снова бить», – вспоминает он.

Следователь по делу Костенко Артур Шамбазов

После пыток Александра привезли в крымское управление Следственного комитета России и заставляли подписать признания: во-первых, в том, что он якобы бросал камни в сотрудников «Беркута» на Майдане и нанес одному из них телесные повреждения, а во-вторых, что стрелял в них из травматического пистолета и намеревался их убить. Признаний в попытке убийства сотрудников «Беркута» им добиться не удалось, но документы о том, что он якобы причинил телесные повреждения сотруднику «Беркута», Александр вынужден был подписать, не читая, особенно когда следователь начал угрожать, что в случае отказа пострадают его родные.

«Адвокат по назначению и следователь, пользуясь моим физическим и психологическим состоянием, а также безвыходностью ситуации, в которую я попал, заставили меня подписать протокол, не читая. Изначально мне вменяли статью 115 ч.1 УК РФ, санкция которой предусматривала до 6 месяцев ареста. Однако затем статью переквалифицировали на более тяжкую. Но я в любом случае вынужден был подписать признание, потому что адвокат сказала мне прямым текстом: «Ты же понимаешь, что, если я сейчас уйду, тебя просто убьют». Я понимал, что она права, так как официально я не проходил как задержанный сотрудниками ФСБ или Следственного комитета. Я осознавал, что могу просто исчезнуть, пропасть без вести, как пропало еще несколько десятков человек в Крыму, и которых до сих пор не нашли, а еще может пострадать моя семья», – рассказывает активист.

«Когда меня привезли в ИВС, туда несколько раз приходили сотрудники чеченского спецназа и тоже избивали находившихся там украинцев, таким образом тренируясь на арестованных. 9 февраля меня перевезли из ИВС в СИЗО, где сразу устроили «пресс-хату». В ней я находился до апреля. После этого меня перевели в камеру к «донецким», которые открыто поддерживали российскую оккупацию, а некоторые были участниками так называемого «православного ополчения Донбасса». Они также пытались избивать меня всякий раз, когда происходило очередное обострение на фронте – либо по позициям их «сослуживцев», с которыми они были всегда на связи, украинская армия наносила артиллерийские удары. У меня была сломана рука, и я не мог активно защищаться от них. В СИЗО меня называли «карателем», – признается Александр.

Александр Костенко со сломанной рукой

В день исчезновения Александра близкие тщетно пытались узнать, что происходит с их сыном.

«Отец написал заявление в ФСБ, спрашивая их, на каком основании они похитили сына. Однако ФСБшники отрицали любую причастность к похищению. Тогда он написал заявление в полицию о моей пропаже. В ответ полицейские пришли ко мне домой под предлогом того, что им нужен был образец моего генетического материала для опознания в случае обнаружения тела. При этом они прекрасно знали, что я нахожусь у ФСБшников, так как весь процесс, начиная от моего похищения до вынесения мне приговора, контролировала прокуратура Крыма, а именно Наталья Поклонская. За мое дело она впоследствии получила генеральское звание. Но полицейские делали вид, что абсолютно не в курсе происходящего. За «генетическим материалом» они почему-то направились к сейфу, где хранилось мое официально зарегистрированное оружие. Не имея соответствующего решения на проведение обыска, они распилили сейф и подкинули туда основную часть пистолета Макарова», – рассказывает Александр.

​Параллельно оказывалось давление и на родственников Костенко. Уже во время судебного процесса его брата осудили за якобы «оскорбление суда», заставив выплатить 60 тысяч рублей штрафа.

Что касается предъявленных обвинений, Александр Костенко уверяет: он не бросал камни в сотрудников «Беркута», и в принципе не совершал никаких насильственных действий на Майдане.

«По версии следствия, я попал камнем в руку «беркутовцу», хотя на этой руке у «Беркута» был щит. И как я мог попасть во внутреннюю сторону его руки, в область под мышку?», – удивляется Александр.

Государственным обвинителем в деле Костенко также была бывший российский прокурор Крыма Наталья Поклонская.

«Ей важно было осудить меня именно к 9 мая – в ее глазах это казалось символичным. Она заявила про меня: «Мы судим не человека, а идею фашизма в лице человека». Правда, у них получилось вынести приговор только 15 мая, что разозлило Поклонскую еще больше. Мне прямо говорили: «Тебе повезло, что твое дело было первым», – говорит Костенко. И действительно, к следующим процессам силовики уже набрались опыта, и другого активиста Евромайдана из Симферополя, Андрея Коломийца, отправили в колонию уже на 10 лет.

В итоге подконтрольный Москве суд в мае 2015 года приговорил Александра к четырем годам и двум месяцам тюрьмы якобы за причинение увечья сотруднику крымского «Беркута» во время Майдана в Киеве. После рассмотрения кассационной жалобы срок уменьшили до трех лет и шести месяцев заключения.

«23 октября я прибыл в колонию ФКУ ИК-5 в Кирово-Чепецк. Рука почти не двигалась, но мне все равно приходилось работать наравне со всеми», – отмечает он.

Александр вспоминает: в российской колонии исправно отмечали День победы, во время которого устраивали марши с советскими знаменами с участием «ветерана» в фуражке НКВД, а также проводили акцию «Бессмертный полк».

«К памятнику основателю колонии регулярно приносили цветы, а сидевшие вместе со мной бывшие сотрудники полиции или российских спецслужб, даже находясь в заключении, упрямо цитировали российскую пропаганду. Эти люди действительно живут в какой-то своей иллюзорной реальности. Единственным способом получить освобождение по УДО для них было согласиться ехать воевать на Донбасс, и многие, только выйдя из колонии, сразу же отправлялись на войну, чтобы заслужить «прощение», – делится воспоминаниями бывший политзаключенный.

После возвращения из колонии в августе этого года Александра встречали как героя. Ему вручили ключи от квартиры и обещали медицинскую помощь. Правда, ключи Костенко вернул уже через несколько дней.

Возвращение Костенко. Как крымского евромайдановца встретили в Киеве (фотогалерея)

«Я не считаю, что достоин такой награды только из-за того, что сидел в тюрьме. Столько людей воевало за Украину на фронте, многие вернулись инвалидами, и им не было предоставлено никакого жилья. Но я бы не отказался от медицинской помощи. Подвижность руки у меня восстановилась только частично. Если через полгода она не восстановится, то мне придется ставить искусственный локтевой сустав. Сейчас у меня ощущение, что локоть словно не мой», – пожаловался Александр.

Сейчас Александр Костенко и его брат живут в Киеве, куда надеются перевезти из Крыма и других родственников. Главная задача бывшего политзаключенного – это найти работу, но он сетует на то, что со сломанной рукой это не так-то просто сделать.