Интернет облетели фотографии ростовчанок, прикрывающих наготу плакатом со словами "Обобрали до трусов". Акция с хештегом #ТрусыПротеста стала ответом на отказ мэрии Ростова-на-Дону в согласовании митинга против повышения пенсионного возраста. Девушками, раздевшимися в протестных целях, оказались местные политические активистки Анастасия Шевченко и Мария Кривенко.
Митинги против пенсионной реформы в последние несколько дней состоялись в десятках российских городов, собрав тысячи человек. Согласно нынешнему проекту реформы, утвержденному правительством, россиян ждет поэтапное повышение пенсионного возраста: для мужчин с 60 до 65 лет к 2028 году, для женщин – с 55 до 63 лет к 2034-му.
Мария Кривенко – заместитель председателя регионального отделения партии "Яблоко". Недавно при их активном участии в регионе создано новое общественное объединение – "Демократическая коалиция Дона", куда вошли представители партии Яблоко", партии "Гражданская инициатива", движения "Открытая Россия", движения "Весна". Анастасия Шевченко – член федерального совета "Открытой России", руководитель регионального отделения партии "Гражданская инициатива", она возглавляла в Ростове штаб кандидата в президенты РФ Ксении Собчак, участвовала в проекте Михаила Ходорковского "Вместо Путина". По просьбе Радио Свобода она подробнее рассказала об идее акции "Обобрали до трусов".
"Драконовские инициативы правительства обворовывают народ"
– Чьей идеей было устроить такие пикеты?
Анастасия Шевченко
– Мы вместе с Машей ходили подавать заявку в мэрию на проведение митинга 6 июля, нам отказали без предоставления альтернативной площадки. Сейчас в городе идет чемпионат мира по футболу, поэтому есть одно место, где можно проводить массовые мероприятия – на окраине, но даже оно оказалось занятым с 7 утра до 17.00.
Мы собрались, чтобы решить, что делать. Мысль была такая: нас действительно обобрали до трусов и не дают высказать свое мнение. От этой фразы – "обобрали до трусов" – и родилась акция.
– На фото сложно узнать место, в котором проходила акция...
– И хорошо, потому что правоохранительные органы проявляют к нам пристальное внимание. Здесь важно не место: мы хотели привлечь внимание к тому, что драконовские инициативы правительства обворовывают народ. Люди же понимают, что когда сразу происходит рост НДС, коммунальных платежей, госпошлины, а еще и пенсионная реформа – это неминуемо скажется на ценах. Тема волнует абсолютно каждого, даже госслужащих, даже сотрудников правоохранительных органов.
– Вас видели люди – как они реагировали?
– Вполне позитивно реагировали. Мне, например, мужчина-велосипедист предложил вместе подержать плакат.
– Акция прошла без последствий для вас?
– Звонили из полиции, спрашивали, какие акции мы еще планируем проводить в июне. Могут и постфактум наказать.
У Анастасии Шевченко и Марии Кривенко нашлись последователи и в других российских городах: 1 июля активист Дмитрий Румянцев провел в жилом массиве Дербышки (Казань) такую же акцию против повышения пенсионного возраста
"Наверное, надо уезжать"
– Анастасия, у вас есть опыт задержания. Например, в прошлом году вас арестовывали "по жалобе граждан".
Когда я была готова отойти от протеста, появлялись люди, которым была нужна помощь
– Меня задерживали дважды. Первый раз – на день рождения Путина, для выяснения личности, хотя я тогда просто стояла на улице, в руках был свернутый плакат. Сказали, что я похожа на воровку цепочек. Три часа продержали, допросили и отпустили. Второй раз – по жалобе казаков на наклейки "Стоп Путин". Меня вообще казаки почему-то не любят. Тоже три часа продержали, но поскольку у меня ничего, кроме книжки, которую я купила ребенку, не было, отпустили. Это, по-моему, предупреждение, запугивание, такая превентивная мера.
Вообще представителей власти это [повышение пенсионного возраста] тоже касается: они и в магазины ходят, и машины бензином заправляют. Ко мне некоторые госслужащие после акции подходили на улице, выражали согласие. Но вслух никогда не скажут. Они не могут – я могу. И в этом мой плюс. Минус, конечно, это преследования. У меня по двум эпизодам 5 июля состоится суд. Мне очень часто задают вопрос: что ты будешь делать? Наверное, надо уезжать, многих образованных и активных людей таким образом выдавливают из страны.
Я очень не хочу уезжать, но угрозы были. Мне здесь хорошо, я люблю Ростов, даже в Москву не хочу. Я часто бываю за границей, знаю языки и, возможно, быстро ассимилировалась бы где-нибудь в Европе. Если станет выбор: провести три года в тюрьме или уехать из страны, я не знаю, что выберу.
– Здесь возможен компромисс?
– В моем случае – это выйти из политического поля, отсидеться где-то. Но это сложно. Я иногда зарекаюсь, что сделаю паузу. Но не могу.
– Почему?
– Видимо, и от воспитания многое зависит – у меня папа тоже борец за справедливость. Сложно сказать. Когда я была готова отойти от протеста, появлялись люди, которым была нужна помощь. Ты понимаешь, что в состоянии что-то сделать, и продолжаешь. А власть постоянно подкидывает эти поводы, всегда есть против чего протестовать.
Анастасия Шевченко на акции "Трусы протеста", Ростов-на-Дону
"Я уже не молодой какой-то безумный активист"
– Анастасия, с чего начался ваш политический активизм?
– Я работала журналистом и изнутри увидела кухню: как работает власть, как ведет себя на выборах "Единая Россия", с этого и началось. У меня, видимо, внутри врожденное чувство справедливости, если вижу несправедливость, стараюсь об этом говорить, и детей своих этому учу. У меня сын в первый класс идет, дочь в средней школе, и то, что там происходит, мне очень не нравится. У нас, например, навязывают уроки религии, мою дочь заставляли их посещать. Они однобоко изучают только одну религию, православие, другие даже не рассматривают. Я стала единственным родителем, который отстоял право моего ребенка не ходить на эти уроки, все остальные послушны.
– Но, насколько я понимаю, политикой всерьез вы занялись в движении "Открытая Россия".
– Нет, еще раньше я состояла в движении "Солидарность", мы часто проводили митинги, пикеты. "Открытая Россия" меня заинтересовала тем, что делала это по-другому. Если "Солидарность" в регионах никак не работает, все заточено на центр, то "Открытая Россия" видела смысл в том, чтобы развивать региональные отделения. Плюс проект "Вместо Путина", в котором мне предложили участвовать.
– Как говорил Ходорковский, для этого проекта было отобрано всего 25 человек из регионов, и из них планировалось "сделать политиков федерального уровня, чья компетентность не будет вызывать сомнений".
Опять же, у меня есть дети. И я все время думаю, когда этих молодых ребят задерживают: что чувствуют их матери?
– Этот проект мне дал очень многое, это был один из самых успешных проектов, нам давали очень интересные задания. Если бы не он, я бы не прочитала важные для меня книги, не изучила биографии политиков. Мы анализировали, например, что они сделали правильно, что нет, задумывались, что будет делать политик, придя к власти. Потому что большинство активистов бьется, не понимая, "а что потом?". Было у нас такое задание: ответить на вопросы пресс-конференции Путина. Там много узких тем, капремонт, например, в которых глубоко не разбираешься, – входили в глубже, изучали опыт других стран, и получалась совсем другая картина. Такие проекты очень нужны, это своего рода политпросвещение.
– Вам предлагали возглавить региональный штаб Алексея Навального, почему отказались?
– Это произошло фактически одновременно с "Открытой Россией". Во-первых, не было времени делать все вместе. Во-вторых, я тогда не очень верила, что это будет успешный проект – не было раньше никаких штабов, которые создавались за год до выборов, и я не очень понимала, что целый год надо делать. Это сейчас все думают, что у политика обязательно должен быть штаб. К тому же у меня была постоянная работа, дети, и решила, что это не мое.
Я к Навальному отношусь хорошо, но у меня претензии к тому, что произошло 5 ноября. Мне не понравилось, что он поддержал акцию "5.11.17" (так называемую "революцию Мальцева". – Прим. РС), что призвал тогда выходить на улицы. Я уже не молодой какой-то безумный активист, мне 38 лет. Опять же, у меня есть дети. И я все время думаю, когда этих молодых ребят задерживают: что чувствуют их матери? Считаю, не надо было на тот момент ничего делать, тем более что сам Мальцев был во Франции. Да и вообще, к несанкционированным акциям протеста я отношусь не очень хорошо. Я понимаю, что это помогает попадать в топ-новости, но потом люди отсиживают реальные сроки – по три года сидят. Это выброшенные годы из жизни молодых людей, хотя они и знают, на что идут. Есть люди, которые активно включаются в протесты, ходят на митинги, и есть те, кто ищет другие способы протеста.
– Вы себя к каким относите?
– Ко вторым, и за это меня часто осуждают. Но это позволяет привлекать людей, которые тоже против многих проявлений нашей жизни, но не готовы ходить на митинги.
"Не хотелось бы стать политзаключенной"
– Как в вашей жизни появился штаб Собчак, были ли с ним связаны какие-то личные надежды?
Анастасия Шевченко
– Нет, мне просто было интересно увидеть изнутри, как проводится президентская кампания. Я понимала, что если этим займусь, многие от меня отвернутся. Что и произошло.
– Вы работу потеряли?
– И работу, и многих друзей, коллег. Но приобрела новых, и не жалею ни капли. Мы работали без выходных, в праздники, до 10 вечера, собирали подписи зимой на улице. Мне кажется, это была самая яркая кампания.
– Вы рассчитывали, что те дела, которые Ксения затеяла (в Ростове-на-Дону это помощь погорельцам Театрального спуска. – Прим. РС), будут доведены до чего-то конкретного?
– Большинство дел мы старались довести до конкретного результата. Что касается погорельцев, то на тот момент чем им можно было помочь? Они четко знали, чего хотят, при этом не хотели вмешиваться в политику. Им важна была федеральная информационная огласка, и Ксения Анатольевна ее дала. Важно, что мы помогли с адвокатом активисту, арестованному 5 ноября, и он до сих пор работает по этому делу. Собчак продолжает и сейчас помогать: написала письмо губернатору, чтобы установили памятник Солженицыну.
– Другие вопросы тихо сошли на нет?
– Их было столько, что юристы наши до сих пор решают некоторые из них.
– Например?
– Месяц назад из дальнего хутора позвонили и попросили помочь – людям необоснованно много насчитали за газ. Штаба нет давно, юрист в нем не работает, но тем не менее он взялся, составил иски, и им произвели перерасчет.
– Как не потерять все эти наработки?
Если власть не идет на контакт, то единственный выход – самим идти во власть
– Вот для этого мы и создали "Демократическую коалицию Дона". После выборов штаб закрылся, а актив штаба Собчак и партии "Яблоко", с которым коммуницировали, остался. Люди хотят дальше что-то делать, поэтому объединились в демкоалицию. Это просто общественное объединение единомышленников. Мы – члены разных партий, возможно, в чем-то разных взглядов, но способны вместе работать, как на акции "Трусы протеста", можем вместе идти на выборы.
– Вы свою кандидатуру не выставляете?
– Я хотела, готовилась к этому, но в последний момент решила отказаться. Все-таки у меня больше опыта в организации предвыборной кампании. От нас пойдут Сергей Шалыгин и Николай Коннов, и я постараюсь им помочь по максимуму. На самом деле, гражданский активизм – это норма. Вот когда человеку все равно, что его обворовывают, что у него во дворе бардак, что дороги разбиты, – это ненормально. Нужно делать все, чтобы улучшить качество жизни своей и своих детей. Поэтому мы требуем этого от власти. И если она не идет на контакт, то единственный выход – самим идти во власть.
– То есть в политику?
– На самом деле, каждый человек так или иначе занимается политикой. Очень часто я от гражданских активистов слышу: "Мы вне политики". Нет, вы в политике. Для Америки, к примеру, то, чем ты занимаешься в своем дворе, – это уже политика. Они так и идут дальше во власть. Еще три года назад, когда мне говорили, что я политик, я тоже отнекивалась, что я гражданский активист. А сейчас понимаю: все, чем мы занимаемся, – это политика, и не надо бояться этого слова.