Стоим на вокзале, до поезда полчаса. Гитары лежат рядом, на горячем харьковском асфальте. Рядом притормаживает довольно молодой привокзальный пассажир ‒ бритая голова, воспаленные глаза, выгоревшая кожа, какие-то татухи, спортивная несвежая одежда. Подозрительный, словом, пассажир. И слушает нас так же ‒ демонстративно подозрительно.
‒ Музыканты? ‒ спрашивает.
‒ Ну, ‒ говорим.
‒ Я знаю одного музыканта, ‒ говорит он. ‒ Положинского. Он к нам на промку приезжал, ‒ добавляет и показывает свое удостоверение УБД.
‒ Мы к вам тоже приезжали, ‒ отвечаю. ‒ Пару раз.
‒ Дайте 50 гривен, ‒ говорит вдруг. ‒ Мне на билет надо. Вы не подумайте ‒ я нормальный.
Мы не успеваем подумать, даем. Он быстро исчезает. Слишком быстро. Вряд ли пошел за билетом. Какой уж тут билет. Грузимся в вагон. Поезд трогается, а мы еще долго обсуждаем этого удивительного пассажира. Вспоминаем военных, которые возвращаются, вспоминаем, какими разными они возвращаются: кто-то – спокойный и сосредоточенный, кто-то – поломанный и разбалансированный, кто-то возвращается так, как забегают домой между занятиями ‒ схватить что-то перекусить, одеть свежую одежду и обратно ‒ туда, где привычно, где естественно, где знаешь, как быть и что делать. То есть на войну.
Думаем, что действительно могли видеть его, неприкаянного участника боевых действий, там, где он был всем нужен, где его присутствие и поведение ни у кого не вызывали вопросов. Легко могли там видеться, даже перекинуться несколькими словами, даже сидеть за одним обеденным столом. Так и не запомнив друг друга. Разве запомнишь их всех? Разве мы вообще выделяем для себя этих участников боевых действий ‒ каждого отдельно, с его собственным именем, с его голосом, с его историей? Мы же обычно говорим о военных во множественном числе: наши ребята, наши защитники, наши герои. Вот наши ребята вернутся и наведут здесь порядок. Вот дайте нашим ребятам приказ и увидите. Помолимся за наших ребят, не смейте в них сомневаться. За них действительно стоит молиться, если есть такое умение, и сомневаться в них не приходится ‒ во всяком случае нам, гражданским, тем, кто так и не взял в руки оружия. Но хорошо бы видеть их лица и слышать их голоса уже сейчас ‒ когда они там, когда они отделены от нас этим необъявленным и не до конца оговоренным термином «война».
Они защищали нас. Теперь нам защищать их. Иначе не получится
Хорошо бы различать их «там», потому что, возвращаясь «оттуда», они часто перестают быть собой вчерашними, растворяясь среди нас, приспосабливаясь к нашим обстоятельствам, часто для них непонятным. И все наши решительные заявления о том, что «ребята придут и наведут порядок», разбиваются об одну досадную, но такую простую вещь ‒ «наши ребята» они для нас до тех пор, пока воюют за нас. Вернувшись и переодевшись, то есть разоружившись, они становятся не менее уязвимыми и беззащитными, как и все гражданские. И очень часто в поддержке и помощи нуждаются именно они. А поддержка и помощь наши, к сожалению, часто ограничиваются социальными сетями и кухонными разговорами. Ну действительно ‒ многие ли из нас готовы увидеть воина света в пацане, который выпрашивает себе 50 гривен на привокзальной площади, чтобы закинуться и забыться еще на пару часов? Многие ли из нас готов об этом говорить? О военных так говорить не принято. Лучше фальшивый пафос, чем желание признать проблему. Лучше патриотический популизм, чем желание как-то помочь. Иногда кажется, что это не они нас прикрывают, а мы прикрываемся ними ‒ прикрываем ими собственную неспособность строить свою страну, свою неготовность брать на себя ответственность, собственное бессилие, свою недалекость.
Мы все нуждаемся в поддержке и понимании. Мы все находимся в равных условиях. В нашей стране прежде всего ‒ равные условия беззащитности. И никакие красивые слова о новой армии, которая воплощает в нашем воображении лучшие этические и психологические качества, не спасают нас от неизбежности сосуществования с ними ‒ реальными, живыми, настоящими военными, которые не всегда соответствуют нашим высоким требованиям и не менее высоким идеалам, но которые ‒ так же, как и мы ‒ вправе быть увиденными, услышанными и понятными.
Иначе за что они воевали?
Они защищали нас. Теперь нам защищать их. Иначе не получится.
Сергей Жадан, поэт, прозаик, переводчик, общественный активист
Взгляды, высказанные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции
Оригинал публикации – на сайте Радіо Свобода