О депортации 90-летняя Зейнеб-апте не может говорить без слез. Воспоминания о выселении из Крыма, из-за чего погибла ее мама, сестры и братья, самому младшему из которых было всего полтора месяца отроду, прерывают горькие и безутешные рыдания.
Записать уникальное свидетельство депортации крымскотатарского народа из Крыма в 1944 году уроженки исчезнувшего крымского села, а ныне жительницы Бахчисарая Зейнеб Ибрагимовой, корреспонденту Крым.Реалии удалось во время ее пребывания у родственников в поселке Новоалексеевка Херсонской области. Сейчас у нее двое детей, шестеро внуков и семь правнуков. Родилась Зейнеб-апте в старинном селе в горном Крыму. Деревня Стиля Бахчисарайского района, переименованная в 1945 году в Лесниково, находилась в тридцати километрах от Бахчисарая.
– Я родилась в деревне Стиля Бахчисарайского района. У нас был большой сад, огород. Папа работал в колхозе. В селе было только пятеро человек русских. Когда они поселились, еще не знали крымскотатарского языка, но стали общаться, учили наш язык, и потом с нами стали разговаривать тоже на крымскотатарском. Никто не говорил: ты русский, ты крымский татарин, жили дружно.
Немцы говорили, что татары кормят партизан, и сожгли нашу деревню. Сожгли 122 дома. Жители – кто успел – разбежались
Во время войны немцы говорили, что татары кормят партизан, и сожгли нашу деревню. Сожгли 122 дома. Жители – кто успел – разбежались: кто в лес, кто в другую деревню. Папа сказал: «Если умирать, то в своем доме». Но мама настояла, и мы тоже ушли на ночь в лес. Маму с маленькими детьми односельчане пропустили к кому-то в шалаш. Многие семьи уже стали там вырывать окопы, но мы все-таки вернулись домой. Мы собрали уцелевшие доски, спали на помосте.
Под утро на это пепелище пришли советские солдаты, сказали: «Вам 15 минут, собирайтесь!». А что собирать? Дом сожгли, на досках спим! Одеть нечего. Документов нет. Нас окружили, дождь идет, дети мокрые, еще не ходят, на руках у матери плачут. А солдаты толкают ее: «Идите!». Мама устала, трясется от холода, несет детей…
Мы долго ехали в поезде. Кто ехал в нашем в вагоне, – почти все потом умерли. Я все своими глазами видела
Намокли под дождем, переодеться не во что, кушать нечего. Когда нас привезли, сразу с машин загрузили в вагоны, полные вагоны были людей. Мы долго ехали в поезде. Кто ехал в нашем в вагоне, – почти все потом умерли. Я все своими глазами видела.
Нас вывезли в Узбекистан, Ферганскую область. Когда нас на поезде привезли, местные жители пришли нас с палками «встречать». Местные говорили: «Вы продажные, вы Крым продали». Как мы продажные?! Работали в колхозе, партизанам помогали. Было очень обидно. Мы же не виноваты! Ни за что нас вывезли!
Нам обещали, что дадут работу в колхозе, но обманули, в поле оставили, в бараках. Воды нет. Есть только грязная вода, ее приходится пить. Неделя прошла, стали дети маленькие умирать (плачет).
Я осталась одна. Пятеро братьев и сестер умерли, потом и мама
Мама говорит папе: «Иди, посмотри, ребенку плохо!». А папа не может подняться – тоже болеет тифом. У мамы на руках умирает ребенок. Полтора месяца ему. А второй сидит в ногах… – умирает (плачет). А хоронить некому.
Я осталась одна. Пятеро братьев и сестер умерли, потом и мама.
Я вспоминаю, как мама мучилась, говорила: «Если я на свою родину вернусь, болеть не буду!». На ней был большой головной платок. А вещей не было, когда тифом заболела, на нем и лежала. Прямо на полу, в бараке. А когда умерла… папа позвал женщину из соседей, чтобы ее обмыли, пообещал, что потом заплатит. Ведь у нас положено, что женщину женщина должна омывать. Так потом ее в этот платок и обернули, когда хоронили.
Душа полна воспоминаниями…
Наше поколение жило тем, и детей своих мы так воспитывали, что рано или поздно, но мы должны вернуться на родину
… Потом нас вывезли оттуда. Местные со временем стали к нам по-другому относиться, когда посмотрели, как мы живем, работаем, что народ наш очень трудолюбивый. Я 43 года проработала ткачихой, мне выделили двухкомнатную квартиру, машину. А когда собирались в Крым возвращаться, друзья, соседи не хотели нас отпускать, уговаривали, мол: у вас же теперь дом, работа, все есть, не уезжайте. Но наше поколение жило тем, и детей своих мы так воспитывали, что рано или поздно, но мы должны вернуться на родину.
В 1989 году я вернулась в Крым. На заброшенном табачном поле встала на самозахват (самовольное из-за отказа местных властей занятие земли для строительства частного дома в период возвращения крымских татар в Крым – КР). Потом дети приехали. Эти участки со временем официально выделили крымским татарам, оформили документы. На участке сперва из досок соорудили жилище, накрыли брезентом. Все лето строились. До осени построили времяночку, накрыли крышей, поставили печку-буржуйку, там и перезимовали. На огороде все выращивала сама, постепенно строили дом. Государство никак не помогало.
Это была мечта всей моей жизни – вернуться в Крым.