Пропавшие в Крыму: что выяснили авторы альтернативного расследования

Активисты подпольного движения, бывшие силовики и революционные романтики ‒ что связывает между собой пропавших во время аннексии Крыма людей, пыталась выяснить «Медийная инициатива за права человека». Расследовать их дела ежемесячно требуют митингующие под российским посольством в Киеве, но не получают реакции российских дипломатов. В Украине же эти дела наконец-то объединили под юрисдикцией одного ведомства, говорят правозащитники – и выражают надежду на эффективное расследование. Так что же на самом деле удалось выяснить за эти годы?

Уже девятую по счету акцию с требованием расследовать исчезновения в Крыму решили провести в виде 10 одиночных пикетов, рассказывает ее участница, координатор «Крым-SOS» Тамила Ташева.

«Сейчас эта форма является фактически единственно возможной на территории Крыма, но даже за такие формы протеста людей штрафуют, осуждают на несколько суток ареста. Главным посланием акции одиночных пикетов было то, что за голосом одного стоят тысячи, а молчит только власть России, молчит о том, сколько человек пропали в Крыму, где находятся эти люди, молчит о расследовании этих дел», ‒ говорит она.

Данные о количестве пропавших людей действительно различаются в разных источниках. В частности, по данным Крымской правозащитной группы, в настоящее время на полуострове зафиксированы 9 случаев, которые можно квалифицировать как насильственные исчезновения.

Тамила Ташева

Организация «Крым-SOS», в свою очередь, говорит о не менее чем 15 пропавших людях. Год назад в эфире Радіо Свобода Тамила Ташева говорила, что Россия возбудила дела только по исчезновению четверых человек, а по шести людям расследования прекратили. Прогресса в расследовании других дел, по словам активистки, за этот год не было.

«Даже такое резонансное дело, как дело Эрвина Ибрагимова, фактически передается от одного следователя к другому: то в Бахчисарай, то в Симферополь, затем и в соседнюю Россию его вообще передавали. Соответственно, мы видим, что в Крыму нет расследования даже резонансных дел, нашумевших», ‒ говорит она.

Что касается остальных дел, расследование никак не продвигается, отмечает Ташева.

«Поэтому мы работаем с международными структурами: мы передали все данные в Международный уголовный суд, мы передали данные в рабочую группу ООН по насильственным исчезновениям. Сейчас дело Эрвина Ибрагимова, собственно, готовим к подаче в Европейский суд (по правам человека ‒ Радіо Свобода), там остались некоторые документы, которые мы должны получить от российских правоохранительных органов, чтобы потом передать это дело в Европейский суд», ‒ отмечает активистка.

В сентябре прошлого года появился доклад ООН, где говорится, что по состоянию на 12 сентября 2017 года из десяти дел в отношении пропавших без вести уголовное расследование со стороны российских силовиков продолжается только в одном случае, следствие по шести делам приостановлено из-за невозможности установить подозреваемых, а по трем делам никаких следственных действий не проводилось, так как об исчезновении, как утверждается, никто не заявлял.

В феврале прошлого года Национальная полиция Украины в ответ на запрос Радіо Свобода отметила, что украинские правоохранители возбудили 15 уголовных производств по признакам незаконного лишения свободы или умышленного убийства относительно 14 человек, пропавших без вести в Крыму после аннексии полуострова Россией.

В частности, по информации полиции, с 2014 года разыскиваются Валерий Ващук и Иван Бондарец из Ровенской области, приехавшие в этот период в Крым, и Василий Черныш, живший в Севастополе (в ответе полиции говорилось, что Черныш уехал из Крыма в зону АТО и перестал выходить на связь, однако, как ранее сообщали активисты корреспондентам Крым.Реалии, его якобы забрали из собственной квартиры «люди в милицейских мундирах»).

Кроме того, говорится в письме, прокуратура Херсонской области разыскивает Тимура Шаймарданова и Сейрана Зинединова, а прокуратура АРК ‒ Исляма Джеппарова и Джевдета Ислямова.

С 2015 года украинская полиция начала производство по факту исчезновения Ескандера Апселямова, Федора Костенко, Руслана Ганиева и Арлена Терехова, а прокуратура ‒ об исчезновении Мухтара Арисланова.

В 2016 году полиция начала расследование исчезновения Лемара Алярдинова, а прокуратура ‒ исчезновение Эрвина Ибрагимова.

Митинг в поддержку пропавших без вести в Крыму под посольством России в Киеве. 26 января 2018 года

«Пропавшие в Крыму ‒ очень разные люди, но их объединяет активная проукраинская позиция»

Кто эти люди и что на самом деле с ними могло произойти, исследовала «Медийная инициатива за права человека». Три журналистских расследования ‒ о волонтере из Симферополя Тимуре Шаймарданове и его соратнике Сейране Зинединове, об автомайдановце и бывшем сотруднике СБУ Василии Черныше и еще двух активистах Майдана ‒ Иване Бондарце и Валерии Ващуке ‒ опубликованы в российском издании Грани.Ру.

Все эти дела о похищении относятся к периоду так называемой «русской весны», фактически ‒ активной фазы аннексии, проходившей в марте-мае 2014 года, рассказывает одна из авторов расследований, сокоординатор «Медийной инициативы за права человека» Мария Томак:

‒ Собственно, похищения Тимура Шаймарданова и Сейрана Зинединова как бы «закрывают» эту «русскую весну», потому что Зинединов исчез 30 мая 2014-го. И после похищения двух людей фактически прекратило существование активное крыло «Украинского народного дома» и вообще потенциальное какое-либо крымское подполье, прообраз которого пытались они выстраивать.

До того, я напомню, был арестован Олег Сенцов, который с Тимуром Шаймардановым активно общался. То есть эти три месяца ‒ это был активный период подавления любых ростков сопротивления: людей, которые могли вокруг себя кого-то сплотить, какой-то деятельностью заниматься и так далее.

Если говорить о Тимуре Шаймарданове, то он был очень осторожным, с одной стороны, пытался соблюдать меры безопасности, менял квартиры постоянно, потому что заметил за собой слежку. Но тем не менее, как сказал нам один из разведчиков, который в то время находился в Крыму, Шаймарданов очень насолил оккупантам, он пытался подкупить «зеленых человечков», пытался какую-то информацию на материк передавать.

А, например, Валерий Ващук и Иван Бондарец, у меня сложилось впечатление, что они вообще не понимали, куда они едут и с чем имеют дело. Ну, в принципе, их можно понять ‒ я просто вспоминаю наши поездки тогда в Крым, мы также, видимо, не понимали. Был какой-то такой майдановский подъем, уверенность в том, что диктаторов можно победить гражданским каким-то протестом, что можно все транслировать, стримить и противостоять таким образом, но все оказалось гораздо серьезнее.

И, если действительно Иван Бондарец и Валерий Ващук приехали в камуфляже и с бронежилетами киевским поездом в Симферополь, это не оставляло шансов им быть там незамеченными.

Поэтому, с одной стороны, эти люди очень разные, но их роднит то, что они были проукраински настроены и участвовали в Майдане. Родственники Тимура сейчас говорят, что они не уверены, что он был на Майдане, хотя соратники его утверждают, что был.

А если говорить о Черныше, то его позиция была очевидна его руководству (из крымского СБУ ‒ Радіо Свобода), мы знаем, что там была очень некрасивая история с его увольнением. И если говорить, что большая часть крымского СБУ, хотя далеко не все, была коллаборационистами, то, я думаю, что, как минимум, этот сотрудник бывший, который всегда разговаривал на украинском языке, таком тернопольском, который принципиальность проявлял, по крайней мере, мог попасть в фокус внимания. С другой стороны, удалось найти страницу Черныша на YouTube, и там есть видео, где он просто ходил по Симферополю, снимал «зеленых человечков», спрашивал их, кто они такие, почему без опознавательных знаков ‒ он, говоря таким сленговым языком, «нарывался». То есть он демонстрировал, что неравнодушен и активно проявлял свою позицию.

‒ В то же время вам надо было сориентироваться во многих противоречивых сообщениях. Например, о том, где именно исчез Черныш. Можно ли вообще говорить о том, что к исчезновению всех четырех причастны одни и те же люди или структуры?

‒ Об этом действительно говорить сложно. По Чернышу надо сказать отдельно, потому что я не хочу ни на кого наговаривать, я понимаю все сложности, которые происходили на протяжении всех лет в правоохранительной системе, я понимаю, что кому-то было не до Черныша. Это ‒ деликатный вопрос, но его семья, ближайшие родственники в Украине не живут, и фактически почти некому было поинтересоваться, что там с делом.

Но его дело оказалось в Голосеевском райотделе Киева, причем было указано, что производство открыто 15 марта 2014 года по факту «исчезновения в АТО». Я вообще не понимаю, как можно не заметить, что здесь что-то не то, потому что на Востоке конфликт начался значительно позже. По меньшей мере, на месяц позже, потому что Гиркин появился в апреле в Славянске. То есть по умолчанию, это абсурдная информация, тем более, что показания о том, что люди видели, как его выводили из квартиры (в Крыму ‒ Радіо Свобода) появлялись в прессе еще в 2014 году. Словом, этим делом, так вышло, никто не занимался.

На сегодняшний день его наконец-то передали в крымское управление Национальной полиции Украины. В принципе, у них аккумулированы все дела по пропавшим без вести в Крыму, процессуальное руководство осуществляет прокуратура Крыма. Мне кажется, это повышает шансы на эффективное расследование, тем более по делам, которые между собой связаны ‒ в отношении активистов, общавшихся между собой, и там действительно могут всплывать одни и те же люди или структуры.

Конечно, мы не установили, кто их похитил. По Тимуру Шаймарданову нам удалось выяснить, кому принадлежит авто, которое очень часто стояло возле мест, где бывает Тимур, его видел Павел Довбыш, его соратник по проукраинскому движению. Оказалось, что оно принадлежит крымскому активисту, ездившему в свое время с российскими флагами, но это не доказывает, конечно, его причастности к делу.

Мария Томак

Мы уверены, во-первых, что исчезновение всех этих людей связано именно с оккупацией. А во-вторых, я думаю, что к этим исчезновениям причастна именно так называемая «самооборона Крыма», которая действовала там не самостоятельно, а очевидно, по указке спецслужб российских ‒ ГРУ, ФСБ, не знаю, кто там на тот момент работал.

Но, конечно, это все надо устанавливать, никаких доказательств причастности у нас нет.

И еще одно по Шаймарданову. Нам удалось выяснить, что в том месте, где был зафиксирован сигнал мобильного телефона Сейрана Зинединова уже после его исчезновения, появлялись машины с номерами «Рамзан Кадыров». И я просто вспомнила, когда об этом услышала, историю одного из людей, похищенных в 2014-м году. Он рассказывал, что его пытали мужчины в футболках с надписью «Рамзан Кадыров». Опять же, нельзя сказать, кто именно это был, но в открытых источниках, в интернете есть информация, что на тот период там были «кадыровцы» так называемые, что они принимали в этом участие. Но они, конечно, действовали как так называемая «самооборона Крыма».

‒ В материале о Шаймарданове вы отмечаете, что он собирал какую-то информацию и даже вроде подкупал российских военных, чтобы ее получить. Известно, что именно он искал?

‒ О подкупе военных нам, опять же, рассказывали разведчики. Это одна из версий, и для меня лично она является основной. Скажем так, в связи с его деятельностью, с тем, что он активно участвовал в акциях и какую-то информацию пытался получать и передавать в Киев – он и считался потенциально «угрожающим».

Но есть другая информация, что он мог исчезнуть из-за своего бизнеса, поскольку он занимался консультированием предпринимателей отдельных. Это ‒ версия, которая должна была быть озвучена, но она у меня вызывает сомнение, так как Тимура с Сейраном никакие бизнес-связи не соединяли. Они познакомились весной, Тимур исчезает, а через два дня исчезает Сейран. Я вижу прямую связь между этими похищениями.

‒ Также у вас в материалах упоминается обмен, который якобы должен был состояться для освобождения этих людей, но что-то пошло не так. Что удалось об этом узнать?

‒ У нас в каждом из расследований – вопросы без ответов, и это один из вопросов, на который мы не нашли ответа.

Собственно, это ‒ известная история того времени с представителем президента в Крыму Натальей Попович, которая сообщила семье Тимура, что вроде бы должен состояться какой-то обмен, а потом сказала, что нет, и больше никакой информации не предоставляла, вообще сказав, что ей посоветовали об этом не говорить лишнего. Она не захотела об этом говорить, хотя мы с ней общались. Это было как раз в то время, когда рассматривался вопрос о снятии ее с должности, она пошла на контакт, но когда мы обратились к ней по делу Шаймарданова, она не захотела об этом говорить.

Опять же, кто ей сообщил о возможном обмене? При каких обстоятельствах? Почему его не произошло? Кто этим занимался?

Я сомневаюсь, в принципе, что в том хаосе была какая-то система по сбору данных, кто именно похищен, какая-то налаженная система обмена, списки. Я думаю, это было довольно спонтанно. Но опять же, у нас история с ролью Андрея Сенченко (заместитель главы Администрации президента в 2014-2016 годах и бывший депутат Верховной Рады Автономной Республики Крым ‒ Радіо Свобода) в первом обмене, когда в обмен на грушников мы получили много наших граждан, включая с военными, с активистами. Но вопрос в том и состоит, почему в этот список не попали, например, Бондарец и Ващук, не попал Черныш.

Я думаю, что это из-за хаоса, который тогда царил, но сегодня выяснить, кто был ответственен, вообще невозможно. Мы говорили с Валентином Наливайченко, который в то время возглавлял СБУ, он сказал: мне передавали списки из Администрации президента, а кто там этим занимался ‒ неизвестно. Возможно, надо будет поговорить с Александром Турчиновым, задать ему этот вопрос.

Но я еще хочу сказать, что мы обращались с запросом к Андрею Левусу, который в то время был заместителем главы СБУ и публично эти вопросы комментировал, говорил о списках, но он нам на обращение наше не ответил.

‒ Тамила Ташева из «Крым-SOS» говорила об обращении в Международный уголовный суд и подготовке обращений в Европейский суд по правам человека. Насколько это может помочь в таких делах?

‒ Что касается Международного уголовного суда, то он вряд ли здесь поможет, он поможет привлечь к ответственности за военные преступления и преступления против человечности.

Но в этом контексте также важный момент относительно Бондарца и Ващука ‒ их задерживала линейная милиция Симферополя сразу после их прибытия на вокзал, они об этом сказали родственникам в телефонном режиме.

‒ Украинская милиция? Это же все происходило до так называемого «референдума».

‒ Ну, вот это и есть вопрос, украинская или неукраинская. Мы обратились с вопросом, сохранилась ли информация в журналах о том, что эти люди задерживались, какие-то документы, данные об их задержании. Теоретически если человека привели в участок, то это должно быть зафиксировано, этого требует закон.

Но мы выяснили, что фактически этот месяц, с конца февраля до так называемого «референдума», просто «выпал»: украинская правоохранительная система не имеет информации об этом периоде, а российская сторона соответственно утверждает, что вот только после нашего «референдума» у нас стала появляться информация. То есть этот месяц ‒ это фактически вакуум, хотя я помню из нашего опыта, мы писали в милицию в тот момент, это были первые числа марта, и наши заявления принимали, выдавали нам «корешки» об этом, тогда это все работало. Фактически, если совершались какие-то преступления правоохранительными органами, даже если они были задокументированы, кто где находился, кого задерживали, кого осуждали ‒ это все просто исчезло.