Устаревшая Россия

В Великобритании опубликована книга под названием "Власть в современной России: стратегия и мобилизация" (Power in Modern Russia: Strategy and Mobilisation). Ее автор – политолог, директор Центра по исследованию России и оборонной политики и безопасности северных европейских стран Оксфордского университета Эндрю Монахен. В книге анализируется выстроенная Владимиром Путиным вертикаль власти, рассматриваются стоящие перед современной Россией глобальные проблемы и вызовы. Значительное место уделено в ней личности российского президента и его месту в созданной им системе управления и контроля за жизнедеятельностью государства.

При чтении книги Эндрю Монахена бросается в глаза стремление автора отрешиться от эмоционального пафоса и публицистической риторики, переполняющих многие работы о современной России. Подкупает объективность анализа и академическая выверенность приводимых фактов и суждений. Власть в России всегда была главным субъектом ее истории, своего рода "сакральным институтом". Автор, отталкиваясь от такого понимания природы российской власти, рисует впечатляющую картину стоящих перед ней трудностей при реализации стратегических планов социально-экономической модернизации. В главе "Проблемы власти в России" британский политолог пишет о четырех главных препятствиях при реализации стремления российского руководства превратить Россию в конкурентоспособного и влиятельного игрока на международной арене. К ним он относит замедление роста промышленного производства, вызванные западными санкциями ограничения на технологический импорт и западные инвестиции, хроническое недофинансирование развития инфраструктуры в связи с падением цен на энергоносители и навеянная советским прошлым авторитарная политическая система. Под вынесенным в подзаголовок книги термином "мобилизация" Эндрю Монахен понимает отнюдь не военную мобилизацию, а совокупность мер по обеспечению модернизации и безопасности России, прежде всего направленных на ее экономическую и социальную безопасность. И в этом смысле британский политолог настаивает, что Владимир Путин создает в России мобилизационную экономику. Эндрю Монахен отмечает доминирование исполнительной власти в лице президента над двумя другими ветвями власти – законодательной и судебной – и ее гипертрофированность по сравнению с властной структурой стран либеральной демократии. Он полемизирует с западными экспертами, подчеркивающими персонификацию российской власти в лице Путина, и вводит понятие "коллективный Путин", куда включает деятелей из близкого круга российского президента, в огромной мере инфильтрованного бывшими и действующими сотрудниками силовых ведомств. Роль этих доверенных лиц Путина в российской власти подробно анализируется в книге. Созданное президентом "ручное управление", по мнению автора книги, смягчается деятельностью "коллективного Путина" и в какой-то мере "приручает российского Левиафана". С нескрываемой иронией Эндрю Монахен относится к мнению, получившему широкое хождение в экспертном политологическом сообществе Запада, что русские якобы психологически и исторически не способны к стратегическому планированию и мышлению. При этом такие скептики апеллируют к Льву Толстому, отрицавшему роль стратегии и стратегического планирования при описании Отечественной войны 1812 года. Хотя и с огромными трудностями, пишет Монахен, но в России разрабатываются долгосрочные планы социально-экономического развития. Однако, предсказывает британский политолог, реализация планов всегда была в России серьезной проблемой. Как говорится, гладко было на бумаге... Тем не менее, насколько эффективной представляется Эндрю Монахену выстроенная президентом Путиным властная вертикаль?

Автор книги "Власть в современной России" отвечает на вопросы Радио Свобода:

Эндрю Монахен в программе "Культурный дневник"

– Вертикаль власти предполагает иерархически выстроенную систему управления и контроля за жизнедеятельностью государства. Это центральное понятие современной системы российской власти. Во время первого срока президентства Путина важной особенностью выстроенной им властной вертикали было сохранение и поддержание баланса между так называемыми "силовиками" и "либералами", на которых он опирался. Однако впоследствии этот баланс дал крен – все чаще Путин стал выдвигать на ответственные посты силовиков – в основном бывших сотрудников КГБ, ФСБ и других силовых ведомств. Властная вертикаль предполагает, что верховная власть принадлежит не столько народу в лице его избранников, сколько президенту. При этом реализуется практика приоритета неофициальных указаний, а не законов и официальных инструкций. У президента Путина возникла репутация жесткого авторитарного лидера, который полностью контролирует всю властную систему России. Однако, на мой взгляд, разговоры об абсолютной власти Путина не всегда соответствуют действительности. Всё намного сложнее. Исходящие из его администрации властные импульсы нередко не приводят к запрограммированным результатам. Существует множество примеров, о которых я пишу в книге, когда вертикаль власти не реагирует на действия верховного правителя. К примеру, смена губернаторов или перестановки в кабинете министров не приводят к ожидаемым переменам или улучшениям. В этих случаях вертикаль власти оказывается неэффективной, демонстрирующей определенные ограничения при реализации принятых в Кремле решений.

– Ваша книга начинается с вопроса: "Есть ли у российского руководства всеобъемлющий стратегический план"? Удалось ли вам найти на него ответ?

– Ответ я нашел. Однако он не сводится к простому утверждению "да" или "нет". Все намного сложнее. Это связано с трудностями, которые сопровождают разработку такой стратегии. Я считаю, что у российского руководства практически есть стратегический план. В России разрабатывается Стратегия социально-экономического развития до 2035 года. Основные трудности при ее разработке, как я показываю в книге, – необходимость координации стратегии с созданием мобилизационной экономики, нестабильность международного положения России и снижение цен на энергоносители. Как всегда, главные трудности возникают не в теории, а в практике ее реализации. При разработке такой государственной стратегии, как демонстрирует мировая история, трудности возникают не только у России. Я критически отношусь к этой стратегии, но нельзя игнорировать тот факт, что она создается

– А что вы думаете о Владимире Путине как политическом стратеге?

– Важным моментом считаю то, что Путин лично вовлечен в создание стратегического плана развития России. Сразу же после его избрания президентом в 2000 году он озаботился созданием такой стратегии. Путина нередко критикуют за создание системы "ручного управления" страной, за то, что он создал пагубный режим руководства с помощью доверенных лиц. Многие видят в нем лишь тактика, решающего повседневные, сиюминутные вопросы. Однако факты свидетельствуют и о том, что российский президент лично вовлечен в создание разного рода национальных доктрин и стратегических планов. Мне трудно отказать ему в наличии стратегического мышления.

– Вы отмечаете в книге заметное участие, если не засилье, бывших сотрудников КГБ и ФСБ в российской властной системе. Раздаются голоса, твердящие о "чекистском режиме", о "реванше КГБ". Насколько это оправдано и чем чревато?

– Я бы назвал эти утверждения преувеличением, поскольку отнюдь не все российские ведущие государственные деятели – выходцы из силовых структур, их даже не большинство. Однако, действительно, в глаза бросается значительное, но отнюдь не превалирующее число бывших сотрудников КГБ и ФСБ, входящих в политический истеблишмент и деловую элиту России. Самое простое, лежащее на поверхности объяснение этого, – Путин. Россия – президентская республика, и глава государства, формируя команду, естественным образом включает в нее преданных, лояльных, знакомых не понаслышке и близких по убеждению людей. Понятно, что Путин опирался в этом прежде всего на свои связи и знакомства. Можно назвать два источника, откуда он прежде всего черпал кадры для ответственных постов: КГБ и Ленинград. Можно сколько угодно говорить, что при этом он идеализировал свое бывшее место службы, но его выбор говорит о том, что его коллеги в госбезопасности оказались ему особенно близки и он усиленно продвигал их на ответственные посты. Доверия Путина удостоились и земляки из петербургской мэрии, которых он превосходно знал и с которыми сработался. В чем опасность такого подбора кадров? Прежде всего в том, что критерием отбора была личная лояльность. Компетентность и опыт отходили на второй план. Еще одна опасность такого кадрового ресурса для становления российской демократии – это убеждения и жизненные установки выходцев из советских силовых структур: как говорят в России, бывших чекистов не бывает.

Владимир Путин опирается на бывших сотрудников КГБ

– Перечисляя главные проблемы России, вы пишете, что "приоритетом для Москвы сейчас стала проблема национальной безопасности, решаемая с помощью модернизации". Как вы себе это представляете?

– Рассматривая проблемы и вызовы, перед которыми стоит современная Россия, можно говорить об экономике, индустрии, инфраструктуре, правовых и политических реформах и так далее. Однако, на мой взгляд, приоритетная задача, стоящая перед Россией, – преобразование ее в страну XXI века. Это предполагает прежде всего окончательный отказ от советского наследия в экономике, политике, идеологии, культуре. Когда российское руководство рассматривает положение России в современном мире, оно сталкивается с невероятно конкурентной, жесткой, бросающей ей вызов и одновременно нестабильной международной средой. Если отбросить сохранившиеся от советских времен пережитки автаркии и изоляционизма, то нынешняя Россия вряд ли способна составить конкуренцию ведущим индустриальным странам и рискует оказаться на политических задворках глобализации. Под национальной безопасностью я подразумеваю не столько защищенность от военных рисков, сколько безопасность экономическую, финансовую, социальную, экологическую и многие другие чреватые значительными рисками виды безопасности. И реализовать эту грандиозную, ставшую приоритетной для России стратегическую задачу, можно лишь с помощью тотальной модернизации страны.

– Вы часто упоминаете так называемую "доктрину Герасимова" и критикуете ее положения. Можно ли назвать эту доктрину российской национальной военной доктриной или же это попросту синоним национальной доктрины внешней политики?

– Генерал Валерий Герасимов – начальник Генерального штаба Вооруженных сил России. Доктрина эта, которая уже не один год муссируется на Западе, названа его именем. Я действительно упоминаю о ней в книге, но лишь в качестве критического объекта. Я не считаю, что такая доктрина реально существует, хотя с ней носится немало западных политологов. Сам этот термин возник после предложенной российским генералом концепции гибридной войны как новой стратегии в будущих войнах. Эта "доктрина" используется в североатлантическом сообществе в качестве реальной военной доктрины России, хотя многие из политологов даже не читали статьи, где генерал Герасимов развивает свое видение стратегии в будущих войнах. Чтобы судить о проблеме безопасности, которой озабочена Россия, нужно прежде всего рассматривать официальные документы – "Военную доктрину России" и "Стратегию национальной безопасности России", в которых изложены официальные представления. Именно эти документы помогают понять смысл российской военной доктрины.

– Вы приводите в книге слова Сергея Лаврова о том, что западные санкции направлены не столько на изменение политики России, сколько на смену российского режима. Прав ли Лавров?

– Прежде всего нужно отметить, что Лавров не единственный российский высокопоставленный деятель, кто это утверждает, есть немало и других, например, бывший спикер российского парламента Сергей Нарышкин. Существует значительное различие в том, как представляют себе мир российское руководство и североатлантическое сообщество. Если большинство западных политиков воспринимает антироссийские санкции прежде всего как ответ на аннексию Крыма и экспансию на востоке Украины, то российские официальные лица склонны видеть в них один из инструментов гибридной войны, рассматривая их в свете пресловутой доктрины Герасимова, в которой экономические санкции трактуются как часть военной стратегии. И если воспринимать слова Лаврова как официальное мнение российского руководства, то оно – еще один красноречивый пример глубины разногласий между Россией и Евроатлантическим альянсом.

– Вы пишете, что Владимир Путин выстраивает в России мобилизационную экономику. Этим же занимался в свое время и Сталин. Не наследует ли российский президент в этом случае, хотя бы частично, экономическую политику большевиков?

– Я с крайней осторожностью отношусь к историческим аналогиям. В России очень популярны сравнения Путина со Сталиным и другими историческими личностями, в частности с Петром I. Мне не кажется, что такие сравнения приближают нас к истине. Сравнение со Сталиным мне кажется надуманным. Между ними и их политикой огромное различие. Российская мобилизационная экономика, которую я описываю, – это очень широкий процесс, включающий военную мобилизацию, политические установления, сельское хозяйство, социальные и многие другие процессы, которые направлены прежде всего на усиление обороноспособности страны. Мобилизационная экономика Путина – это вариант XXI века. Его отличие от сталинской версии состоит прежде всего в методах реализации. Путинская экономическая модель так же отличается от сталинской, как тоталитаризм отличается от авторитаризма. Сравнение Путина со Сталиным не способствует адекватному пониманию современной политической культуры России. Учиненный Сталиным беспрецедентный массовый террор делает его уникальной фигурой в мировой истории. Так что следует с крайней осторожностью сравнивать нынешнего президента России с большевистским диктатором.

– Некоторые комментаторы на Западе называют Путина националистом. Насколько это оправданно, на ваш взгляд?

– Думаю, его точнее было бы называть патриотом. Эти понятия довольно близки, и на Западе, действительно, полагают, что Россия проводит националистическую политику. Однако многие лидеры националистического движения в самой России репрессируются. По-видимому, представление о национализме Путина возникло на фоне его антизападной риторики. Однако этого недостаточно, чтобы причислить его к националистам. Слово "патриот" мне кажется более адекватным в применении к его мировоззрению.

– При обсуждении мировоззрения Владимира Путина чаще всего указывают на его показную религиозность и политический консерватизм. Вам не кажется, что многое в его деятельности обусловлено влиянием остаточных марксистских убеждений?

– Путин, конечно, воспитывался в системе марксистской идеологической догматики. Не исключено, что в молодости он искренне исповедовал коммунистические идеи. Однако сейчас и он, и его окружение далеки от марксизма. Рыночная экономика и частная собственность несовместимы с марксизмом-ленинизмом. На Западе бытует представление, что внутренняя политика Путина – это сбалансирования смесь тяготеющей к национализму популистской консервативной идеологии и марксизма. И всё же я не считаю Путина марксистом. Конечно, советский дух не выветрился окончательно из политической атмосферы России. Коммунистическая партия Геннадия Зюганова продолжает пользоваться популярностью у избирателей, заняв второе место на последних выборах в Госдуму. Судя по опросам Левада-центра, российский избиратель вообще страдает политической левизной. И Путин, конечно, учитывает эти настроения. Однако, на мой взгляд, сам он намного правее в своих убеждениях.

– В другой вашей книге, The New Politics of Russia, вы цитируете заказанное Пентагоном исследование, в котором утверждается, что Путин якобы страдает одной из форм аутизма. В нем говорится, что "на основе анализа образцов его двигательных рефлексов и проявлений микроэкспрессивных реакций из открытых видеоисточников с очевидностью проистекает, что российский президент демонстрирует дисфункцию, которую ведущие неврологи диагностировали как синдром Аспергера, влияющий на все его решения". Вы отмечаете, что некоторые наблюдатели объясняют этим "авторитарный стиль" правления Путина и его зацикленность на "тотальном контроле". При этом вы ссылаетесь на впервые опубликовавшее эту информацию в феврале 2015 года американское информагентство Politico. Что вы думаете об этом диагнозе?

– Цитируя эту информацию, которая получила довольно широкое распространение на Западе, я подвергаю ее критике, утверждая, что трудно серьезно относиться к этому образчику "путинологии". Прежде всего я критикую научную методику авторов этого исследования – приглашенных психологов и неврологов. Формирующаяся новая политологическая дисциплина – путинология сохранила все спекулятивные элементы западной кремленологии советской эпохи. По таким психологическим изысканиям невозможно судить не только о личности Путина, но и о российской политике, о российской политической культуре в целом.

– Оппозиционные политические комментаторы называют Путина одним из богатейших людей России с явным намеком на его коррумпированность. Попадались ли вам документы или другие достоверные свидетельства, подтверждающие эти обвинения? Или же всё это не более чем слухи и беспочвенные спекуляции?

Эндрю Монахен

– Эту проблему исследовали многие специалисты по России. Пожалуй, наиболее всеобъемлющая работа, посвященная российской коррупции, в частности в путинском окружении, – это книга Карен Давиши "Клептократия". Ее автор называет путинский режим клептократическим. Давиша начинает рассказ о Путине с кооператива "Озеро" и завершает его вторым президентским сроком. И хотя в книге немало фактов о финансовом обогащении друзей и коллег Путина, каких-либо документальных свидетельств коррумпированности и личного обогащения Путина она не приводит. По большей части ее работа – компиляция материалов из открытых источников, никакой инсайдерской или архивной информации там нет. Мне лично никогда не встречались документальные подтверждения многочисленных обвинений Путина в коррупции, а также достоверная информация о его состоянии. Журнал "Форбс" также умалчивает о его состоянии, а должен был бы включить Путина в список богатейших людей России, если бы находил это обоснованным. Так что слухи и спекуляции, о которых вы говорите, – не более чем слухи и спекуляции.

– Известный российский экономист Андрей Илларионов назвал путинский режим полутоталитарным. Вы согласны с этим или у вас есть другое определение его политической сущности?

– Каждый имеет право на собственное мнение. Я встречал политологов и историков, утверждавших, что в России царит даже не полутоталитаризм, а абсолютный тоталитаризм. Однако, на мой взгляд, определение Илларионова не соответствует российской политической реальности, которую с большим основанием можно назвать авторитарной. Понятно, что путинский режим не соответствует западным представлениям о либеральной демократии. Он намного консервативней, традиционней и с явными признаками авторитарности. Но называть его тоталитарным или полутоталитарным было бы преувеличением, и доказательством этого могла бы стать сама возможность открытого и безнаказанного провозглашения российской политической системы тоталитарной. В книге я отмечаю, что за прошедшие четверть века мы были свидетелями "терминологической инфляции", как я ее называю, когда мнение о сущности российского режима эволюционировало от благодушного наименования "подлинно демократического" в начале 90-х до "полицейского государства". И полутоталитиарный режим в представлении Илларионова – характерный пример этой лингвистической инфляции.