Глава российского правительства Дмитрий Медведев дал десятое ежегодное интервью крупным телеканалам. Участвовали "Россия 24", НТВ, "Дождь" и РБК. Коротко пересказываем, о чем 100 минут говорил российский премьер:
О фильме-расследовании Навального: Медведеву нечего добавить к предыдущим комментариям. "Чем больше комментируешь всяких обормотов и проходимцев, тем это для них лучше". Премьер посетовал, что Алексей Навальный не выполняет решения суда по поводу удаления фрагментов фильма "Он вам не Димон", но судиться не будет.
О выдвижении Путина: "Все будет понятно уже совсем скоро". Если Владимир Путин выдвинется на президентские выборы, Медведев и партия "Единая Россия" его поддержат.
О главных достижениях года: рубль отвязался от цен на нефть, реальные доходы граждан выросли примерно на 3% (Росстат – не согласен) на фоне роста экономики (2%) и рекордно низкой инфляции (ниже 3%).
О Трампе и США: американский президент "доброжелательный и адекватно все воспринимающий", но ситуация с отношениями Россия-США "самая плохая, отвратительная", так даже при Брежневе не было.
О дневниках Родченкова, который рассказал о госсистеме поддержки допинга: "Достаточно посмотреть на них, чтобы понять, что этому гражданину нужна психиатрическая помощь".
О бедности: "Это одна из самых кричащих проблем экономики", с бедностью надо бороться.
О пенсиях: их проиндексируют на 3,7% в январе 2018-го.
О своем будущем: Медведев не ответил, что будет делать в будущем, после истечения своих полномочий. На вопрос ведущего, что дальше, он сказал: "Дальше – будем служить России!". Кандидатом в президенты он себя не видит.
Your browser doesn’t support HTML5
Как устроена ежегодная беседа журналистов с Медведевым (видео)
Накануне "Медуза" опубликовала материал, в котором сказано, что все вопросы журналисты согласуют с премьером накануне.
Издание напомнило, что в августе 2014 года хакерская группа "Шалтай-Болтай" опубликовала часть писем из почтовых ящиков, которые якобы принадлежали Дмитрию Медведеву. Хакеры тогда выложили письмо, которое пресс-секретарь Медведева Наталья Тимакова переправила премьер-министру 3 декабря 2013 года – за трое суток до очередного интервью. К письму был прикреплен файл с вопросами, на которые предстояло отвечать Медведеву, и было подробно расписано, кто в каком порядке и о чем спрашивает. От конечной версии самого интервью этот документ почти не отличается.
Настоящее Время спросило у присутствовавшего на пресс-конференции журналиста "Дождя" Михаила Фишмана, действительно ли вопросы согласуются и остался ли он доволен ответами.
– У этого мероприятия есть некий формат, и изначально журналисты говорят, на какие темы они хотят разговаривать и что спрашивать. Формулировки вопросов я не обсуждаю. Понятно, что вначале будет разговор про экономику, потом – про социалку, потом будет про политику, а в конце – про то, что интересно телеканалу "Дождь" и мне. Примерно так это устроено всегда. А дальше зависит от обстоятельств – что я смогу спросить из того, что задумал, смогу ли я куда-то вклеиться, смогу ли я каким-то образом поучаствовать. Так это работает.
Михаил Фишман
– Дмитрий Медведев свободно отвечает на вопросы или он чем-то скован?
– Он скован своим мнением, своей логикой. Я уверен – я не знаю, как это доказать, и не могу доказать – что Дмитрий Медведев наверняка сочувствует тем, кто сидит под арестом, будь то домашний или СИЗО, по делу "Седьмой студии", по делу Кирилла Серебренникова.
– Ты как раз задавал этот вопрос.
– Я про это спрашивал, очень важно, чтобы это прозвучало. Я даже пытался его переспрашивать на эту тему, но даже если он как-то им сочувствует, то никак этого не продемонстрирует.
– В его ответе про Алексея Навального прозвучало что-то новое? Нет ли двойного дна в ответах, что он хочет что-то донести до Навального и как бы даже обижается, что тот не понимает?
– Честно говоря, нет, не очень понимаю, про что ты говоришь. Такой абсолютно стандартный ожидаемый ответ, я, собственно, другого особо и не ожидал. Вот есть такая общая логика у высшей власти, Навального нельзя называть по имени, мы не разговариваем с ним по существу ни о чем никак. Она была продолжена, и, мне кажется, удивляться нечему.