В начале мая 2014 года Геннадия Афанасьева задержали в Симферополе. Российские власти обвинили его в терроризме и судили по так называемому «делу Сенцова». В июне 2016 года крымчанина и еще одного украинского политзаключенного – Юрия Солошенко – обменяли на двух осужденных в Украине россиян. В эфире Радио Крым.Реалии Геннадий Афанасьев рассказывает об украинских настроениях в Крыму и жизни после освобождения.
– Возникало ли у вас желание переехать в Киев до событий 2014 года? Или вы связывали свою жизнь только с Симферополем?
– Я много раз был в Киеве. Но всегда говорил себе, что никогда не перееду в этот большой и страшный город, потому что я обожаю свой маленький Симферополь. Я хорошо зарабатывал и при этом хотел быть постоянно в Крыму. Полгода я находился в США, мог получить гринкарту, но я очень скучал по дому. У меня небедная семья, у нас все было хорошо. Поэтому мысли о том, чтобы больше зарабатывать и куда-то переехать, просто не возникали.
– В первые недели российского вторжения вы заняли активную позицию. Понимали ли вы тогда риски того, что делаете?
Я не видел других вариантов, кроме как выходить и бороться
– Это, скорее, понимала моя мама, она плакала и ругалась. Ей звонили из Службы безопасности Крыма, угрожали. Поэтому она сквозь слезы помогала мне готовить еду, носить ее ребятам в воинские части. А у меня таких мыслей не было. В Киеве я увидел Майдан и как умирают люди. И пусть я воспитан на советском патриотизме, но я понимал, что сейчас происходят большие вещи. Я не видел других вариантов, кроме как выходить и бороться.
– Но ситуация на Майдане отличалась от того, что было в Крыму после 26 февраля. Какой момент вас подтолкнул к волонтерской деятельности?
Это было величайшее дело моей жизни – когда я начал делать что-то ради государства
– Это было 27 февраля, когда зашли военные (российские – КР). Меджлис уже выходил на улицы, но дальше это было бы опасно. Тогда я понял, что украинцы в Крыму не должны опираться только на Меджлис. Мы – огромная нация, государство, движущая сила, на которую должен опираться Меджлис. Я начал искать неравнодушных украинцев, организовывать их. На акции протеста приходили тысячи украинцев. Это было, пожалуй, величайшее дело моей жизни – когда я начал делать что-то ради государства. Я никогда не чувствовал себя лучше, чем тогда. Это было большое увлечение: я не хотел ни пить, ни есть, мне хотелось думать о том, что еще можно сделать. Эта цель к победе давала самое большое воодушевление. В то время для меня лично это закончилось не очень хорошо, но я верю, что в будущем это закончится победой.
Геннадий Афанасьев
– То есть вы не жалеете о своей активной позиции в 2014 году?
– Я бы не хотел пережить все это снова, но и не жалею.
– Пересекались ли вы в то время с Олегом Сенцовым, Александром Кольченко, Алексеем Чирнием?
– Алексея Чирния я знал, потому что он приходил на медицинские волонтерские курсы, которые мы организовывали. Об Олеге Сенцове и Александре Кольченко я слышал, но не виделся с ними.
– Думали ли вы о том, почему именно вас российские силовики назвали «террористами» и объединили в «дело Сенцова»?
– Возможно, к тому времени они хотели заглушить проукраинские настроения (в Крыму – КР). Среди украинцев были лидеры, которые начинали вести за собой других. Это был и Олег Сенцов, и Александр Кольченко. И меня в этот список занесли – не знаю, радоваться или нет. Закончилось все тем, что после этих арестов украинцы начали выезжать на материковую часть Украины. Многие мои знакомые пошли в патриотические добровольческие батальоны на Донбасс.
Именно потому, что мы были не связаны между собой, были пытки и издевательства – им нужны были признания
Началось все с Чирния, который не хотел сидеть дома, но его знакомства оказались неправильными, так как в Крыму очень много предателей. Они следили за ним, записывали его слова, предлагали различные идеи относительно диверсий, провоцировали. И когда они смогли что-то сделать против одного человека, они совершили одновременное задержание всех остальных. Именно потому, что мы были не связаны между собой, были пытки и издевательства – им нужны были признания от нас. Это система, которую отработали следователи ФСБ, потому что они не имели доказательств. Поэтому так жестоко обращались с нами. Но мы вернемся.
– Для человека, который никогда с такими ужасами не сталкивался, это выглядит как блокбастер. Как вам удается это преодолевать?
– Только через год я смог понять то, что со мной произошло. В начале было очень трудно, потому что у меня было не обычное пребывание в тюрьме – я поездил по очень суровым местам, условия моего наказания изменили на максимально жестокие. И даже когда было освобождение: мы ехали в больницу, открылась дверь, президент, сотни журналистов... Мы не были готовы к такому вниманию. И так происходило целый год. Каждый день были интервью, ОБСЕ, ПАСЕ, Лондон, Франция... Я только этим и жил, и это было трудно.
Сейчас я абсолютно изменил образ жизни, не пью и не курю, наладил отношения с родственниками. На тот момент мне было трудно от того, что со мной кто-то есть в квартире – ведь я три месяца был в одиночной камере. Многие люди не понимают, что человек, который возвращается из тюрьмы, уже не такой, как раньше. Мне даже сегодня снилось, что меня снова арестовывают.
Геннадий Афанасьев
Люди, которые выступали за присоединение к России, говорят мне о том, что начинают жалеть об этом. Одни говорят, что хотят в Украину, другие – что Россия их предала. Поэтому нам нужно подумать, как относиться к таким людям: будем ли мы их прощать и каким образом. На востоке Украины в СБУ есть программа «Вернись домой», где сепаратисты могут прийти, попросить прощения и вернуться.
– Это касается людей, которые не совершили уголовных преступлений.
– Конечно. Такая же ситуация в Крыму. Там много людей, которые оказались предателями, но мы должны выработать наше отношение к ним. Если мы относимся к этим людям как к предателям, то они не должны иметь возможность выезжать из оккупированной территории.
Предатели – среди нас, и они должны чувствовать жесткую руку наказания с украинской стороны
Например, знакомые сепаратисты рассказывают, что съездили за границу – в Абхазию. Они посмотрели, как там растут деревья из домов, и теперь едут в Киев делать биометрические паспорта. Но они сепаратисты. И это никак не урегулировано. Эти предатели – среди нас, и они должны чувствовать жесткую руку наказания с украинской стороны. Безнаказанность порождает безнаказанность, а наказание порождает сознание.
– А готовы ли вы простить этих людей?
– За 24 года моей жизни не было ни одной программы в Крыму, где человек мог бы себя на сто процентов идентифицировать с Украиной. Большинство этих людей не видели никакой разницы между Россией и Украиной. И обычным гражданам, по факту, было безразлично, в какой стране жить. Меня воспитывали в Одессе, где дали украинское образование, культуру и традиции. Но у людей, которые были рядом, даже образование в школе был российское. Отказываться ли от этих людей вообще как от украинцев? Я считаю, что нет, если они поняли свою ошибку. Но есть определенная категория граждан – чиновники, должностные лица, военные, которые давали присягу защищать государство. Что бы они ни говорили и как бы не жалели – они все должны быть наказаны.
Геннадий Афанасьев
– Вы виделись с Надеждой Савченко, которая тоже была политзаключенной.
– Когда я увидел Надежду Савченко, она говорила о красивых вещах: фонде политзаключенных, союзе лоббирование интересов и так далее. Но из того, что она сказала, не было реализовано ничего. В то время, когда нужно было это делать, она ездила в «ЛНР», встречалась с сепаратистами. Ее я называю предателем, а не патриотом Украины. Когда наши патриоты хотели поехать к заключенным, они не могли этого сделать. Сепаратисты сказали, что уже приехала Надежда Савченко, подтвердила, что они сидят в шикарных условиях. А потом люди с разорванным желудком умирали на границе.
– То есть у вас нет доверия к ней?
Есть одно государство – Украина. Есть граждане Украины. Но почему-то определенные люди постоянно разделяют людей на крымских татар, украинцев...
– И много к кому. Многие крымскотатарские организации разочаровали. Есть одно государство – Украина. Есть граждане Украины. Но почему-то определенные люди постоянно разделяют людей на крымских татар, украинцев... Это зарождающийся сепаратизм. Некоторые вообще говорят, что украинцев в Крыму нет. Но простите – как Украина не могла там быть? Конечно, коренной народ – это крымские татары. Но и украинцев там много. Мы вынужденно там не живем, но мы там есть. Я борюсь за политзаключенного, а не по отдельности за украинца, крымского татарина или еврея. Я борюсь за гражданина Украины, жителя Крыма, и мне совершенно безразлично, какой он национальности.
– Есть ли рядом с вами люди, с которыми вы нашли общий язык?
У меня есть команда – это моя семья. Это моя мама, которая и через год после моего освобождения разработала всю экспозицию о политзаключенных в ВР. Это моя бабушка, которая не принимает большого участия, потому что живет в оккупации, но поддерживает словами. Есть другие люди, которые за год подтвердили для меня статус патриотов. Частично это освобожденные пленные из «ЛНР/ДНР». Это военные, которые занимаются реабилитацией, общественные деятели.
Геннадий Афанасьев
– Когда вы вернулись из плена, то активно включились в интернет-жизнь и начали радикально высказывать свою позицию. Часть крымчан вас поддержали, часть – нет, называли «порохоботом». Не думали ли вы о том, что, возможно, нужно было подождать с этим?
– Я не жалею ни об одном посте, который написал в Facebook. Если бы я хотел молчать, то сидел бы в Крыму. Каждый, кто нас слышит из оккупированной части, смотрит телевизор, тот понимает, сколько в России пропаганды против Петра Порошенко и как его ненавидят. Если мне телевидение в России говорит, что мой президент плохой, то я думаю, в первую очередь, для чего им эту информацию распространять. Они это делают, потому что им больно, что у нас есть человек, который продолжает бороться, против них есть санкции, они уже вынужденно отдают граждан – например, Ильми Умерова и Ахтема Чийгоза.
Я не идеализирую президента Украины. Я вижу, что идет война, и у нас есть президент, который на международной арене делает огромные шаги, у нас есть много плюсов. Президент – это человек, которого мы поставили на пост. Будут выборы – сможем избрать другого.
– Когда вы вернулись из плена, были разговоры о том, что вы пойдете в политику. У вас были предложения от реальной политической силы?
– Немного, но были. Я отказался, потому что я вернулся из плена без ничего, у меня возникли материальные вопросы – где жить, что есть и за какие средства. Первый год я работал в общественных организациях, государство мне дало временную квартиру – хочу отметить, что мне ее никто не дарил. Мне предлагали идти помощником народного депутата к людям, которых я уважал. Но хорошо, что я не пошел – меня бы там быстро съели.
Геннадий Афанасьев
Когда я выходил, я пожал руку Медведчуку – все это вспоминают. Да, я ее пожал, потому что я, как человек ранее аполитичный, не знал, кто такой Порошенко, Геращенко, Цеголко, и тем более, я не знал, кто такой Медведчук. Единственные, кого я знал на тот момент, – Янукович, Кучма и такие же политики.
– А чем занимаетесь сейчас?
– Работаю в IT-компании. Я зарабатываю достаточно много денег и могу из своих налогов платить повышенную пенсию, например, шахтеру. Поэтому, если у меня будут в дальнейшем предложения (пойти в политику – КР), это уже будет испытанием: отказаться от половины зарплаты и пойти неизвестно куда, чтобы за моей спиной было много грязи, или жить счастливо. Мне кажется, я выберу «много грязи», потому что трудно жить, пока Крым в оккупации.
– Что вы скажете при первой встрече с Олегом Сенцовым?
– Мне трудно ответить. Для меня это была и остается огромная вина. Я давал показания, пусть и под пытками, но это ничего не меняет. Кроме слов извинения мне нечего добавить.
(Над текстовой версией материала работала Катерина Коваленко)
Блоги Геннадия Афанасьева о жизни в заключении – здесь