В 2009 году, будучи в Москве и переключая телеканалы, я немало удивился, обнаружив на Первом сериал про адмирала Колчака, а на "России" – тоже сериал, но про молодого Максима Исаева, известного всему советскому народу как Штирлиц. Тогда, в относительно вегетарианские времена президента-местоблюстителя Медведева, это хотелось списать на вездесущий "постмодернизм", при всей моей нелюбви к этому модному слову.
Позднее стало понятно, что это не странный стиль, подразумевающий соседство всего со всем, а своеобразная историческая политика. В ее рамках катаклизм 1917–1922 годов сводится к ссоре двух групп, в общем-то, весьма неплохих людей. Нет, были там на обеих сторонах и так себе ребята, но в целом и большевики, и их противники любили Россию и желали ей добра, просто по-разному, убеждает нас такая трактовка. Материальным воплощением этого подхода к истории революции и гражданской войны должен был стать "памятник примирения", который пару лет назад предложил соорудить в аннексированном Крыму главный кремлевский "спец" по истории Владимир Мединский. Но памятника пока нет, да и концепция исторической политики была с тех пор чуток подкорректирована.
Чем ближе подходил столетний юбилей российской революции 1917 года (единой революции, тут я согласен с нынешней официальной трактовкой, разделять Февраль и Октябрь бессмысленно, это этапы одного процесса), тем яснее становилось, что в Кремле все-таки сделали выбор. И это выбор – державный, косно-консервативный, незыблемый. В 2014 году с небывалой помпой и всемерной государственной поддержкой был отмечен иной юбилей – 100 лет начала Первой мировой. Это, конечно, здорово и правильно: пребывание столь значимого для русской истории события в статусе "незнаменитой" войны давно вызывало недоумение. Но речь шла и о новом курсе исторической политики: преклонении перед величием Российской империи, истинным и мнимым, и восприятии революции не как грандиозного внутреннего потрясения со своими сложными причинами, а как заговора, инспирированного внешними врагами России.
Вот два высказывания Владимира Путина, сделанных в августе 2014-го, в самый разгар мемориальных торжеств по поводу начала Первой мировой. 1 августа, на открытии памятника героям той войны на Поклонной горе: "Россия выполнила свой союзнический долг. Однако победа была украдена у страны. Украдена теми, кто призывал к поражению своего отечества, своей армии, сеял распри внутри России, рвался к власти, предавая национальные интересы". 27 августа, на прокремлевском молодежном форуме на Селигере: "Большевики в ходе Первой мировой войны желали поражения своему отечеству, и когда героические русские солдаты и офицеры проливали кровь на фронтах Первой мировой войны, кто‑то раскачивал Россию изнутри и докачался до того, что Россия как государство рухнула и объявила себя проигравшей. Чушь, бред, но это случилось, это полное предательство национальных интересов! Такие люди есть у нас и сегодня". Ключевые слова здесь, конечно, последние: президенту важны не события столетней давности, а сегодняшний день.
Президенту важны не события столетней давности, а сегодняшний день
Обвинять большевиков – убежденных интернационалистов, для которых Россия была лишь стартовой площадкой мировой революции, – в "предательстве национальных интересов" не то чтобы неверно. Просто это все равно, что обвинять акулу в том, что она не вегетарианка. Вопросом же о том, как случилось, что в русском "аквариуме" 1917 года выросли эти хищники, быстро сожравшие остальных "рыб", Кремль предпочитает не задаваться, довольствуясь вместо ответов конспирологическими теориями, удобными для поиска врагов – нынешних, а не тогдашних. Удивительно, но самым заметным общественным событием, связанным с национальной историей, в России в год юбилея революции стал скандал вокруг фильма "Матильда". Вместо того, чтобы попытаться понять, чтó произошло с их страной сто лет назад, тысячи людей занимались жаркими спорами по поводу безобидной костюмной мелодрамы.
Нет, конечно, в 2017-м году прошло немало интересных конференций и семинаров, вышло несколько любопытных книг, авторы которых пытаются исследовать и объяснить революционные события. Но это, так сказать, частная инициатива историков и любителей истории. Государство же в общем и целом отмолчалось. Для него пока что российская революция 1917 года – беспризорная, ее некуда пристроить в официальном историческом каноне, основанном на безграничном "государственничестве", на респекте к тираническим или просто консервативным царям – Ивану Грозному, Александру III, на худой конец Николаю II (в отличие от "лихих 90-х", царей-реформаторов Петра I и Александра II нынче на щит не поднимают). В том же ряду и Сталин: он все-таки тоже "государственник" – только не молодой революционер, организовывавший "эксы" и бегавший из ссылок, а пожилой диктатор в мундире генералиссимуса с отретушированных портретов. Уже и не большевик вроде, а почти что царь. А вот революция – что с ней? Что делать с этим сбоем в имперской системе – пусть даже в итоге система была восстановлена победителями гражданской войны, в более безжалостном виде и под иным флагом?
Революция – это выкрик недовольного и больного общества
Революция неудобна, потому что всегда означает катастрофу предшествовавшей ей власти. А громко обсуждать катастрофу власти былой – значит неизбежно задавать неудобные вопросы о власти нынешней, становящейся по облику все более самодержавной. Люди это чувствуют – недаром молодые участники недавних акций протеста 7 октября в Москве и Питере среди прочих лозунгов кричали "Долой царя!". Революция – это один из видов прямого общественного действия, не регламентируемый государством и против государства направленный. Неудивительно, что каждое государство, любая власть испытывает страх перед революцией. Но парадокс в том, что этот страх, сам по себе вполне оправданный, ибо революция – обычно крайне неприятная вещь, часто революцию приближает. Потому что, в отличие от других серьезных недугов, болезнь революции можно и нужно заговаривать – обсуждая проблемы общества и не давая им разрастись в душной тишине до масштабов, когда уже нельзя говорить, а можно только кричать. А революция – это выкрик недовольного и больного общества.
Ярослав Шимов, историк, обозреватель Радио Свобода
Взгляды, высказанные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции
Оригинал публикации – на сайте Радио Свобода