Как обычный турист он приехал в Шереметьево, без проблем прошел пограничный контроль и прилетел в Прагу. Еще несколько часов – и Иван Непомнящих не смог бы легально покинуть Россию. Как раз в то время, когда мы разговаривали в Праге, Ярославский областной суд рассматривал апелляцию защиты на установление над ним административного надзора. Решение предсказуемое: апелляцию отклонили, Ивану запретили участвовать в массовых мероприятиях, покидать место жительства с 10 вечера до 6 утра и выезжать за пределы Московской области.
Иван Непомнящих – 33-й фигурант “Болотного дела”. Ему было 24 года, когда его арестовали в феврале 2015-го, через 3 года после столкновений на оппозиционном "марше миллионов". Ивана обвинили в том, что во время разгона митинга он “несколько раз ударил руками и зонтом полицейских Виктора Колмакова и Евгения Гаврилова”. Сами пострадавшие омоновцы вспомнили об этом происшествии только после просмотра видеозаписи, но суд был безжалостен. 10 месяцев Иван Непомнящих провел под домашним арестом и 20 месяцев в тюрьмах и лагерях. Попадал в штрафной изолятор, подвергался избиениям. "В ШИЗО я сидел, если периодами брать, то три раза, а если брать по взысканиям, то раз 10 получится. В колонии у нас – это естественный ход вещей. Если ты вступаешь в конфликт с администрацией, то все, поехало", – рассказывает Иван. После того как об избиениях Ивана и других заключенных в исправительной колонии №1 Ярославской области стало известно, там поменяли начальника. Освободился Иван Непомнящих 24 августа, но по инициативе руководства колонии ему назначен административный надзор.
В Москве ходишь напряженный, а здесь можно расслабиться, как-то непривычное ощущение, что тебе не надо быть, как говорят в тюрьме, "на фоксе"
Теперь это все позади. Бывший политзаключенный приехал в Прагу, где встретился с другими "узниками Болотной", которые теперь учатся в Карловом университете. А Иван собирается в США. До ареста он работал инженером НПО "Родина", занимался гидроавтоматикой и мечтал поступить в один из американских университетов. "В России нет возможности профессионального роста: инженеру, особенно механику, вырасти невозможно. Я эту мысль лелеял все два с половиной года заключения. Знал, что после освобождения буду туда поступать, мешал только надзор. Поэтому решил улететь из России до решения суда".
Политикой Иван Непомнящих начал интересоваться задолго до событий на Болотной площади. Он был наблюдателем на выборах, ходил на оппозиционные акции. О том, что 6 мая 2012 года оказался на Болотной, не жалеет. "Огромное спасибо тем, кто этот митинг организовывал, это работа очень трудная. Я считаю, что все сделал правильно, не собираюсь извиняться перед кем-то".
Во всех интервью Иван Непомнящих подчеркивает, что главное открытие, которое он сделал, оказавшись за решеткой, состоит в том, что российская тюрьма не отличается от воли, отношения между администрацией и заключенными выстроены по тем же принципам, что и между властью и народом.
Иван Непомнящих в пражской редакции Радио Свобода
Наш разговор с Иваном в пражской штаб-квартире Радио Свобода посвящен в основном этой теме. В чем сходство тюрьмы и воли?
"Люди боятся, очень всего боятся, от этого становятся еще более злыми. Это такой замкнутый круг: злость порождает страх, и наоборот", – отвечает Иван на вопрос о том, какое впечатление на него произвели следствие и суд.
Сотни следователей со всей страны были брошены на "Болотное дело", и некоторые работают до сих пор, хотя со времен столкновений на площади прошло уже 5 лет. Боящиеся всего на свете винтики карательной машины затеяли огромный, абсурдный процесс ради того, чтобы запугать тех, кто в 2012 году не побоялся выступить против власти. ("Ну и для новых звездочек милицейскому начальству", добавляет Иван.)
Что в тюрьме, что на свободе, все боятся слово сказать. Страх – главная проблема наша
"Страх нам всем свойственен, что в тюрьме, что на свободе, все боятся слово сказать, ужасно боятся. Страх – самая главная проблема наша. Психологическое давление очень сильный страх вызывает. Не надо даже никого избивать. Администрация у нас в тюрьме разговаривала намеками. Такие недомолвки: лучше заявление забрать, ты понимаешь сам, что будет. И всё, народ бледнеет: не трогайте нас, мы хотим досидеть спокойно, я заявление забираю. Непонятно, отчего он ломается при психологическом давлении: сам додумал ответ на эту фразу "понимаешь, что будет". А что будет? Ничего не будет. Нечего их бояться, они сами нас боятся. Они меня пугали, и я пытался не поддаваться на их психологические атаки, и они ничего не сделали. Сами потом пришли ко мне и говорят: "Ну ладно, мы тебя выпускаем из ШИЗО". Когда в ШИЗО отправляли периодически, народ этого боялся, а когда каждый день пачками народ туда уводят, все привыкли и перестали бояться этого ШИЗО. Возможно, такой же эффект когда-то наступит и в России: если они будут постоянно всех в тюрьму сажать, народ перестанет этого опасаться".
Павел Непомнящий был расстрелян в 1938 году
Прадед Ивана был расстрелян в 1938 году в Читинской области, прапрадед – на шесть лет раньше. Дед на всякий случай поменял фамилию: с Непомнящий на Непомнящих. Поколение, к которому принадлежит Иван, – последнее, родившееся в СССР, советской жизни они не видели, но страх перед государством остался. "В школе, я помню, очень все интересовались политическими делами, и самой модной партией тогда была РНЕ. А в институте резко народ за одно лето поменялся, все говорят: нет, мы хотим хорошей жизни, квартиру, машину, семью, денег много, мы за Вову Путина, отстаньте от нас", – вспоминает Иван.
Политические взгляды заключенных примерно такие же, как и у тех, кто живет на свободе. "Соотношение такое же, как и во всей России. Большинству плевать, кто-то за, кто-то против. Ярых сталинистов мало, но большинство склоняется к приверженцам Путина: если что – будут при массе. В тюрьме я видел только одного такого, который говорил, что нас расстреливать надо. Потом, правда, изменил свою позицию к концу уже, когда мне выходить надо было, но я с ним все равно не разговаривал".
Сходство с волей Иван усматривает и в сочетании бесправия, равнодушия и инфантилизма.
Видно по людям, которые сидят в лагере, что нерусские более внутренне свободны, не будут терпеть, менее склонны к тому, чтобы сдавать друг друга милиции. А наши очень пугливые, но зато здорово терпят, когда их бьют
"Иногда заключенные собираются обсуждать какой-то вопрос между собой, так же, как и в нашей обычной жизни. Кто-то выносит предложение: давайте, ребята, обсудим. Все сидят, рты позакрывали: "Мне все равно, мне плевать, пусть будет как будет, я привык к этому". Потом дисциплинарные комиссии. Это прямо средневековье. По идее это тот же суд, потому что тебя из общих условий вопреки решению суда сажают в ШИЗО, а ШИЗО – это хуже особого режима. По идее дисциплинарная комиссия должна проходить как суд. На деле все абсолютно не регламентировано, они творят, что хотят, сажают иногда даже без комиссий. Но проходит точно так же, как суд. Доказательств никаких. Я прошу вызвать свидетелей, а они говорят: "У меня нет оснований не доверять милиции". Потом я уже с адвокатом посовещался, она мне говорит, что право на защиту адвокатскую есть в любом делопроизводстве. Я написал, когда меня сажали на трое суток, ходатайство: прошу вызвать адвоката. Они мне пишут: мы не обязаны. Так же, как и в обычных судах, стараются откреститься от доказательств, у них уже готовое решение есть. Приходишь на комиссию, иногда ничего не говорят, просто постановление кидают – иди, семь суток. Дисциплинарные комиссии – это наше общество. И по степени зрелости заключенные точно такие же, как народ во всей России. Не умеет народ рассуждать: я не знаю почему, но не может. Допустим, они начали шум по поводу того, что им милиция что-то не дает. Начинаешь им показывать, где они логически неправы были. Смотрят на тебя, глазами хлопают и дальше свое продолжают. Та же самая Россия. Очень все инфантильны, всем на все плевать. Только единицы могут по-взрослому какие-то проблемы решать".
Под конвоем, 2015
Иван вспоминает нескольких заключенных, которые не были похожи на остальных. Не боялись, сопротивлялись. И конечно, им доставалось больше всех. Это Евгений Макаров, постоянно попадавший в ШИЗО и подвергавшийся избиениям, и Руслан Вахапов. "Видно по людям, которые сидят в лагере, что нерусские более внутренне свободны, не будут терпеть, менее склонны к тому, чтобы сдавать друг друга милиции. А наши очень пугливые, но зато здорово терпят, когда их бьют. Хоть убивай, но они будут молчать. Такая странная особенность. Я думал над этим, но ответа у меня нет, почему так".
Люди всего боятся, от этого становятся еще более злыми
Все это время, пока Иван Непомнящих находился под следствием и под арестом, ему помогали незнакомые люди: писали письма, переводили деньги его родным. "Я не рассчитывал на такую большую поддержку, я очень людям благодарен. Незнакомые люди помогают так, как не помогает родня, – это очень важный момент. Сколько денег было перечислено в мою поддержку – это семье очень большая была помощь. Звонили в колонию, когда нас избивали: "Что там с Иваном Непомнящих, с Русланом Вахаповым?" Отовсюду письма слали, а письма – это очень важно в тюрьме".
Первый день на свободе, август 2017
Спрашиваю Ивана, уже две дня гуляющего по Праге, сильный ли контраст с Россией. "Сильный. Как будто на курорт приехал. В Москве ходишь напряженный, а здесь можно расслабиться, как-то непривычное ощущение, что тебе не надо быть, как говорят в тюрьме, "на фоксе", чтобы кому-то ответить. Такое здесь спокойствие, как в детском саду. Очень непривычно".
Никаких действий, которые мог бы сделать человек, чтобы поганый режим Путлера убрать к чертям, я не вижу
Иван Непомнящих готовится к новой жизни в Америке. Единственное, что омрачает его настроение, – мысли о том, что он не может вернуться домой и увидеть родных. Он уже нарушил порядок надзора, и в случае возвращения неизбежен новый арест. "Я готовился к этому психологически, когда еще сидел, представлял, что так будет. Думал, что у меня будет надзор и придется огородами уходить. Сейчас хотя бы уехал более-менее спокойно, но то, что все там остались, – это очень неприятно".
На то, что в России могут произойти большие политические перемены, Иван по-прежнему надеется, но думает, что поможет лишь нечто сверхъестественное.
"Я утвердился во мнении, что доступными человеку способами не поменяешь ситуацию. Ответы на то, как это сделать, я для себя почерпнул исключительно из области буддизма и христианства, как-то я их скомбинировал. Никаких действий, которые мог бы сделать человек, чтобы поганый режим Путлера убрать к чертям, я не вижу. Раньше все только смеялись – "нам остается только молиться". Но в тюрьме я более серьезно стал к этому относиться".