«Украина против России»: дело под угрозой?

Начальный этап дела «Украина против России» в Международном суде ООН показал недоработки украинской стороны, считает специалист по международному праву Ирина Марчук. Главными недостатками позиции Украины, по ее словам, являются нехватка обоснованных доказательств и противоречия в определении событий на Донбассе: это международный вооруженный конфликт с участием России или же антитеррористическая операция?

Ирина Марчук проанализировала первые выступления сторон и решение Международного суда 19 апреля относительно временных мер и акцент на том, что и как представила украинская сторона в Гааге.

‒ Я считаю, что они плохо справились. Прежде всего, я была удивлена, почему Украина наняла именно ту юридическую фирму, которая работает с арбитражем. Украина подала иски в несколько судов и, в частности, арбитражные иски, а также иски в Европейский суд по правам человека, Международный уголовный суд, Международный суд ООН. Я так понимаю, что та юридическая фирма представляет Украину и в арбитражных спорах, и также в Международном суде ООН. Возможно, есть какая-то договоренность с той юридической фирмой, чтобы представлять Украину в нескольких судах.

‒ Украинские чиновники говорят, что предыдущее решение суда частично удовлетворяет требования Киева и Украина не проиграла спор за юрисдикцию, как это было в случае Грузии. Разве это не достижение?

‒ Есть достижения, но – я хочу поправить – на предыдущем этапе (грузинского дела), когда Грузия в иске против России просила принять меры, то суд также предварительно подтверждал свою юрисдикцию в вопросе Конвенции о расовой дискриминации. А уже на следующем этапе, когда суд слушал дело Грузии, тогда он отказался рассматривать иск против России на основании отсутствия юрисдикции. То есть на этом этапе решения по Украине такое же, как и было по Грузии.

Уже на следующем этапе суд будет определяться относительно юрисдикции, выслушав доказательства по делу.

‒ Украине еще грозит судьба Грузии?

‒ Да. Определена лишь предварительная юрисдикция ‒ это первый этап, который касается только меры предосторожности. Следующий этап и решение суда может быть года через два-три. Именно тогда суд будет принимать окончательное решение относительно юрисдикции. Именно на том этапе Грузия дело проиграла. Поэтому тот факт, что для Украины признали предыдущую юрисдикцию, – это очень хорошо, но окончательного решения по юрисдикции еще нет и его, наверное, придется ждать 2 или 3 года.

‒ Представительница Украины на слушаниях в Международном суде Елена Зеркаль говорила, что по предыдущему решению суда ООН украинская сторона выяснила, над чем ей надо поработать. На каких аспектах надо сосредоточиться на ваш взгляд?

‒ Прежде всего, Украина, по моему мнению, провалилась с убедительностью своих обвинений в соответствии с Конвенцией о предотвращении финансирования терроризма. И ошибка здесь была также в том, что юрист от Украины ‒ американка, которая специализируется на арбитражных делах ‒ не специалист по уголовному или международного праву. Когда я слушала выступления сторон в течение четырех дней, то заметила, что юрист от Украины полностью провалила часть доказательств умышленности по финансированию терроризма, либо по субъективной стороне преступления. И украинская сторона признает, что они не дали достаточно доказательств. Но вторая проблема в том, что юрист, представлявшая Украину, даже не смогла объяснить субъективную сторону преступления по финансированию терроризма. Она сама запуталась в делах международных судов и не могла объяснить, что вообще составляет умысел, для того чтобы доказать финансирование терроризма по конвенции, которую они применили.

‒ Можно ли ошибки еще исправить и доработать?

‒ Конечно, все еще можно исправить. Все зависит от качества доказательств, которые будет предоставлять Украина. Как я уже сказала, нужно предоставить больше доказательств по субъективной стороне преступления. Здесь юристы должны сами разобраться в теоретической концепции умысла. Также Украина говорит, например, что обстрелы мирного населения в Мариуполе ‒ это все терроризм, и постоянно ссылается на отчеты международных организаций. Но мне интересно, и я искала это на страницах Генеральной прокуратуры Украины, были ли начаты по таким обвинениям дела в украинских судах по терроризму, либо по финансированию терроризма? Это также были бы чрезвычайно важные доказательства, которые Украина могла бы предоставить для рассмотрения в Международный суд, а не только ссылаться на отчеты международных организаций.

‒ То есть, требуя справедливости от Международного суда, Украина должна и сама судить тех, кого она называет террористами?

‒ Это, возможно, будет преувеличением, но, если вы обращаетесь в Международный суд и говорите, что на территории Украины имеет место терроризм, отдельные лица или государственные структуры финансируют терроризм, почему в украинских судах по этому поводу нет дел, даже несмотря на очевидную проблему в том, что подозреваемые находятся за пределами Украины? Украина должна подать Международному суду доказательства того, что она заявляет, о конкретных фактах терроризма.

‒ Стоит ли Украине добиваться международного признания террористическими тех организаций, которые Украина обвиняет в терроризме?

‒ Вообще дело по этой конвенции очень неоднозначно, так как очень неоднозначная позиция украинского правительства. С одной стороны, правительство в международном суде ООН заявляет, что на востоке Украины действуют террористические организации «ДНР» и «ЛНР». Но с другой стороны, есть другое дело в Международном уголовном суде, где суд рассматривает те организации не как террористические, а как стороны в международном конфликте. Здесь юридическая ситуация также неоднозначна. Мне кажется, что на этом этапе те группы на территории Донбасса признаны международным сообществом как участники международного вооруженного конфликта, а Украина в международном суде ООН подает другую точку зрения – что это террористы.

‒ Это проблема, которая может провалить иск Украины?

‒ Да, и я об этом уже писала, что когда весь мир признает, а Международный уголовный суд уже признал в прошлом году, на востоке Украины проходит международный вооруженный конфликт, если они признают, что Россия фактически контролирует те сепаратистские группы, тогда возникает вопрос: могут ли те же действия России квалифицироваться в рамках международного гуманитарного права как фактический контроль и одновременно как финансирование терроризма?

‒ Но вообще в пределах войны и вооруженного конфликта может применяться и терроризм, разве не так?

‒ Да, конечно, может быть терроризм. И здесь украинская сторона должна была доказать, что есть необходимый умысел. В случае терроризма нужно доказать, что основная цель этого преступления ‒ это запугивание населения с целью достижения каких-то политических целей, или запугивания Украины как государства.

‒ Было ли это сделано, прозвучали ли такие доказательства в предварительных слушаниях?

‒ Это не прозвучало. Конечно, американская юрист сказала, что вот эти обстрелы мирного населения в Мариуполе были запугиванием и это все делается для политических целей. Но она не дала доказательств! Украина, можно сказать, просила принять это как заранее всем понятное и известное, что обстрелы будут квалифицироваться как терроризм во время международного вооруженного конфликта.

‒ Видите ли вы возможность для украинской стороны собрать такие необходимые доказательства в оставшееся до следующего этапа процесса время?

‒ Конечно, доказательную базу можно собрать. Я не думаю, что в этом есть проблема. Проблема в том, как эти доказательства будут подаваться в суде. Я считаю, что у Украины наверное были доказательства, которыми можно было обосновать свою позицию по Конвенции против финансирования терроризма. Но, к сожалению, этого в суде не прозвучало. Я, конечно, не имею доступа к конфиденциальной информации. Я надеюсь, что что-то сделала прокуратура, что есть какие обвинительные акты в судах, информация, которая может использоваться для того, чтобы поддержать позицию Украины.

Также, если Украина хочет представить, что это преступления терроризма, происходит запугивание населения, я думаю, что есть наблюдатели, которые, например, берут интервью у жителей на востоке Украины, и это также можно использовать для того, чтобы показать, что цель действий заключалась в запугивании населения и этот эффект запугивания теми преступлениями был достигнут.

Если Украина будет ссылаться только на отчеты международных организаций и не будет подавать существенные доказательства, то судьям будет очень трудно поверить в правдоподобность украинских обвинений.

‒ Для рядового украинца факт преступлений может показаться очевидным: около 10 тысяч погибших, более миллиона беженцев. Что еще надо?

‒ Это все военные преступления. Обстрелы мирного населения попадают под военные преступления, и эти преступления будут рассматриваться международными судами. Сейчас прокурор Международного уголовного суда признал, что на территории Восточной Украины происходит вооруженный конфликт. Даже если Международный суд ООН не будет рассматривать обвинений Украины в адрес России по финансированию терроризма, то это не значит, что преступления, которые происходят на востоке Украины, не будут рассмотрены в рамках других судов.

‒ Правильно ли впечатление, что есть проблема с терроризмом ‒ определением, что это такое, предоставлением доказательств, то есть с более узким взглядом на происходящее на Донбассе?

‒ Да. То, что Украина докажет, что обстрелы были терроризмом, – это одно, а потом надо будет доказать, что Россия, или российские должностные лица или частные лица, спонсировали эти теракты. Здесь надо доказывать и факт терроризма, и факт финансирования терроризма. Только тогда мы можем говорить о нарушении Россией обязательств конвенции. Здесь нужно будет сделать три отдельные шага, чтобы доказать, что Россия нарушила свои обязательства в соответствии с конвенцией о недопущении финансирования терроризма. Если взглянуть на Международный уголовный суд, то там задача прокурора гораздо проще, потому что общеизвестными фактами является и большое количество жертв, и много беженцев. И я неоднократно доказывала, что прокурор Международного уголовного суда обязан начать производство по Украине, иначе он покажет, что не может действовать в ответ на существующий конфликт.

Это занимает время. Сначала Украина подала в суд дело о преступлениях на Майдане, которое суд отклонил. Затем Украина подала декларацию, в которой приняла юрисдикцию этого суда относительно ситуации на востоке Украины, и некоторые решения можно ожидать в конце этого года. Но на предыдущем этапе признан факт международного вооруженного конфликта на территории Украины. А также суд предварительно признал, что на востоке Украины совершены военные преступления и преступления против человечества.

‒ Что Украина получила бы в результате выигрыша исков в международном суде, кроме морального удовлетворения и осуждения злоумышленников?

‒ Конечно, может быть и денежная компенсация, я имею в виду компенсацию в рамках Международного суда ООН и в Европейском суде по правам человека. Украина также подала несколько исков против России ‒ там есть возможность и стране подавать иск против другой страны, это называется inter-state application. Украина также подала иски о нарушении прав человека на территории Крыма и на востоке Украины. Рассмотрение тех дел также займет несколько лет. В принципе, суд также может назначить денежное возмещение для Украины.

‒ Не наивной ли является надежда, что международное правосудие защитит Украину от войны?

‒ Да, с одной стороны, можно сказать, что наивной. Можно обратиться во все суды, и Украина имеет эту стратегию, подав иски почти в каждую международную судебную инстанцию, включая все арбитражные суды. С одной стороны, можно сказать, что даже если Европейский суд по правам человека, или суд ООН присудит денежную компенсацию Украине, Россия может приговор не выполнять. И санкции в этом случае могут применяться к России? Даже если Россию исключат из Совета Европы, то я не думаю, что для Москвы это будет очень большая трагедия. С Совбеза ООН Россию, думаю, на этом этапе никто не исключит. То есть шансы, что Россия выполнит суровые приговоры, если таковые будут, невелики.

Но с другой стороны, если Украина будет просто сидеть и ничего не делать, не будет защищать свои интересы в международных судах, то международное сообщество просто забудет о конфликте, который происходит в Украине, и санкции, налагаемые на Россию, постепенно будут исчезать. То есть в том случае санкций в отношении России через несколько лет не будет. Поэтому, с одной стороны, я согласна, что наивно думать о полном выполнении всех решений, но с другой стороны ‒ эти иски и процессы против России имеют репутационное давление. России будет труднее заключать даже экономические договоры.

‒ А скептики скажут, что за многомиллионные судебные расходы можно было бы купить несколько танков или самолетов и лучше защитить Украину, или обустроить беженцев, построить им жилье...

‒ Да, это действительно очень трудно взвешивать. Я в свое время работала в прокурорском отделе на процессе в отношении бывшего президента Либерии в международном суде для Сьерра-Леоне. В деле о незаконной торговле бриллиантами подсудимым был президент Либерии. Адвокат, его защищал, получил два миллиона евро. Люди в Африке живут менее чем на один доллар в день. Этот процесс был очень дорогим для международного сообщества. Тогда также поднимался вопрос: для чего этот суд вообще? Зачем возиться с тем президентом Либерии? Лучше заплатить те деньги мирным жителям в Африке, пострадавшим в результате вооруженного конфликта?

И здесь ответ неоднозначен. Возможно, потому, что я изучала и работаю с международным правом, я все же верю в правосудие и международное правосудие. Я считаю, что для того, чтобы страны и международное сообщество могли решить конфликты и двигаться дальше, необходимо, чтобы эти дела рассматривались в судах.

Юридическая правота необходима для наших будущих поколений. Можно было бы купить и танки, но помогли бы они нам выиграть войну? А для того, чтобы помогать людям и, в частности, беженцам, надо эффективно использовать международную помощь, а главное ‒ поднимать экономику Украины, бороться с коррупцией.