В Украине 18 мая – День памяти жертв геноцида крымскотатарского народа. По решению Государственного комитета обороны СССР в ходе спецоперации НКВД-НКГБ 18-20 мая 1944 года из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары, по официальным данным – 194111 человек. Результатом общенародной акции «Унутма» («Помни»), проведенной в 2004-2011 годах в Крыму, стал сбор около 950 воспоминаний очевидцев совершенного над крымскими татарами геноцида. В рамках 73-й годовщины депортации Крым.Реалии, совместно со Специальной комиссией Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий, публикуют уникальные свидетельства из этих исторических архивов.
Я, Менлимурзаев Дилявер, крымский татарин, родился 7 февраля 1937 года в деревне Сараймен Приморского района (с 1945 года село Сокольское Ленинского района, сейчас относится к категории исчезнувших – КР) Крымской АССР.
Я являюсь свидетелем тотальной депортации крымскотатарского народа 1944 года, осуществленной сталинским коммунистическим режимом бывшего СССР.
18 мая 1944 года, утром в 7 часов, к нам постучали в дверь солдаты и что-то сказали маме. Она стала быстро одеваться и одевать нас с сестренкой (она родилась 10 июня 1940 года). Через 20-25 минут солдаты вернулись и повели нас на место сбора людей. Там было много людей, дети и старики, они плакали и о чем-то говорили. Каждый что-то держал в руке, только у нас не было ничего из вещей.
К матери подошел мужчина пожилого возраста и спросил: «Почему не взяли с собой ничего из вещей и еду на дорогу». Она ему ответила: «Солдаты сказали, что мы скоро вернемся обратно домой». Видимо, ей объяснили, что мы не скоро вернемся обратно, вот поэтому мать послала меня домой. Возвратившись в дом, я схватил расческу, ножницы и, самое главное, – священную книгу Коран. Он по сей день висит у нас дома, это наше богатство и спасение.
В нашем вагоне было около 100 человек, если не больше. В вагоне не было туалета, в одном углу пробили пол и люди ходили туда по нужде
Нас повезли на станцию Ташлы Яр (с 1945 года село Зеленый Яр Ленинского района – КР). Мы сидели на станции до позднего вечера, а вечером нас разместили по вагонам. В нашем вагоне было около 100 человек, если не больше. Тесно, душно, а какой грязный вагон был! В нем возили то ли цемент, то ли песок – одно из двух. Люди стали чихать и кашлять. Двери вагона закрылись и состав тронулся в неизвестном направлении. В вагоне не было туалета, в одном углу пробили пол и люди ходили туда по нужде.
Как только состав останавливался, люди выскакивали из вагонов: кто по нужде, кто за водой, кто за едой. А мы с мамой и сестренкой сидели в углу вагона, потому что у нас не было продуктов. Как-то потом я у мамы спросил, как же мы выжили. Она сказала, что по дороге очень пригодились ножницы, расческа и Коран: люди брали их у нас, а взамен давали поесть и продуктами помогали.
На 18-е сутки нас привезли на станцию Зирабулак Самаркандской области Узбекистана, откуда развезли по колхозам. Первую ночь мы провели под навесом, а утром приехали люди из правления и спросили, кто что может делать. Мама сразу согласилась работать уборщицей в школе.
Стояла страшная жара, люди начали болеть малярией. В конце мая 1945 года в наш дом пришла беда: от голода и истощения умерла сестренка, мы остались с мамой вдвоем…
В сентябре я пошел в первый класс узбекской школы. Через два года вернулся отец, но спустя полгода, когда начали набирать людей для работы в шахтах Лянгара (поселок в Хатырчинском районе Навоийской области Узбекистана – КР), отец уехал. В 1948 году отец приехал за нами и увез нас на рудник Лянгар.
В конце мая 1945 года в наш дом пришла беда: от голода и истощения умерла сестренка, мы остались с мамой вдвоем
Я закончил 4 класса с обучением на узбекском языке, а в Лянгаре пошел в школу уже с обучением на русском языке, только не в четвертый, а в первый класс. 13-го апреля 1950 года у меня родился братишка (он умер в 1993 году, мы похоронили его в совхозе Аграрный Первомайского района Крыма), в 1954 году родилась сестренка (в настоящее время с семьей живет в Симферополе). Работая на шахте, отец получил производственную травму, был оперирован, долго лечился, но работу не бросил.
В 1954 году рудник законсервировали и все люди стали уезжать оттуда. В мае 1959 года мы переехали в райцентр Джамбай. Я устроился на работу в ПМК-1. Отец таки не оправился после болезни и в 1961 году умер. Еще в больнице, когда я посещал отца, он каждый раз рассказывал мне о Крыме, какой это волшебный край. Отец сказал мне: «Обязательно переезжай в Крым, чего бы это не стоило». Я дал слово отцу, что вернусь на Родину. Отец сообщил мне адрес своего друга детства Пети Проходько, проживавшего в деревне Сараймен.
Во время работы в ремонтном цехе. Дилявер Менлимурзаев (первый слева) и его товарищи. Узбекистан, пос. Лянгар, 17 февраля 1956 года
В 1967 году по всему Узбекистану поползли слухи, что дорога на Крым открыта. В ночь с 5-го на 6-е сентября 1967 года я уже был в Симферополе, где познакомился с земляками. Нас было 5 человек – я, два из Ангрена и два брата из Маргилана (Ангрен – город в Ташкентской области, Маргилан – город в Ферганской области Узбекистана – КР). Эскендер работал парикмахером, а младший Осман – слесарем-наладчиком шелкоткацкого завода. Они были уроженцами деревни Дуванкой (ныне село Верхнесадовое Нахимовского района Севастополя – КР). Мы все искали, где бы прописаться в Крыму, я даже хотел купить дом за небольшие деньги.
Еще в больнице, когда я посещал отца, он каждый раз рассказывал мне о Крыме, какой это волшебный край
Я вроде и нашел женщину в Севастополе, которая за определенную сумму обещала прописать, но не смогла. Так, в поисках прошел месяц. В Севастополе я сел в автобус и поехал в Керчь. По пути я сошел с автобуса и направился в деревню Сараймен, где я родился и где жил друг отца.
Дядя Петя встретил меня очень хорошо, накрыл на стол и за ужином, вспоминая прошлое, взял баян и стал играть наши национальные песни. Он так хорошо пел на крымскотатарском языке (я вам не могу передать как), что я расплакался, вспомнив слова отца и свое обещание. Потом он встал из-за стола, достал из шкафа гармошку и опять стал петь наши песни. Когда он сказал, что на этой гармошке пел и играл на свадьбе моих родителей, я еще больше расчувствовался. Мы проговорили до утра с дядей Петей, а утром он проводил меня на поезд на Керчь.
16 августа 1976 года я приехал вместе со свекром в Симферополь и остановился на квартире по улице Евпаторийское шоссе, дом 5/8 у женщины по имени Тамара, она живет по сей день там же. Мы очень много искали, где купить дом. В парке, у стенда объявлений о продаже домов, мы встретили знакомого. Тот дал нам адрес дома, который продается: район Марьино, ул. Шевцова, 41, хозяин дома некий Павел.
Мы пришли к Павлу и договорились насчет купли-продажи: он назвал сумму 18250 рублей, я ему дал 250 руб. задаток, а остальную сумму договорился отдать через три дня. Это значит три дня на размышления: я сказал ему, что через три дня в 12 часов буду с остальными деньгами. Свекра отправил в Джамбай в Узбекистан.
Я пришел к нему в назначенное время и крикнул в дверь: «Павел, я пришел, встречай гостя». Никто не ответил. Когда я открыл входную дверь и вошел в прихожую, еще раз крикнул: «Павел». Опять никто не ответил. Мне пришлось пройти дальше в комнату, где я увидел лежащего на кровати Павла. Подошел поближе, наклонился к лежащему, но он уже не дышал. Посмотрел по сторонам, увидел на столе выпитую бутылку водки и под столом лежали несколько пустых бутылок из-под водки, тогда я понял, что сделка не состоялась…. К этому дому я больше не приходил, хотя он пустовал месяцев шесть.
Жена думала, что я купил дом в Симферополе, и отправила контейнер с вещами. До приезда жены меня известили о том, что контейнер прибыл. Это был участковый инспектор Валентин Крут, он принес мне квитанцию в дом, где я проживал (Евпаторийское шоссе, 5/8).
Участковый сказал: «Я буду сопровождать тебя вместе с вещами. Где купил дом?» Я ему отвечаю: «Не в твоем районе». Он мне говорит: «Я охотно поверил бы, если бы знал, что это не в Железнодорожном районе». Я его заверил: «Крымские татары никогда никого не подставляли». «Ну, хорошо, – он дал мне квитанцию и произнес вслед, – чтобы мы больше не встречались».
Меня направили к начальнику. «Проблем нет, пропишем», – еще не посмотрев документы, сказал он. Но внимательно изучив их, начал кричать: «Кто вам разрешил приезжать сюда и покупать дома?»
Я загрузил контейнер в машину. На вопрос шофера куда везти, я ответил, что надо ехать в Белогорск. Но по дороге я сказал: «Надо бы заехать в Марьино, там кое-какие вещи забрать, я тебе заплачу». Он согласился. В Марьино я договорился разгрузить контейнер в гараже у земляка по ул. Водников, 64 – там меня ждали ребята, с которыми я договорился заранее. Около 6 месяцев пролежали мои вещи в металлическом гараже, половину вещей пришлось выкинуть: что-то мыши съели, а некоторые вещи стали трухой, придя в негодность.
К приезду супруги и детей я купил дом по адресу: улица Тарабукина, 153, где и проживаю по сей день. Я собрал все документы на дом и пошел в паспортный стол прописываться. Меня направили к начальнику. «Проблем нет, пропишем», – еще не посмотрев документы, сказал он. Но внимательно изучив их, начал кричать: «Кто вам разрешил приезжать сюда и покупать дома?» «А у кого я должен просить разрешения возвращаться на Родину, у вас?» – спросил я. «Конечно, у меня. Пока я здесь сижу, ни один крымский татарин не пропишется», – был его ответ. «Поживем-увидим», – сказал я.
На второй день ко мне пришел участковый и вручил повестку. Вот с того дня и начались наши мытарства по кабинетам. К концу апреля я привез супругу с детьми, это было в 1977 году.
Как поселились в дом, обратился в паспортный стол к начальнику милиции Центрального района Симферополя насчет прописки. Там сказали, что жилплощади на семью не хватает. А жилплощади у меня хватало: они просили на члена семьи по 13,6 кв.м., нас было четверо – я, супруга и двое детей малолетних – и нам надо было для прописки жилплощадь 54,4 кв.м., а у меня жилая площадь – 58,5 кв.м. Тогда они молча стали вызывать на админкомиссию и наказывать в виде штрафа размером в 10 рублей. Приглашали каждый месяц и штрафовали по 10 рублей, несмотря на это мы продолжали жить без прописки. Каждый раз, когда приходил участковый, я ему говорил: «У меня жилплощади хватает». А он мне в ответ: «Не мне объясняй, а начальству говори. Я маленький чиновник».
Так мы прожили 1977 год, а 5 января 1978 года у меня родился третий ребенок – сын, которого назвал Ветан (Родина). Ему сразу при рождении не дали метрическое свидетельство, ссылаясь на то, что мы живем без прописки. Но в апреле того же года сыну дали метрику, и на этом моя судьба была предрешена, мне уже было не избежать высылки за пределы Крыма. 9 марта 1978 года нарсуд Центрального района Симферополя, рассмотрев дело в открытом судебном заседании, вынес решение: за проживание без прописки по ст. 196 с применением ст. 44 УК УССР выслать сроком на 2 года за пределы Крыма с запрещением проживать на указанный срок в Крымской области.
Когда мне на суде дали последнее слово, я расстегнул рубашку и, показав на пупок, сказал: «Кровь из этого пупка капнула при моем рождении на крымскую землю, значит, это земля для меня священна! А вы, товарищ прокурор, приехавший неизвестно откуда, топчете эту землю своими грязными ногами!» Это было мое последнее слово. В зале суда все ахнули от удивления.
Когда мне на суде дали последнее слово, я расстегнул рубашку и, показав на пупок, сказал: «Кровь из этого пупка капнула при моем рождении на крымскую землю, значит, это земля для меня священна!»
Я уехал из Крыма в Херсонскую область и устроился на работу в Северо-Крымский канал, где проработал более двух лет, после чего вернулся в Крым к семье. Когда обратился в органы насчет прописки и оформления дома, они мне сказали: «Живешь без прописки и за дом госпошлину не оплатил». Я ответил: «Дайте мне разрешение на прописку, и я сразу оплачу госпошлину». Одним словом, областное управление милиции заставило оплатить госпошлину в размере 600 рублей. Оплаченные квитанции заставили сдать в нарсуд Центрального района Симферополя.
После этого я обратился в областное управление милиции к замначальнику МВД Н.М. Заецу. Он выслушал меня и сказал: «Мало вам дали срока, еще будем судить и отправим подальше из Крыма, чтобы дорогу забыл в Крым».
Я ему в ответ: «Крымские татары – такой народ, в огонь бросишь – закаленным выйдет! В море бросишь – с другого берега вынырнет, но дорогу в Крым закрытыми глазами найдет! Вот такое чутье и нюх у этого народа к Родине! Крымские татары умеют держать слово, сказали госпошлину оплатить, оплатил. У меня имеется от нарсуда расписка на эту сумму, что я оплатил. Я на вас в Европейский суд подам!»
После этих моих слов он ручкой по столу постучал-постучал, резко посмотрел на меня и сказал: «Ладно, идите».
Через долгих пять лет мучения дали мне разрешение на прописку и в начале 1981 года прописали. Устроился на железную дорогу в Симферополе, где проработал более 22 лет и в 1997 году вышел на пенсию. Жена работает на молокозаводе более 30 лет.
У меня трое детей, все семейные, и 6 внуков. В данное время проживаю в Симферополе.
(Воспоминание датировано 15 января 2010 года)
Подготовил к публикации Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий