«Шито белыми нитками»: как преследуют крымчанина Владимира Балуха

Крымчанин Владимир Балух, известный своей проукраинской позицией, полгода находится в СИЗО Симферополя. Сотрудники ФСБ задержали мужчину 8 декабря 2016 года – во время обыска на чердаке его дома в селе Серебрянка Раздольненского района были обнаружены 90 патронов и несколько тротиловых шашек.

Какова реальная причина ареста Владимира Балуха? Связано ли задержание крымчанина с его проукраинской позицией? И как проходит расследование этого дела?

Об этом в эфире Радио Крым.Реалии говорим с экспертом Крымской правозащитной группы Владимиром Чекрыгиным и архиепископом Симферопольским и Крымским Климентом.

– Владимир, какие перспективы у дела Балуха?

Чекрыгин: Здесь, конечно, нужно различать перспективы юридические и фактические. Мы изучаем материалы дела и понимаем, что там настолько шито все белыми нитками, настолько все откровенно сфальсифицировано, что любой суд отказал бы в производстве. А здесь мы видим, что суд постоянно принимает сторону обвинения.

– А самые белые нитки, которые мы видим, – это какие?

​Чекрыгин: Во-первых, были грубейшие нарушения во время обыска. Это даже был не обыск, а обследование – это разные понятия. Обыск может проводиться только после возбуждения уголовного дела, а тогда дела никакого еще не было. За несколько дней до обследования Владимир повесил табличку с «Героями Небесной сотни» у себя на доме (Владимир Балух установил на стене своего дома табличку «Вулиця Героїв Небесної Сотні, 18» – КР). Через несколько дней к нему приехал председатель сельсовета и начал угрожать, что если не снимет, то у него будут проблемы. Еще через несколько дней к нему приходят, находят патроны. Во время обследования он был заблокирован в комнате, у него по дому ходили абсолютно посторонние люди, не представляясь. Привезли каких-то дежурных понятых из соседнего населенного пункта, которые по звонку были вызваны, приехали, все подписали – то есть, это были даже не его односельчане. 80 процентов фраз понятых на суде состояли из «я не помню, это было давно».

Табличка на доме Владимира Балуха, село Серебрянка, Крым. Архивное фото

​Еще одно нарушение было в том, что оперативное мероприятие было инициировано ФСБ-шниками, и только они обязаны были проводить следственные мероприятия. А они ограничились только составлением протокола. Все действия выполняли привлеченные сотрудники полиции. На суд эти ФСБ-шники вообще отказались явиться, не объясняя причин. Удалось допросить только одного из полицейских, но он тоже не смог толком сказать, на каких основаниях он там находился, кто давал ему указания, кто был главный на том мероприятии.

– То есть, это дело, будь оно не связано с Крымом и Владимиром Балухом, обречено было бы развалиться?

​Чекрыгин: Да. Более того, даже если хотите завести дело – есть другие меры пресечения. Домашний арест, подписка о невыезде, которые можно было бы применить к нему. У него преступление средней тяжести, там вообще не предусмотрено содержание под стражей.

– А как это объясняют силовики?

Чекрыгин: Суд ссылается на еще одно сфальсифицированное дело, где ему (Балуху – КР) дали 320 часов. Они его за это называют чуть ли не рецидивистом, мол, продолжит заниматься преступной деятельностью или куда-то сбежит. Хотя суду известно, что у него пожилая мать, которая постоянно требует ухода. Суд только предложил, чтобы сын Владимира Балуха, который сейчас живет в Южной Америке, приехал и занимался матерью.

Я ведь его уже не дождусь – мама украинского активиста Балуха (фотогалерея)

– А кто сейчас занимается матерью Владимира Балуха? Получается, она предоставлена сама себе?

Чекрыгин: Жена Владимира помогает. Но по большому счету да, предоставлена сама себе.

– Можно ли говорить, что этот процесс – показательная история для любого человека, который готов демонстрировать публично свои проукраинские взгляды в Крыму?

Чекрыгин: Конечно. Они показывают: смотрите, ничего на человека не будет, а мы захотим и посадим. Каких бы доказательств невиновности ни было, он все равно сядет, все равно найдем за что.

– А есть ли в распоряжении официального Киева или правозащитных организаций какие-то рычаги давления?

Чекрыгин: Мы можем влиять пока только с помощью международного давления, усилением санкций. В частности, сейчас составляем список судей, который передаем в международные органы. По ним будут рассматриваться вопросы о привлечении к персональным санкциям. Возможно, люди, которые этим занимаются, подумают, что они могут за это понести наказание.

– К нашему разговору присоединяется архиепископ Симферопольский и Крымский Климент, который на суде просил отпустить Владимира Балуха на поруки. Когда Вы в последний раз виделись с Владимиром? Какое у Вас осталось впечатление после встречи?

Климент: Мы виделись дважды на суде. Один раз – в Раздольненском районе, второй – в городе Симферополе. Настроение у Владимира Балуха боевое, он держится. Единственное, что он несколько раз заявлял на суде, что ему нужна медицинская помощь, потому что у него проблемы с головной болью и одышка. Также он просил, чтобы был решен вопрос о его если не освобождении, то хотя бы переводе под домашний арест, потому что у него очень тяжелое положение с мамой. Мама не может сама себя обслужить, там большое хозяйство, у мамы больные руки, ноги. Вот это больше всего беспокоило Владимира Балуха на суде.

Архиепископ Симферопольский и Крымский Климент

​– Суд отказал отпустить Балуха Вам на поруки. Какая была мотивация?

​Климент: Мотивации вообще никакой нет, потому что все решения готовятся до суда. А суд – это чистая формальность, когда нужно было просто провести какие-то определенные процессуальные действия. Формально вывели, формально встретились, формально сказал адвокат и прокурор, судья вынесла заранее написанное решение. Но хотел бы сказать об адвокатах: они Владимира Балуха отстаивают, они очень профессиональные. Они ведут дело четко, ставят вопросы перед судом и прокурором. Но ни суд, ни прокурор не отвечают на эти вопросы. Тут нет суда, тут есть судилище и выполнение определенного заказа.

– Владимир, недавно адвокат Балуха Дмитрий Динзе выдвинул предположение, что его подзащитного могут выпустить из-под стражи 21 августа. Тогда истекает шестимесячный строк нахождения под стражей без вынесения приговора. Насколько это реально?

Чекрыгин: С правовой точки зрения так и должно случиться, если следствие не найдет каких-нибудь надуманных оснований для того, чтобы продлить содержание под стражей. Но там доходит до смешного. На предпоследнем заседании прокурор даже не ходатайствовал о продлении меры пресечения. Судья сама поставила перед собой ходатайство и сама его удовлетворила. Такого в судебной практике еще не было.

– Вы раньше упоминали о том, что единственный способ повлиять на судьбу Владимира Балуха – это сделать его медийным персонажем. А украинский МИД знает словосочетание «Владимир Балух»?

Чекрыгин: К сожалению, не очень активно они его упоминали. Хотя в мае они все-таки делали по нему заявление. А до этого, сколько мы не обращались к ним, реакции практически не было.

– Почему?

Чекрыгин: Вот как раз потому, как мне кажется, что не было медийности. Имя не было раскручено, и они не считали нужным делать какие-то заявления.

​

– Есть ли в украинском МИДе отдельные люди, которые занимаются историями крымских политзаключенных?

Чекрыгин: Сейчас постепенно приходит осознание в Украине, что нужно этим более активно заниматься. Потому что на Западе права человека – ключевые, и это наш козырь.

– А российские правозащитные организации, имеет ли смысл стучаться к ним, чтобы позаботиться об украинских политзаключенных в Крыму?

​Чекрыгин: Я думаю, что прежде всего нам нужно добиваться, чтобы была возможность у международных правозащитных организаций проводить в Крыму мониторинг и давать объективные данные. Потому что в российских правозащитных организациях стопроцентной уверенности нет, что они смогут на что-то повлиять.

– А сами они готовы Крымом заниматься? Ведь они – одни из немногих, кто имеет туда доступ.

Чекрыгин: Некоторые занимаются, некоторые даже заезжают туда со стороны Украины.

– Но о системной работе говорить не приходится, насколько я понимаю?

Чекрыгин: Крым сейчас вообще отдельная территория, где отдельное правовое поле. Хотелось бы, чтобы мониторинговая миссии ООН туда зашла. Переговоры там сейчас активизировались, но непонятно, когда это будет возможно.

(Над текстовой версией материала работала Катерина Коваленко)